Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 155

 — Но не «Спящую красавицу», — возразил я. — Ты же сама видишь, сколько народу требуется для исполнения? Наш четырёхъядерный процессор (как я называл квартет «Саня, Доменика, Стефано, Паолина») не предназначен для этого. Более того, здесь балет нужен, которого у нас нет.

 — Если дон Пьетро не преувеличивает, то с балетом не возникнет трудностей, поскольку его учитель танцев — неплохой хореограф, который уже обучил служанок современным танцам — аллеманде, сарабанде и другим. А с солистами что-нибудь придумаем. Если что, Фауну и Серену будут играть балерины, а арии их мы перепишем на танцевальные номера.

Суровый северный сентябрь был в полном разгаре. В карете, естественно, обогревателей не было, поэтому мои итальянские спутники кутались в собольи и норковые шубы, которые Пётр Иванович взял с собой из России в подарок какому-то австрийскому другу, но в общей суматохе так до него и не доехал. Я же, будучи закоренелым вегетарианцем и защитником животных, от шубы отказался, ёжась с непривычки в старом плаще. В итоге я простудился и всю дорогу сморкался вместо того, чтобы петь. Пётр Иванович, как гиперответственный (с недавних пор) родитель, сразу же принялся меня лечить своими фосфоринскими способами — водкой и подзатыльниками, из-за чего у них с Доменикой впервые произошёл настоящий конфликт.

Мы тогда как раз остановились в гостинице какого-то маленького литовского городка, название которого я так и не смог выговорить и запомнить. Основная проблема в этой гостинице заключалась в том, что она и так представляла собой небольшой каменный домик, так ещё и свободной оказалась только одна комната с двумя узкими кроватями. В связи с чем было решено предоставить кровати нашим девушкам, а самим удовольствоваться стульями и сундуками. В итоге получился замечательный пятиместный номер в загородном хостеле, это всё же лучше, чем как пару недель назад — ночевали в карете. Прислугу согласились разместить в холле, или как он там раньше назывался. Не оставаться же беднягам в карете в такую погоду! Итак, решив проблему со спальными местами, мы все вместе собрались за небольшим столиком в номере, разделив скромную трапезу, состоявшую из хлеба с маслом и дешёвого полусухого вина из чёрной смородины.

 — Дон Пьетро, зачем ему так много? — обеспокоенно спросила Доменика, когда князь налил мне целый стакан водки, купленной в местном ларьке одной близлежащей лавке. — Алессандро и так плохо, а станет ещё хуже.

 — Не станет. Стакан залпом и спать! — скомандовал Пётр Иванович.

В начале октября 1726 года мы, как измотанные сражениями победители, въехали в пределы Российской Империи, а спустя пару недель достигли усадьбы Фосфориных, точное местоположение которой я затрудняюсь назвать. Единственное, что мне было известно, так это то, что она располагалась к юго-востоку от Санкт-Петербурга, но на сколько километров — я не знал.

Словно толпа дачников, загорелых, помятых и уставших, как собаки после охоты, поздней ночью мы все дружно ввалились в холл небольшого дворца со светло-зелёными стенами и дорическими колоннами. Ладно, это мы со Стефано ввалились, а Пётр Иванович с Доменикой чинно прошествовали рука об руку по белоснежным ступеням мраморной лестницы. Красивая па… А? Что? О нет, Алессандро, ты в своём уме? Пока ещё не поздно, борись за свою любовь до последнего! Поэтому я, поспешив по ступеням, аккуратно взял Доменику под правую руку.

Нас встретили какие-то слуги в ливреях, которым князь отдал распоряжение: «Никого не будить, утром удивим всех своим внезапным явлением», — а также приказал растопить баню и накрыть стол в малой трапезной зале.

Признаюсь, я до такой степени устал, что уже не сопротивлялся, когда Пётр Иванович, не менее уставший и злой, запихнул нас втроём — меня, Стефано и Паолину — в один ушат, аргументируя тем, что «и вы не мужчины, и она — не девица». Сам же он, не стесняясь присутствия дочери, по-солдатски быстро вымылся и, набросив халат, покинул нашу компанию — «трёх мудрецов в одном тазу».

И тут началось. Стефано, от переизбытка эмоций, со словами: «Моя богиня!» — схватил Паолину за правую грудь, она отвесила ему пощёчину. Стефано заплакал, а я в очередной раз покрутил пальцем у виска. В итоге они оба на меня обиделись и предприняли попытку утопить в ушате, но на наше счастье вскоре в парилку явилась Доменика со своим полотенцем и халатом и, закатив глаза, воскликнула:

 — Что за бесстыдство?! Как вы посмели забраться в ванну к девушке?! Алессандро, Стефано, совсем совесть потеряли! — возмутилась Доменика.

 — Это не мы, это дон Пьетро, — виновато оправдывался я, а Стефано отодвинулся подальше от Паолины, густо краснея.

 — Да-да, конечно. И ноты мне тоже испортил дон Пьетро, — с сарказмом ответила моя суровая муза, вспомнив позавчерашний инцидент в карете, когда любопытный Стефано за завтраком случайно уронил кусок селёдки на скрипичный концерт «до-диез-мажор» из сборника Доменики, который в связи с этим получил постыдное дежурное название «вон те вонючие ноты».

 — Он сказал, что раз мы «виртуозы», то нам можно всем вместе, — я попытался объяснить Доменике то, что нам сказал Пётр Иванович.

 — А Стефаначчо полез приставать! — надув губки, пожаловалась Паолина.

 — Нет, это никуда не годится! Стефано, как так можно? Будешь у меня всю ночь читать молитву покаяния, — продолжала ворчать Доменика.

 — Только под руководством дона Пьетро! — нагло заявил Альджебри. — Теперь он мой наставник!

«Хорош наставник, — мысленно присвистнул я. — Чему он здесь тебя научит? Бухать и приставать к девчонкам?»

 — Значит так. Быстро помылись и освободили помещение, иначе я в этом ледяном предбаннике замёрзну и заболею.

К слову, температура там была немногим меньше семнадцати градусов.

В итоге мы со Стефано поднялись из ванны, и оба, размахивая руками, начали доказывать Доменике теорему о нашей невиновности. Неизвестно, сколько мы ещё препирались и на два голоса распевали арию Дуремара: «А я тут не при чём!» — так бы, наверное, и пробазарили всю ночь, но в какой-то момент раздался скрип дубовой двери, и в парилку вошла незнакомая дама средних лет, миниатюрная, белокурая, в светло-бежевом халате, из которого виднелись кружева на пеньюаре, в чепце и с лорнетом в правой руке. Её внешность показалась мне до боли знакомой, но сейчас мне было просто страшно и стыдно.

 — Что происходит? — мелодичным голосом, но всё же строго, поинтересовалась дама, внимательно изучая нас через лорнет.

Закрыв своё ущербное место руками, я, заикаясь, пытался что-либо ответить, но так и не смог сказать ничего членораздельного. Стефано предпринял попытку спрятаться за моей спиной, хотя и превосходил меня почти на двадцать сантиметров. Что касается Паолины, так она и вовсе от стыда закрыла лицо руками. Только Доменика, проявив в очередной раз чудеса дипломатии, изобразила перед дамой реверанс и обратилась к ней… на французском:

 — Bonne nuit, Votre Grâce*, — тихо, но чётко поприветствовала незнакомку Доменика, и я подумал, что хотел бы вечно слушать французскую речь от своей возлюбленной: я не понимал ровным счётом ничего, но грассирующая «р» и смазанные, неопределённые гласные в её исполнении буквально сводили с ума.

Доменика разговаривала с незнакомой женщиной примерно десять минут, а мы со Стефано и Паолиной всё это время пытались понять, о чём речь. В конце концов я расслышал сказанную с умилением фразу на русском: «Мой Петруша приехал…», — а затем Доменика с улыбкой обратилась ко мне по-итальянски:

 — Алессандро, поприветствуй свою пра-пра-пра... и так далее, бабушку, донну Софию…

О, как же я не смог узнать её? Княгиня Фосфорина, Софья Васильевна, Софьюшка, как называл её Пётр Иванович, моя пра-пра…прабабушка и возлюбленная жена моего предка. Приглядевшись повнимательнее, я не смог не восхититься её утончённой красотой, пусть и немного увядшей в связи с возрастом и проблемами со здоровьем. Всё равно она казалась прекрасной, и я невольно подумал: «Так вот в кого мы с Мишкой такие красивые!»