Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 191

 — Слушай, Стефано, — поинтересовался я. — Что ты пообещал графу в случае, если бы выиграл он?

 — Ты будешь смеяться. Пряжку с туфли Папы Римского!

Комментарий к Глава 71. Дело о таинственной проказнице и триумф шахматиста Cretini senza cervello – безмозглые придурки

“Ах, свет мой горький!” – кант 18 века, автор неизвестен

====== Глава 72. Свадебный подарок и подготовка к премьере ======

Дни летели незаметно. За весь месяц ничего особенного не произошло, и это в какой-то степени радовало после многочисленных сюрпризов и потрясений за этот безумный почти что год в восемнадцатом веке. На смену скачкообразной событийной кривой пришла плавная линия размеренности. В последнее время мне казалось, что мои злоключения закончились, и я живу в сказке. Каждый мой день начинался и заканчивался в мягких объятиях любимой супруги, до которых я наконец дорвался и не хотел отпускать ни на миг. О, неужели я мог предположить ещё в Риме, что прекрасный «виртуоз» Доменико всего через какие-то десять месяцев станет моей супругой?

Несмотря на то, что я всё это время втайне мечтал об этом, но всё своё счастье осознал только сейчас. Только сейчас я понял, что получил больше, чем хотел, понял, насколько мне повезло с тем, что моя прекрасная Доменика оказалась женщиной. Она понимала «виртуозов» лучше, чем мы сами, и в то же время она не была одной из нас, она была другой, она могла поделиться с нами тем, чего не было у нас — своей заботой и теплотой, которой лишены наши выхолощенные души. Какие тут, на фиг, «виртуозы», после того, как эта прекрасная женщина собрала нас троих — меня, Марио и Стефано — в гостиной, чтобы заниматься с нами вокалом, а в качестве поощрения просто гладила по голове, так, что мы ощущали с её стороны почти материнскую любовь. Она испытывала особую нежность и сострадание к «виртуозам», не только ко мне — завалящему мужу, но и к другим представителям этого совершенно безнадёжного и бесполезного класса общества.

Каждый мой день продолжался в музыкальном зале, где я помогал Доменике с обучением юных дарований, затем, после обеда, я занимался с маленькими князьями математикой и механикой, а после, со старшим из них — фехтованием. К последнему я решил привлечь и Марио, который, по моим критериям, был слишком женственным, и я пытался хоть как-то помочь ему раскрыть свою мужскую сущность, которую всячески подавляли и выкорчёвывали в Консерватории. В итоге в какой-то момент я, ранее совершенный профан в этой области, вдруг обнаружил себя учителем фехтования. Иногда мы даже вчетвером — я с Сашкой и Стефано с Марио — проводили зрелищные поединки для наших благодарных зрительниц — Доменики, Степаниды, Ефросинии и Евдокии, которая очень гордилась успехами сына.

Впрочем, для наших прекрасных дам я тоже придумал состязание в интересной им сфере деятельности. Я предложил устроить конкурс на создание лучшего десерта, а в качестве жюри выступили я, Стефано с Марио и Данила с Гаврилой. Мою идею поддержали и участницы, и члены жюри, а я очень обрадовался тому, что скоро посмотрю вживую настоящее кулинарное шоу, такое, как любил смотреть в детстве, в середине девяностых. Прекрасная возможность поностальгировать и пустить слезу по безвозвратно ушедшему детству.

Результаты конкурса были готовы и любезно предоставлены на суд сборищу сладкоежек к шести часам, после чаепития, от которого мы предусмотрительно отказались. Мы впятером собрались в музыкальном классе, где и попробовали принесённые поварятами на фарфоровых блюдцах кусочки сладостей. В итоге единогласным решением большей части жюри, первое место получило пирожное из песочного теста с вишнёвым вареньем (видимо, вишня — какой-то своеобразный афродизиак для Фосфориных!). Как выяснилось потом, победила дружба: потому что этот шедевр начала создавать Доменика, но не справилась с реализацией, и Евдокии с Ефросиньей пришлось ей помогать. Совместными усилиями они добились шикарного результата. Да здравствует командная работа!

После чаепития мы с Доменикой закрывались в нашей комнате, где занимались… нет, не «супружескими обязанностями», но вокалом и игрой на инструментах. Да, к слову, под руководством своей возлюбленной я начал осваивать скрипку, и этот инструмент мне давался с большей лёгкостью, чем фортепиано в музыкальной школе. Может быть, потому, что скрипка — инструмент для математиков? Или потому, что Доменика — самый лучший педагог из всех, у кого я когда-либо учился? Как бы то ни было, теперь мы вдвоём с Александром Данилычем Фосфориным выносили мозг старшим: нас почему-то особенно веселило, когда его отец и мой дальний предок при нашей игре изображал такую гримасу, словно килограмм лимонов съел. Я сразу чувствовал себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом, который тоже был не прочь поскрипеть посреди ночи.

Пётр Иванович после того шокирующего случая во время нашей с Доменикой первой ночи, казалось, вообще забыл про Доменику, про наследников и про злосчастный брачный контракт, проводя большую часть времени в дальних покоях с Софьей Васильевной. Да, нас с Доменикой он оттуда выселил в наши смежные комнаты и огромный ушат себе забрал. Также он потребовал назад те нелепые серьги с фиолетовым стеклом — «раз уж Марии Александровне не пришлись по вкусу оные» и передарил их своей жене. Я смотрел на него и тихо обалдевал: князя словно подменили, куда-то делась вся вредность и агрессия, и их место заняла вновь возродившаяся в душе пылкая влюблённость.

Так что медовый месяц в роскошных покоях вместо нас провели мои достопочтенные предки, а нам пришлось довольствоваться двумя маленькими комнатками: в одной из них я сделал спальню, перетащив туда вторую кровать из соседней, при этом чуть не надорвавшись: это вам не какая-нибудь пластиковая раскладушка из магазина «Икеа», а громоздкая допотопная кровать с металлическими спинками. Во второй комнате мы устроили репетиционную, где разместили инструменты и многочисленные ноты. На стариков мы не обижались: мужик с возу — мерину легче. Единственным, что меня беспокоило, был тот маразматический брачный договор. Да, я по-прежнему горел желанием иметь ребёнка от Доменики и Петра Ивановича, поэтому последние события в какой-то степени меня расстраивали. Князь вообще перестал обращать на нас внимание, обещал «зайти завтра», но это «завтра» длилось уже три недели. В итоге, одним ранним утром я уже сам отправился к нему в покои, чтобы всё-таки уговорить его на… соитие с моей супругой. Да, Саня, по-видимому, ты настоящий придурок!

Когда я заглянул в покои, то увидел, что Пётр Иванович с Софьей Васильевной сидят в этом нашем деревянном ушате — совершенно измотанные и разгорячённые. Вот что значит пятнадцать лет без отношений! Я аккуратно постучался, и мне позволили войти.

 — Простите, Пётр Иванович, Софья Васильевна. Но я пришёл по очень важному делу.

 — Опять ты со своим договором. Зайди позже, мне сейчас не до того, — расслабленным голосом промолвил князь.

 — Вы уже почти месяц так говорите. Вы же обещали! Тем более, вам же ничего не стоит один-единственный раз посетить мою супругу с одной-единственной целью!

 — Эх! Вот же пристал, как банный лист! — вздохнул Пётр Иванович. — Будет тебе. Зайди через полчаса.

Если честно, я не понял, зачем ему понадобился я и почему через полчаса. Но ослушаться я не смел, хотя и не получал в последнее время от него подзатыльников. Поэтому ровно через тридцать минут я вновь постучался в двери дальних покоев. На этот раз Пётр Иванович, в бархатном халате, сам открыл мне дверь, но внутрь помещения не впустил, а вместо этого вручил мне хрустальный бокал с какой-то белой жижей на дне.

 — Это что? — не понял я, наивный кретин Алессандро.

 — То самое. Введёшь ей. У Марка Николаича трубку стеклянную с поршнем для опытов химических попросишь, — кратко пояснил он.

Я не успел ничего сказать и спросить: Пётр Иванович закрыл перед носом дверь. Дошло только спустя несколько минут, и я невольно вздрогнул, осознав, что было в хрустальном бокале. Значит, он смог решить проблему самым гуманным для Доменики способом и избавил её от предстоящего кошмара? О, но тогда Пётр Иванович самый благородный и милосердный из аристократов восемнадцатого века!