Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович - Страница 87

— Дайте мне взвод бывалых бойцов, и я с фланга незаметно, потемну поведу их к западному бассейну.

— Отбирайте людей, — приказал Лебедев Драгану, — а я сейчас доложу полковнику.

Штаб утвердил измененный план наступления полка. Договорились, что артиллерийский огонь по противнику начнется на час позже, против ранее назначенного срока, а на участке батальона Лебедева его совсем не будет, если батальон, а потом и весь полк успешно поведет наступление. Скоро после этого в расположений батальона прибыл генерал Родимцев. Он на месте во всем разобрался и, кое-что уточнив, приказал пригласить к нему Солодкова. Генерал долго и внимательно разглядывал политрука, широкоплечего и коренастого, с очень живыми и веселыми глазами. Родимцеву в первую минуту показалось, что выбор, возможно, не очень удачен, и он, чтобы рассеять свои сомнения, не пожалел времени на беседу с Солодковым.

— Вы понимаете свою задачу? — спросил генерал. — Вы уверены…

— Уверен, товарищ гвардии… — не дав договорить генералу, твердо сказал Солодков.

— Не спешите. Доложите, как вы ее себе представляете…

Солодков, нисколько не смущаясь, неторопливо, обдуманно доложил, как он подведет свой взвод к немцам совершенно незаметно и бассейн займет так быстро, что гитлеровцы не успеют глазом моргнуть.

— А дальше?

— А дальше, товарищ гвардии генерал, все будет зависеть от вашей помощи.

— И какой вы ждете помощи? — Родимцеву уже нравился политрук, и он не против был перевести разговор на шутливый тон.

— Не знаю вашего плана и потому не могу войти в роль. — Солодков запнулся.

— В мою роль? — досказал Родимцев.

Солодков помедлил.

— Что же вы молчите? — торопил генерал.

Солодков, улыбнувшись своими зеленоватыми глазами, смело сказал:

— Суворов говорил: плохой тот солдат, который не думает о генеральских погонах.

— Немножко не так, но по смыслу верно. Одобряю, товарищ политрук. А насчет помощи не беспокойтесь. Будет помощь.

Прошло совсем немного времени после того, как Родимцев покинул батальон Лебедева, и вдруг из штаба полка последовало приказание прислать в распоряжение Елина политрука Солодкова. Лебедев оторопел. Ему хотелось спросить, что это значит, и сказать, что вызов несвоевременный, но в армии это не принято. Он, медля с ответом, сдержанно и глухо прокашлялся. Из штаба нетерпеливо спросили: «Вы поняли?» — «Понял», — с явным огорчением промолвил Лебедев. Ему разъяснили: «Солодкова берем надолго». — «Понял вас».

Лебедев, приказав Солодкову отправиться в штаб полка, вызвал к себе Драгана и объяснил ему изменившуюся обстановку.

— Что вы на это скажете? — спросил он его.

— Сам поведу в атаку. Я уже проверил все подходы.

— Хорошо. Отправляйтесь к себе и перестраивайтесь.

Лебедевым овладело беспокойство. Ему подумалось, что в штабе дивизии, возможно, что-то переигрывают и он, комбат, не сможет перестроиться, если сверху последуют указания с запозданием. Неопределенность всегда мучительна, в особенности перед решающими событиями, а для него предстоящая атака исключительно значительна по ее замыслу.

Спустя немного времени позвонил комбат-два Жуков.

— Не спишь? — спросил он Лебедева.

— Спать будем в Берлине, а здесь не на что прилечь — все постели погорели.

— Собираюсь к тебе. Примешь?

Лебедев понял, что план наступления остается прежним, и ему стало легче. В ином случае Жукову незачем было бы навещать его в поздний час, незачем было бы уходить из батальона. Догадки Лебедева оказались верными. Жуков, молодой капитан, маленький, худощавый и чернявый, как цыган, да и живой, как цыган, по-приятельски поздоровавшись с Лебедевым, сказал, что прибыл на подмогу, что вслед за ним вот-вот подтянутся две усиленные роты.

— Давай, браток, прикинем и стыкуем наше дело.

Лебедев спросил, от кого непосредственно Жуков получил указания и какие именно. Лебедеву хотелось окончательно освободиться от сомнений насчет неожиданных перемен, чтобы мыслить и решать без оглядки. А сомнения путались в его голове, поскольку так внезапно и без всяких объяснений взяли у него Солодкова. «Зачем? Для какой цели?» Лебедев с минуты на минуту ждал от Солодкова звонка.

Но звонка не было и не могло быть, потому что у Солодкова на то не было времени. Пока он, озадаченный внезапным вызовом, шагал к штабу полка, он имел возможность пораскинуть умом. А как только переступил порог штабной землянки, уже не принадлежал самому себе. Не успел он по всей форме доложить, как начштаба капитан Смирнов приказал Солодкову немедленно отправиться в штаб дивизии. «Одна нога здесь, другая там», — пояснил капитан. «Понял вас, — ответил Солодков. — Аллюр три креста». — «Вот-вот. Вы дорогу на свой завод не забыли?»

Александр Григорьевич оторопел. Сложное чувство охватило его и перепутало все мысли, на мгновение перехватило дыхание. Полковник подписал какую-то бумажку и, вручая ее Солодкову, сказал: «Тут все сказано. Можете отправляться. И не опаздывайте». Солодков и без предупреждения понял, что ему надо спешить, ведь его направляют в дивизию, которая сражается в цехах родного завода. Может ли он опаздывать?

Он уже догадывался, на какую роль его метят, и, догадываясь, соображал, каким именно путем лучше всего выкурить гитлеровцев из мартеновского пролета, где они крепко засели. Его четырнадцатая, самая большегрузная печь, на которой он работал, была крайняя к Волге и находилась от берега в каких-нибудь двухстах метрах. Именно здесь, по его соображениям, удобнее всего было немцам закрепиться и удерживать в своих руках весь пролет.

В штабе дивизии Батюка его встретил главный инженер завода Севастьянов Павел Петрович. Это было так неожиданно для Солодкова, что он, позабыв доложить о своем прибытии по уставу, в замешательстве остановился у порожка блиндажа и, не сводя изумленного взгляда с инженера, не знал, как ему поступить. А Павел Петрович, улыбаясь своими темными глазами, живо поднялся и приветливо сказал:

— Не узнаешь, Александр Григорьич? — И двинулся ему навстречу.

— Павел Петрович, вы ли это? Вот неожиданность. Как же вы тут… по какому делу…

Они крепко обнялись и, дружески похлопав друг друга своими ручищами, вышли из блиндажа на воздух.

— Какая встреча, — все дивился Солодков. — Вот не думал и не гадал. Зачем вы здесь?

— Как зачем? А ты разве забыл, что я главный инженер? Завод будем принимать от военных. Примем и — за дело. Тебя временно назначу начальником первого мартеновского.

Солодков слушал Павла Петровича и не верил своим ушам.

— Ведь ползавода еще в чужих руках… И потом, я человек военный.

Павел Петрович разъяснил Солодкову, что есть указание правительства немедленно взяться за восстановление завода, что на завод уже вызываются из эвакуации нужные специалисты, что военная карьера Солодкова «закатилась» и что отныне его фронт — сталь.

— А если я не хочу переходить на сталь?

— Не выйдет, Александр Григорьич. Все уже решено и согласовано с высшим командованием. Пойми: нам нужны танки и самолеты — много танков и самолетов.

— Неловко мне, — раздумчиво промолвил Солодков. — От дела меня оторвали. Под утро я должен был уже быть на Мамаевом. Нечисто складывается дело-то. Без меня могут посечь роту.

— Чудно говоришь, Александр Григорьич. По-твоему выходит, что выбыл командир, и все враз пропало. Пропала рота, полк, дивизия, вся армия. Так не бывает.

— Все это, конечно, верно, но в данный час речь идет о конкретном случае.

И Солодков рассказал Павлу Петровичу, какой случай он имеет в виду и что он думал, когда его так скоропалительно отозвали из полка.

— Ведь я на крыльях мчался сюда. Отпусти меня, Павел Петрович, — взмолился Солодков. — Возьмем Мамаев, и я вернусь.

— Теперь уже поздно. Не успеешь к делу, Александр Григорьич.

— Успею, Павел Петрович. С первой минуты в марафонский тронусь.

— Успеть-то, быть может, и успеешь, но тебя там уже не ждут. Там все уже переиначено.