Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 102

 — Доменика, а где твои перстни? — осторожно спросил я.

 — Какая теперь разница? — вздохнув, ответила она вопросом на вопрос.

 — Просто спросил, извини, — прошептал я и обнял Доменику за плечи, нежно целуя в щёки и губы.

В какой-то момент я не удержался и аккуратно помог Доменике лечь на ковёр, скользя рукой вдоль соблазнительных изгибов фигуры, просвечивающих сквозь полупрозрачную ткань сорочки. Потеряв контроль над собой, я судорожно целовал тёплый пушистый треугольник, скрытый под единственным слоем белоснежной ткани, и чувствовал накатывающую волну мурашек.

 — Ах… Алессандро… Не надо сейчас…

С большим трудом я, наконец-то, смог остановиться. Действительно, сейчас не надо. Поэтому я просто обнял Доменику за плечи и нежно целовал, прижимая к себе.

 — Алессандро, я хотела спросить тебя, — прошептала Доменика. — Почему князь зовёт тебя «Сашка»? Что это значит?

 — Почему твой дядя зовёт слугу «Беппо»? — ответил вопросом на вопрос я.

 — Беппо это сокращённое от «Джузеппе».

 — Ну, а «Сашка» — это сокращённое от «Алессандро». Хотя, как и в итальянском, тут тоже есть варианты. Например, «Сашка» — означает нечто вроде «Сандраччо» — гадкий Алессандро. «Сашище» — это «Сандроне» по-итальянски. А «Сандрино», по-русски, будет «Сашенька», но я не люблю, когда ко мне так обращаются.

 — Ясно, Сашище, — усмехнулась Доменика. — Но я буду называть тебя так, как ты захочешь.

 — Тогда, зови меня просто «Саша», — улыбнулся я.

 — Как скажешь, Сащья, — расплылась в улыбке синьорина Кассини.

По просьбе Доменики я остался на ночь в её комнате и в буквальном смысле разделил с нею широкую кровать. К ночи в помещении похолодало, и синьорина Кассини, всё это время пытавшаяся согреться после водной процедуры с холодной водой, пожаловалась, что замёрзла. Не желая допустить того, чтобы моя фея музыки простудилась, я забрался к ней под одеяло и нежно обнял, прижимаясь к ней, стремясь согреть и успокоить. Вскоре мне это всё-таки удалось. Ладони и ступни стали тёплыми, а дыхание более ровным. Какое-то время мы лежали под одеялом молча и смотрели на догорающий огонь в камине.

 — Ты не представляешь, Алессандро, что я испытала, пытаясь найти тебя. Страшно сказать, мне даже пришлось опознать тела нескольких умерших юношей, которые, по словам его высокопреосвященства, были похожи на тебя. О, как я была зла на него! Не имея никаких доказательств, кардинал объявил в Капелле о твоём якобы самоубийстве и призвал молиться об упокоении души «грешного брата».

 — Вот же… Слов нет, одни байты! — возмутился я.

 — Ты хотел сказать, «буквы»? — поправила меня Доменика.

— Нет, я хотел сказать то, что я сказал. Это ужасно. Бедняга маэстро, что тебе пришлось пережить!

 — Воспользовавшись моим временным унынием, кардинал решил поскорее воплотить в жизнь свои планы и через пару недель после твоего исчезновения сообщил о грядущем постриге. Пребывая в полной апатии и отчаянии, я дала согласие. Той же ночью мне приснился сон. Я видела светлого ангела, который плакал и призывал отказаться, пока не поздно. Проснулась я в панике и поспешила сообщить кардиналу о своём решении. Его высокопреосвященство впал в бешенство от моих слов и, схватив меня за волосы, поволок в собор Сан-Пьетро, где должно было свершиться неугодное Богу деяние.

 — Вот негодяй! Да как он мог причинить тебе боль! — в ужасе воскликнул я.

 — Не перебивай меня. Я молилась о том, чтобы Господь не допустил подобного преступления, и мои молитвы были услышаны: перед самым началом таинства я потеряла сознание, и священники, сочтя это дурным знаком, предложили перенести на другой день. Но в этот момент вдруг ни с того, ни с сего в собор является Карло Альджебри и сообщает, что готов принять монашество. Я очень надеюсь, что он сделал это из личных побуждений, а не только ради меня.

 — Карло, великий механик, стал аббатом? — удивился я. — Как ведро воды на голову.

 — Теперь уже не Карло, а падре Джероламо. Он добровольно согласился, сказав, что достиг своего предела в точных науках и желает посвятить жизнь Богу.

 — Что ж, я надеюсь, он наконец нашёл своё истинное призвание, — заключил я. — Но что было дальше с тобой? Ты пыталась меня найти?

 — Да, Алессандро. Отчаявшись, я обратилась за помощью к маркизе, — продолжала Доменика. — Синьора Канторини, к сожалению, не смогла мне помочь в поисках — впоследствии это сделал Сильвио, но зато она несказанно поддержала меня, призывая не падать духом и бороться до конца за свою любовь.

 — Джорджия Луиджа потрясающая женщина, да не в обиду тебе будет сказано, — улыбнулся я. — Никогда не забуду, как она подобрала меня на виа Серпенти, когда я совсем отчаялся добраться до Неаполя.

 — Знаешь… маркиза Канторини сказала мне, по какой причине подобрала тебя, несмотря на то, что с подозрением относится к незнакомым людям.

 — По какой же? — удивился я.

 — Маркиза сказала, что ты отдалённо напомнил её первого возлюбленного. Они виделись всего раз в жизни, но Джорджия Луиджа до сих пор вспоминает его пылкие объятия. Вот, что она рассказала мне:

«Ровно двадцать четыре года назад, на торжественном приёме, я увидела незнакомого юношу, красивого, будто ангел. Невинный взгляд, длинные ресницы, приятная скромная улыбка… Он совсем не говорил по-итальянски, и я почему-то приняла его за француза. В какой-то момент наши взгляды встретились и до самого рассвета не расставались. Отругав себя за то, что откровенно залюбовалась незнакомцем, я неожиданно обнаружила на себе его взгляд, который меня не отпускал. Будучи в то время девятнадцатилетней девственной вдовой, окончательно разочаровавшейся в жизни и людях, я вдруг почувствовала что-то до тех пор неизвестное и волшебное. Понимая, что совершаю безумное, я жестом пригласила его проследовать за мной в мои покои. Это была самая лучшая ночь в моей жизни, ночь, оставившая мне в качестве подарка мою прекрасную Паолину…»

Проснулся я, на удивление даже самому себе, на рассвете и, осторожно выбравшись из кровати, дабы не нарушить сон возлюбленной, как был, в одних панталонах и чулках, отправился бродить по особняку. Откуда-то с внутреннего двора слышался стук, и я решил посмотреть, что происходит. Выйдя с чёрного хода на внутренний двор, я с удивлением запечатлел следующую картину: князь Фосфорин, без парика и голый по пояс, с каменным выражением лица, колол дрова.

 — Доброе утро, Пётр Иванович! — поприветствовал я князя. — Могу вам помочь?

 — А, проснулся, наконец! Вон второй топор, тебя давно дожидается!

Обрадовавшись, я взял топор и с воодушевлением стал помогать дальнему предку с дровами. Когда последние закончились, я, вытирая пот со лба, присел на скамейку отдохнуть. После интенсивной физической работы с утра пораньше меня потянуло в сон.

 — Не спать, сейчас будем баню достраивать! — крикнул мне почти в ухо Пётр Иванович, подойдя ко мне вплотную и тряхнув за плечи. — Немного осталось, до отъезда домой надо успеть.

Подняв глаза на князя, я даже вздрогнул, с ужасом обнаружив на его покрытой густой растительностью груди множество шрамов.

 — Жуть! — непроизвольно вырвалось у меня.

 — Экий ты впечатлительный! Правду говорят: дворянин, который не воевал — хуже девки!

 — Спасибо за «комплимент», — обиделся я. — Между прочим, «виртуозы» действительно более чувствительные, чем девушки. Это связано с неустойчивостью психики и низким колеблющимся уровнем тестостерона и эстрогена.

 — Хорош бредить, я знаю греческий получше тебя и не позволю коверкать язык предков.

 — Каких предков? — удивился я.

 — Наших, каких же ещё! Эх, совсем ничего не знает. После трапезы расскажу, коли не забуду.

 — Мне было бы весьма интересно о них узнать, — поспешил загладить вину я, всё ещё разглядывая жуткие шрамы. — Где вы так, Пётр Иванович? — наконец спросил я.

 — Под Полтавой. Восемнадцать лет назад, — угрюмо ответил князь.