Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович - Страница 70

— Что будет штурм — это всем понятно. Зимовать в камнях ни та, ни другая сторона не намерены, и сражений без конца военная история не знает.

— Разрешите идти?

— Идите. Вас ждет полковник. У него сидит ваш сын Алеша.

Лебедев внешне ничем не выразил своего удивления лишь только потому, что генерал сказал об этом так буднично, что факт выглядел рядовым и будничным, как будто Алеша всегда был возле Лебедева и никуда от него не уходил. Но так было лишь в первую минуту. Потом Лебедев с душевным трепетом подумал: «А верно ли это?» Недалек путь до командира полка, но уже на полпути Лебедев задыхался от волнения: «Откуда сын?»

…Алеша, выбравшись из горящего дома, навсегда потерял родное пристанище. В пожаре как будто сгорели все его четырнадцать лет, сгорело все, что пережито было за эти счастливые детские годы. С таким чувством он вышел на берег Волги, невольно задержавшись у того места, где совсем недавно стояла спортивная база. Здесь он со своими школьными друзьями провел самые лучшие свои дни, недели, месяцы. Никаких следов от плавучей базы уже не осталось. Алеша, погрустив, пошел на переправу. Он переехал за Волгу и пошел в Бурковские хутора «устраиваться» на работу. Он знал, что где-то там, в вековом дубняке, разместился штаб фронта и там же находится Чуянов. У него теперь в кармане, кроме комсомольского билета, лежала драгоценная наградная бумага, которую при случае можно предъявить как убедительную рекомендацию. Коротко говоря, Алеша пробрался к Чуянову. Тот принял в его судьбе живейшее участие. Он несколько дней не отпускал Алешу и уговаривал остаться при штабе фронта и учиться на радиста. Алеша отмалчивался, а потом, узнав, краем уха, что в тыл к врагу готовят переброску нескольких офицеров, запросился в эту группу. «Я уже был там», — упрашивал он Чуянова. Тот решительно отклонил его просьбу.

— Алексей Семенович, я не пропаду. Даю вам слово, — убеждал и настаивал Алеша на своем.

После долгих колебаний его отпустили. И, когда он вновь вернулся из вражеского тыла, Чуянов, уточнив, в какой части воюет Лебедев, решил свести юного разведчика со своим отцом.

У входа в блиндаж Лебедев на минуту задержался, у него гулко билось сердце, и он старался как можно быстрее успокоить себя. Из блиндажа доносился голос полковника. Лебедев громко постучался.

— Войдите, — пригласил Елин.

Лебедев раскрыл дверь и, перешагнув порог, остановился. Напротив полковника сидел во всем военном, с медалью на груди повзрослевший сын. Алеша тотчас встал и, замешкавшись на какую-то долю секунды, бросился к отцу. Елин вышел из блиндажа.

У Лебедева засверкали слезы на глазах. Никому из них не хотелось говорить. Была именно та минута, когда любые слова были лишни. И трудно сказать, сколько прошло времени, пока они успокоились. Лебедев вынул из кармана кисет.

— Не куришь? — спросил он Алешу.

— Нет, папа, — ответил Алеша и ласково посмотрел на отца. И едва ли отец забудет этот взгляд и этот голос. Алеша взял кисет и долго рассматривал вышивку на нем. — Это домашний. Это тот, что мама… — он стиснул зубы, насторожился всем своим юным существом в ожидании страшного вопроса, от которого заранее содрогался. Но отец, к его удивлению, промолчал. Алеша не знал, что отцу все известно, как не знал и того, что отцу хотелось обрадовать его: «Алеша, мать жива!..» Но, не зная точно, Лебедев до времени вынужден был молчать.

— Как ты вырос, Алеша, — уводил отец сына от тяжелых размышлений. — У тебя боевая награда?

Алеша вздохнул.

— Жалко Якова Кузьмича, папа. Очень жалко.

— Якова Кузьмича?

— Да, папа, его.

— Хороших людей всегда жалко. Ты, Алеша, ходил к немцам в тыл?

— Дважды, папа. Первый раз ходил один, а второй — с офицерами. Я был проводником. К Якову Кузьмичу офицера провел. Пробирались балочками. Зашли в тайную землянку, а на стене записка: «Сюда ходить нельзя. Гитлеровцы знают землянку». Мы тогда сели в лодку и уплыли в камыши. А ночью я пошел в хутор и узнал, что Якова Кузьмича не стало.

— Как же ты выбрался оттуда?

— Трудно было, папа. Рыл врагам окопы. А с окопов сбежал в Сталинград. Скрылся в развалинах. В одном подвале сидел двое суток без воды и без еды. Там обнаружил много женщин и детей. Напоили меня водой, уложили спать. А когда проснулся, увидел рядом с собой девушку. — На минуту замолчал, а помолчав, продолжал: — И вдруг я услышал: «Алеша, как ты сюда попал?»

Алеша притих.

— Кто была эта девушка?

Алеше трудно было справиться со своим волнением, и он не сразу ответил.

— Это была Лена, — с горечью вымолвил он.

Лебедев крупно зашагал по блиндажу.

— Да, папа. Это была Лена. — Алеша оглянул блиндаж и, убедившись, что они действительно вдвоем, тихо сказал — Она там по заданию. Письмо от нее принес.

Вынул из кармана конверт. Развернул письмо. Каждая его строка дышала горечью, тоской.

«Милые мои! Я буду счастлива, когда узнаю, что письмо дошло до вас. Я вернусь. Непременно вернусь и расскажу вам то, что я видела своими глазами. Мне минуло двадцать лет, но я стала много старше самой себя. Я видела, как шестилетние дети спали в воронках, одинокие и заброшенные. И никто к ним не подходил, и никого к ним не подпускали. Скажите, что это такое? Как уничтожить это зло? Ответ на это можно дать только один: путь к человеческой правде лежит через борьбу. Разве вы не согласны со мной? Простите за нелепый вопрос. Я знаю вас. Знаю, как и знаю то, что я грелась вашим теплом, жила вашим разумом, дышала советским воздухом. Нет у меня другой дороги, кроме борьбы. Кто посмеет сказать, что я стою на ложном пути? Милые мои! Недавно я видела вас во сне. Маму — за чаем, а папу — с газетой в руках. Проснувшись, я была бесконечно счастлива. Я как будто в самом деле повидалась с вами. Где Гриша? Пишет ли вам? Родные мои! Не обижайтесь на меня за то, что я тревожу вас подобными вопросами. До скорого свидания, мои. любимые. До скорого! Я верю, что это так. Знайте: я привыкла к опасностям. Легко ли мне? Нет! Тысячу раз нет! Но я все же вернусь. Ждите».

Лебедев держал письмо и не знал, что с ним делать. Руки его дрожали и горели, как будто в них было не письмо, а раскаленные угли.

— Алеша, ты читал?

— Много раз, папа. На память помню слово в слово.

— Лена… сестренка… вон ты какая…

Лебедев передал письмо Алеше и, раскрыв дверь, позвал ординарца:

— Передайте полковнику, что мы ушли домой, — сказал он ему.

— Будет исполнено, товарищ гвардии старший лейтенант.

— Вы уже знаете, что я не лейтенант?

— Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант. Скоро будете капитаном, товарищ…

— Вам и это известно? Выходит, вас ничем не удивишь!

У Лебедева было такое состояние, что ему хотелось каждому встречному кричать: «Вот мой сын Алеша! Смотрите, каков он у меня!»

— А где, Алеша, офицер, с которым ты ходил к немцам в тыл?

— У него было важное задание, и он остался там.

Лебедеву было приятно слушать Алешу не только потому, что он говорил о больших делах по-взрослому, но и потому, что это был его сын. В траншее Лебедев задержался.

— Пойдем сюда. — Повернули налево. — О чем ты говорил с генералом, Алеша?

— Он в шутку спросил меня, побьем ли мы фашистов?

— И что же ты ему ответил? Любопытно послушать, что думают наши дети.

— То же думают, что и наши отцы. Я, папа, хорошо помню твои слова, сказанные однажды.

— Какие, Алеша?

— Ты мне сказал: «Алеша, голос у нас у всех один — голос большевиков. И дорога у нас у всех одна — столбовая, коммунистическая».

— Да, я это говорил. И вспоминаю даже место и время нашего разговора. Это было два года тому назад, когда у нас был праздничный обед по случаю твоего отличного окончания шестого класса. На обеде, кроме наших, дедушки и бабушки, были твои школьные друзья.

Во вражеской стороне взвилась и загорелась яркая ракета. Лебедев остановился, выждал минуту-другую и, не усмотрев ничего подозрительного со стороны противника, спокойно сказал: