Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич - Страница 4

— …Можно докладывать главному, Виктор Николаевич, — подвел итог разговору за столом Петриченков. — Сдадим тягу на экспертизу, подобьем бабки — и домой.

— Не торопишься, Николай Иванович? — с улыбкой спросил Гусаров, чтобы смягчить свое сомнение, неприятным буравчиком сверлящее в мозгу. — В нашем деле — семь раз примерь, один отрежь.

— Можно и семь и десять, — тоже в шутливом тоне ответил Петриченков. — Только что изменится? Другие улики появятся? Сомневаюсь. Да и эта неопровержимая: если вы думаете, что болт вылетел от удара о землю, сорвав контровку, то на трубке остался бы характерный след.

— Возможно. И все-таки надо проверить.

Петриченков насмешливо покрутил головой.

— Стареете вы, Виктор Николаевич. Бывало, не такие орешки раскусывали с первого раза.

— Так без малого шесть десятков, дорогой Николай Иванович, — подыграл Гусаров. — Зубы уже не те. А как сказал мудрец: «Резвость к старости — это признак глупости».

— А как же в наше время без резвости? Мы и так достаточно отстали.

Гусаров и сам не ожидал, что разговор приведет к такому выводу, какого, видимо, очень жаждал Петриченков; и он решил удовлетворить любопытство полковника:

— Значит, надо уступать дорогу вам, молодым. Вот займешь скоро мой пост, будешь действовать более резво, решительно. Только дров не наломай.

— Постараюсь, если доверите, — принял шутку Петриченков, но в шутке, уловил Гусаров, было неодолимое желание быстрее занять его место.

Они допивали компот, когда в столовую зашел командир полка и, пожелав приятного аппетита, сообщил генералу, что главком просил позвонить ему.

— Можно отсюда, из столовой? — поинтересовался Гусаров.

— Лучше, наверное, по ВЧ, — предложил подполковник. — Мало ли какие вопросы…

Пожалуй, он был прав. И Гусаров не медля покинул столовую, вместе с командиром полка поехал в штаб, раздумывая, зачем он потребовался главкому: обычно маршал авиации не тревожил членов комиссии, пока они сами не докладывали о результатах расследования. Недоброе предчувствие нарастало, и, когда главком поздоровался глухо и сразу спросил, как дела, Гусаров понял, случилось еще что-то. И он коротко, четко доложил о проделанной работе.

— Ну что ж, — выслушав его, проговорил в задумчивости маршал авиации. — Поскольку дело у вас идет к завершению, оставляй за себя Петриченкова, возьми двух наиболее опытных помощников и вылетай к Гайвороненко; там тоже ЧП, погиб испытатель парашютов и катапульт Арефьев. Помнишь его?

Еще бы! Он хорошо знал симпатичного, скромного старшего лейтенанта, давшего жизнь не одному парашюту и унифицированной катапульте с интригующим названием «Фортуна», обеспечивающей спасение летного состава на любых высотах и скоростях вплоть до сверхзвуковой, разработавшего программу выхода в открытый космос; испытателя с глубокими знаниями авиационной техники, отличной реакцией, незаменимого помощника Веденина, главного инженера и конструктора средств спасения летного состава. Месяца три назад Гусаров встречался с ним в Яснограде во время отработки прыжков с вертолета. Гусаров с восхищением наблюдал, как он легко и мастерски управлял своим телом в свободном полете, будто небо было его родной стихией, как послушно потом разворачивался купол то в одну, то в другую сторону и нес испытателя туда, куда он хотел. И вот Арефьева нет…

— Да, товарищ маршал авиации, помню. Это для нас большая потеря, и я, разумеется, займусь расследованием. Только разрешите высказать некоторые соображения?

— Слушаю.

— Я считаю, целесообразнее послать вначале Петриченкова. А я завершу дело здесь. Пусть привыкнет к самостоятельности. Потом подлечу я. Так будет лучше…

— Что ж, не возражаю…

Петриченков улетел в тот же день, отобрав по своему усмотрению в помощники летчика-инспектора, подполковника Семиженова и инженера по специальному оборудованию подполковника Малинина, тоже сравнительно молодого и малоопытного офицера службы безопасности полетов, а чтобы не было обидно «старичкам», взял врача, полковника медицинской службы Мордуховича, которому было под шестьдесят и он дослуживал свою службу. «Мы сами с усами», — расценил такой выбор Гусаров, но перечить не стал: работать Петриченкову, и ему виднее, с кем лучше. Возможно, он и прав, надеясь только на себя и не желая, чтобы на него оказывали давление своим авторитетом те, кто не раз зарекомендовал себя в расследовании летных происшествий.

Петриченков улетел, а Гусаров склонился над документами. Тяга руля высоты — улика, разумеется, существенная. Но то, что она вылетела не от удара о землю, а в результате халатности авиаспециалистов, — еще доказать надо. И этот изгиб тяги… Он-то явно от удара о землю…

Сколько прошло времени от момента, когда самолет взмыл, и до удара о землю? Секунд пятнадцать-двадцать. Летчик, увлеченный пилотированием, мог и не успеть доложить на землю о случившемся: о том, что отказало управление. Но ведь он не такой уж желторотик, чтобы не среагировать, когда самолет полез вверх, не слушаясь ручки управления: у него имелся триммер руля высоты, которым он только что пользовался, создавая определенное давление на руку; он должен был, обязан крутнуть колесико от себя…

В какое время произошла катастрофа? В 18.12. А заход солнца? В 18.20. Значит, летчик заходил на посадку, как раз когда солнце било ему в глаза, — посадочный курс на этом аэродроме 272°.

Но и это еще не доказательство. А какая погода была в тот день? Ага, вот она, метеорологическая сводка. «18.00. Малооблачно. Перистые облака 2–3 балла, ветер юго-западный, 7–8 метров в секунду, видимость 10 километров».

Так. Значит, самолет сносило вправо и летчик создавал левый крен и держал курс градусов 260–265. На посадке он смотрел чуть влево, как раз против солнца. В такую ситуацию Гусаров попадал не раз и, несмотря на свой опыт, чувствовал себя довольно неуютно и напряженно. Один раз даже такого «козла» отхватил, что командир чуть было от полетов не отстранил…

Логичная версия. А какие доказательства?.. Их надо искать.

На первый раз надо сделать вот что… Гусаров снял трубку и набрал номер кабинета командира полка. Тот был еще на месте.

— Слушаю вас, товарищ генерал-майор.

— Запланируйте, пожалуйста, на завтра мне два полета по кругу на «элке» во второй половине дня.

Подполковника, видимо, удивила такая вводная, поскольку час назад Гусаров отдал приказ ни одну «элку» в полет не планировать, пока не будет тщательно проверена на каждом самолете система управления руля высоты и не будет дано заключение по тяге потерпевшего катастрофу. Наконец командир полка догадался, для какой цели полет, и ответил: «Есть!»

ТРЕВОГИ КОНСТРУКТОРА ВЕДЕНИНА

Где же, когда и в чем он допустил ошибку?

И он стал прокручивать в памяти все сначала, с того первого дня, когда принял решение на испытание «Супер-Фортуны».

Ясноград. Летно-испытательный центр. 16 сентября 1988 г.

Солнце било прямо в окно, на письменный стол, на котором Веденин разложил схемы, графики, расчеты последней проверки катапульты на стендах и с манекеном; яркое, не по-осеннему припекающее солнце, и Веденин встал, чтобы задернуть шторы. Подошел к окну, глянул по привычке на небо и не смог отвести глаз: чистое голубое небо, без конца и края, волнующее, зовущее. Как любил он вот такими погожими утрами кружить на вертолете в зоне или ходить по маршруту, отрабатывая технику пилотирования! Мечтал быть летчиком, а стал изобретателем. Что ж, каждому свое. Хотя грех ему жаловаться на судьбу — в тридцать два года он главный инженер средств спасения летно-испытательного центра, известный конструктор; многие завидуют ему, считают счастливчиком. Если бы они знали цену этого счастья…

Над новой катапультой с программированным электронно-вычислительным устройством он трудился, как и над первой, с упоением. Хорошие отзывы на «Фортуну», спасшую не одного летчика, придавали ему уверенность, вдохновляли. И отношение к Веденину в министерствах, в КБ, среди командного и инженерного состава ВВС стало другим: его встречали с почтением, слушали с пониманием и помогали в финансировании, в выполнении заказов. Лишь Коржов, генеральный конструктор самолетов, соперник по унифицированной катапульте, здоровался по-прежнему с непременной подначкой: «Какие гениальные планы зреют в голове юного Гефеста?» Эта кличка каким-то образом дошла до центра, и там тоже так его величают с подчеркнутым уважением. Коржову Веденин отвечал в его тоне: «Гениальные планы зреют в головах генеральных, дело юных не мешать им, а помогать».