Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 153

 — Но как ты себе это представляешь? — не понял я. — Ведь Паолина не желает видеть «виртуозов», я не могу навязывать ей свою компанию.

 — Тебе вовсе не обязательно оказывать ей внимание самому. Пусть это сделает дон Пьетро, по твоей просьбе, — объяснила Доменика, и я понял, что предстоит очередной бессмысленный и безрезультатный разговор.

 — Боюсь, что он не будет этого делать. Этот ребёнок ему не нужен, — вздохнул я, мысленно осуждая жестокого князя за такое разбрасывание ни в чём не повинными детьми. Он даже не может понять, что кто-то лишён этой возможности и с радостью принял бы любого, лишь бы был.

 — Кто, где и кому нужен — решает Господь, а не сильные мира сего, — заметила Доменика. — Наша задача — помочь Паолине. Ей по-настоящему плохо. Она каждый день жалуется мне, что ощущает как-будто что-то чужеродное, и её тело не хочет принимать это…

 — О, Боже, — я вытер пот со лба. — Тогда я понимаю, в чём дело.

Я уже слышал это. У моей сестры Ольги были какие-то проблемы подобного характера, когда она ожидала первенца. Я слышал их разговор с мамой по скайпу. Чуть позже я, изучая сайты по эндокринологии, узнал, что подобные проблемы свойственны женщинам с высоким уровнем мужских гормонов и низким содержанием женских.

Проведя некоторые исследования, я обнаружил, что у всех Фосфориных, которых я знал, уровень тестостерона был очень высоким. И если для мужчин это было нормально, то для женщин иногда имело неблагоприятные последствия. Сёстры отца, Настя и Маша, постоянно жаловались моей маме на гормональные проблемы (поэтому я не очень любил, когда они приезжали, разве что если тётя Настя брала с собой сына Федю); бабушка Лена прожила девяносто лет и умерла бездетной, вот теперь Паолина подтверждает мою теорию. В то время как дальний предок, Пётр Иванович, сходит с ума от переизбытка мужской энергии, а его потомок, кастрат Саня, готов дать фору в плане страстности многим своим полноценным современникам.

Наш «гамильтонов» путь лежал через Польшу и Литву, на то время являющимися не самостоятельными государствами, а территорией, зависимой от великой Саксонии. Всё это время в моей душе кипело недовольство и горел огонь войны с несправедливостью. Как же так, Саксония тратила все деньги на процветание Дрездена, а о своих «подопечных» совсем не заботилась? Да и кому понравится вдруг оказаться в зависимости от другой нации, пусть даже последняя имеет те же ценности и такую же государственную религию?

Буду честным, я не мог припомнить ничего особенного и интересного, что произошло во время путешествия по этим странам. В самом деле, о каких достопримечательностях приходится говорить, когда путешествуешь не в экскурсионном автобусе, а в закрытой карете, да ещё и в компании неадекватной родственницы, выносящей всем мозг?

Останавливаться в городах более чем на пару дней было некогда и невозможно, надо было как можно скорее доставить княжну Фосфорину домой, чтобы наконец создать ей приемлемые условия для её состояния. После того, что сказала мне Доменика, я старался помалкивать и не раздражать её нежную хрупкую психику, в конце концов вслед за Стефано переместившись в карету прислуги и поменявшись местами со стареньким лакеем Макарычем, которого про себя я называл Кар-Карычем, поскольку тот напоминал вышеупомянутого героя мультфильма не только внешностью и созвучием с именем, но также поразительной житейской мудростью. Каким-то непонятным образом пожилой крестьянин, с трудом изъяснявшийся по-итальянски, смог найти подход к Паолине. Об этом мне как-то вечером сообщила Доменика во время нашего занятия музыкой.

Один раз, поздно вечером, мы с Петром Ивановичем играли в карты в гостиничном номере. Настроение — дрянь, предчувствие — плохое. В этот момент в комнату без стука ворвался Стефано. На нём будто бы лица не было, и мы сразу поняли, что произошло ужасное.

 — Что случилось, Стефано? — обеспокоенно спросил я. — Кому-то из девушек плохо?

 — Паолина… ей… она умирает! — едва сдерживая слёзы, прошептал Стефано. — Я увидел их в коридоре, Доменика попросила отнести Паолину в комнату, а затем прогнала меня и захлопнула дверь. Прошу, помогите! — воскликнул он затем и с рыданиями вцепился мне в воротник.

 — Нет, не может быть! — испугался я. — Где Доменика? Она сейчас с ней?

 — Да! Но она не впускает меня в комнату! Алессандро, я не хочу потерять любимую женщину второй раз!

 — Успокойся, может всё и обойдется, — как мог, утешал я Стефано, когда мы поспешно шли по коридору в сторону комнаты девушек.

Пётр Иванович бранился в открытую, пару раз адресовав самому себе нецензурное слово на вторую букву алфавита. Как выяснилось, в то время это слово имело более широкий смысл и применялось к негодяям любого пола.

Мы постучались, и нам открыла Доменика. Выглядела она плохо, на лбу выступал пот, а взгляд был уставшим.

 — Прошу, скажи, что случилось? — дрожащим голосом спросил я.

 — Увы, всё очень плохо. У неё было сильное кровотечение, которое не удалось остановить.

 — Боже, какой ужас! — воскликнул я, понимая, что произошло что-то страшное, но что именно — не знал. — Нам можно навестить её?

 — Нет. Вам незачем.

В это время из комнаты Паолины вышел пожилой человек в пенсне, по всей видимости врач. Каким образом Доменике удалось откопать в польском пригороде лекаря, я узнал только потом: к счастью, в тот момент в коридоре оказалась пани Доброслава, супруга владельца гостиницы. Мудрая пожилая женщина без слов догадалась, что высокой гостье плохо и сама отправилась за лекарем. С тем уже Доменика смогла договориться, так как он знал латынь.

 — Доктор, скажите, потеря крови не очень серьёзная? Она выживет? — обеспокоенно спросил я.

 — Выживет, ваша светлость. Но младенца, увы, потеряли.

 — Нет! — воскликнул Стефано и с воплем сел на пол, рвя на себе волосы. — Нет, нет, нет! Господи, за что?!..

 — Не беспокойтесь. Ваша супруга в относительно нормальном состоянии, она ещё родит вам наследника, — спокойным голосом отвечал врач. Старый дурак! Он не понимал, какую боль вызвали эти слова у несчастного сопраниста. — Всё будет в порядке. А теперь я вынужден откланяться. Меня ждут на другом конце посёлка.

Доктор ушёл. В коридоре воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь периодическими и судорожными всхлипами Стефано.

 — Я… могу проведать свою дочь? — наконец обратился князь к Доменике.

 — Да, ваша светлость, — с грустью ответила синьорина Кассини. — Прошу вас, именем Святой Девы Марии и апостола Пьетро, не будьте к ней жестоки.

 — Клянусь, маэстро, — с тяжёлым вздохом Пётр Иванович вошёл в комнату, а я хотел просочиться следом за ним, но Доменика меня не пустила.

 — Это личный разговор. Ты не должен мешать. Я же пойду успокою Стефано. Бедный мальчик огорчён больше всех. Стефано, пойдём, я приготовлю тебе ванну с маслом аниса.

В очередной раз сердце сжалось оттого, с какой нежностью и заботой Доменика отнеслась к уже взрослому парню под два метра ростом, проявляя поистине материнскую любовь к несчастному «виртуозу».

Несмотря на запреты Доменики, отправившейся вместе со Стефано в его комнату, я всё же приложил ухо к двери и вот, что я услышал:

 — Прости, дочь моя. Не уследил. Не защитил тебя от нечестивого действа лукавого мужа.

Меня не удивляло подобное бережное отношение князя к провинившейся дочери. При общении с лицами разного пола он использовал разную тактику, которая, как ни странно, работала. С сыновьями он был строгим и требовательным, с дочерью и будущей невесткой — деликатным и обходительным.

 — Нет. Виновата лишь я, отец, — слабым голосом отвечала Паолина. — И наказана сполна.

 — Не беспокойся, родимая. Никто ничего не узнает. Мы выдадим тебя замуж за Стефано, и вы будете с ним счастливы.

 — Увы, нет. Мы не любим друг друга. Брак без любви не имеет смысла.

 — Ты до сих пор любишь его? Того, кто совершил с тобою этот грех?