Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич - Страница 8

Что?

Петриченков и не предполагал, что встретится с такими трудностями. Неоднократное прокручивание киноленты ничего не давало: все те же вполне благополучные кадры — снижающийся испытатель с поднятыми к стропам руками без каких-либо признаков травмы или плохого самочувствия. А после приводнения лежал уже на воде недвижимый, с упавшими на него стропами и пузырящимся рядом куполом парашюта.

И ни у кого из его помощников не родилось пока никакой гипотезы. Правда, насторожила фраза одного из участников эксперимента — начальника материально-технического обеспечения подполковника Скоросветова: «Прокрутите, пожалуйста, снова кадры, где кресло еще не отделилось от испытателя». Прокрутили. Петриченков ничего не заметил: кадры падающего кресла под разными ракурсами. А Скоросветов многозначительно хмыкнул, отчего Веденин аж в лице изменился.

Похоже, что-то за всем этим кроется.

Что?

По всей видимости, опрос надо начинать со Скоросветова.

Скоросветов вошел в кабинет, где обосновался Петриченков для работы, осторожно, весь напрягшийся и сосредоточенный, словно его вызвали не на откровенный разговор, а на пытку.

Петриченков поздоровался с ним за руку, пригласил в кресло рядом с собой.

— Садитесь, Иван Антонович.

— Благодарю. — Скоросветов опустился на краешек кресла, зыркнул коротким, но острым взглядом по столу, по рукам Петриченкова и, не обнаружив в них ни карандаша, ни бумаги (Петриченков специально не выставлял их напоказ, зная по опыту, что всякие записи только настораживают и смущают собеседников), несколько расслабился.

— Давно служите в летно-испытательном центре? — задал первый вопрос Петриченков.

— Порядочно. С сентября одиннадцатый год пошел.

— Вы были летчиком-испытателем?

— Был, — с грустью и глубоким вздохом ответил Скоросветов. — Потом заместителем начальника летно-испытательной станции, даже временно исполняющим обязанности начальника ЛИС и чуть было к вам, в службу безопасности полетов, не попал; а теперь вот — начальником материально-технического снабжения.

— Что ж это так?

— Длинная история, — снова вздохнул Скоросветов. — Кстати, связанная с «Фортуной», не этой, а ее старшей сестрой. — Скоросветов оживился, и Петриченков, убеждаясь, что избрал верный путь, похвалил себя: «Ай да Николай Иванович, умная голова, в точку попал. Коль Скоросветов обижен на начальство, он выложит все начистоту, ничего не утаит». И подбодрил:

— Интересная история. Может, расскажете? Мне вчера при просмотре кинодокументов показалось, что вы знаете кое-что такое, до чего мы пока докопаться не смогли.

— Это мое сугубо личное мнение, — предупредил Скоросветов. — Я однажды уже поплатился за свою откровенность.

— Обещаю, на этот раз такого не произойдет, — постарался успокоить его Петриченков. — Так и будем считать — сугубо личное мнение. А если желаете, оставим этот разговор между нами.

— Да, так будет лучше. Не подумайте, что я чего-то боюсь, просто не хочу, чтобы мне снова мотали нервы. А то, что я вам сообщу, можете проверить по документам. Вы, наверное, обратили внимание, когда я попросил прокрутить еще раз кадры отстрела катапульты до отделения кресла от летчика?

— Разумеется.

— В этих кадрах, я думаю, и разгадка катастрофы.

Но еще раз повторяю: это сугубо личное мнение. Почему я пришел к такому выводу? Дело в том, что два с половиной года назад при испытании этой катапульты, вернее, ее модификации произошло нечто подобное — вращение кресла. И тогда испытатель Арефьев черным по белому написал в заключении: «Катапульта к эксплуатации не пригодна». Однако Веденин — его настойчивости можно позавидовать — во внимание заключение испытателя не принял и продолжал готовить катапульту к сдаче в производство. Что-то там доделал, усилил и месяцев через пять решил повторить эксперимент. А в самый последний момент, когда испытатель сидел уже в кресле и подъемник готовился поднять его в кабину самолета, вдруг обнаружился еще какой-то дефект. Веденин тут же стал его устранять. Я выразил было протест, его, разумеется, во внимание не взяли. Арефьев был уже обработан, катапульта к производству принята. А повод прищучить меня вскоре нашелся. Вот и вся моя история, связанная с «Фортуной». Кого-то она осчастливила, а кого-то обездолила.

— Да, печальная история, — Петриченков даже не усидел на месте, поднялся. — А куда же Гайвороненко смотрел? Он, слышал я, толковый генерал, справедливый.

— Гайвороненко — либерал, — усмехнулся Скоросветов, — покровительствует молодым талантам, и Веденин — его протеже.

— Спасибо, Иван Антонович. — Петриченков крепко пожал подполковнику руку. — Думаю, вы очень помогли нам. — И проводил начальника материально-технического обеспечения до самой двери. А когда он вышел, Петриченков потер руки: «Ай да Николай Иванович! Какую ниточку подцепил! Пока Гусаров будет там семь раз примерять, он тут весь клубок размотает».

Петриченков вернулся к столу, достал свой заветный красный блокнот и записал:

«Проверить:

1. Заключение Арефьева по испытанию „Фортуны“, проводимому два с половиной года назад.

2. Испытания по приемке „Фортуны“ к производству, проводимые два года назад.

3. За что понижен в должности подполковник Скоросветов».

«КУРОРТНАЯ ШЛЮХА»

Известие потрясло ее — погиб Игорь Арефьев. Андрей столько рассказывал о нем, говорил, что это врожденный испытатель, самая светлая голова в летно-испытательном центре после Веденина и что писать надо только о нем. Она и сама убедилась, что это незаурядный человек, интеллигентный, обаятельный офицер. Она познакомилась с ним всего две недели назад…

Ясноград. 16 сентября 1988 г.

Вита уступила просьбам Андрея устроить проводы — ей и самой хотелось познакомиться с его коллегами и сослуживцами, — но предупредила:

— Никаких горячительных, кроме горячего чая и кофе.

— Нас не поймут, — пытался Андрей выторговать еще одну уступку. — Посчитают, скопидомничаем.

— Поймут и не посчитают. Ты утверждал, у вас все умнейшие люди, таланты да гении.

— Гении тоже имеют свои слабости…

— Ты же обещал.

И Андрей сдался. Но она подумала, что выдержки его надолго не хватит, и пожалела о своем согласии приехать к нему. Как она поддалась уговорам? Ведь зарекалась… Первый раз ошиблась — простительно. Тогда она была наивной девчонкой и влюбилась до глупости. А теперь?.. Любовь ли это?..

Ей поручили сделать репортаж о спортсменах-парашютистах, принимавших участие в праздновании, посвященном Дню Воздушного Флота СССР. Еще на тренировках ее внимание привлек коренастый разбитной спортсмен, вытворяющий в небе до роспуска парашюта всевозможные сальто-мортале и управляющий своим телом как циркач на батуте. О нем и решила она написать.

Батуров тоже ее заприметил. Когда она подошла к нему знакомиться, Андрей запросто протянул руку, назвал себя и тут же поставил условие:

— Интервью могу дать только вечером. Либо у меня на квартире, либо у вас, либо в каком-нибудь кафе.

Виту возмутила его самоуверенность.

— Сегодня пригласить вас к себе на квартиру или подождете, пока приз завоюете?

Его не смутила ирония.

— Можете не сомневаться, приз у меня в кармане. Так что поторопитесь, а то другие журналисты вас опередят.

В его дерзком взгляде, в поведении в небе таилась неодолимая сила — такой пройдет сквозь любые преграды, — а волевые люди были по душе Вите, и она несколько смягчилась:

— Боюсь, популярность погубит вас окончательно.

— Это точно, — согласился Батуров. — Популярность, деньги, женщины — мои злейшие враги, потому я предпочитаю их не иметь.

Оба весело рассмеялись.

— Хорошо, — согласилась Вита. — Коль вы такой аскет и женоненавистник, жду вас в молодежном кафе на Горького в двадцать ноль-ноль.