Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 196

В середине декабря мы с Ефросиньей Ивановной ездили в монастырь, чтобы проведать начинающую послушницу Павлу Петровну и помолиться в благодатном месте. Надо сказать, когда я увидел Паолину, то просто не узнал её: в простом платье, платке, с одухотворённым лицом и воодушевлённым взглядом — сейчас она казалась ещё красивее, чем была в Риме. Казалось, что тяжёлая физическая работа не утомила её, а наоборот, давала ей больше энергии.

 — Ты и правда не хочешь вернуться? — спросил я свою мнимую сестру. — Знаешь, пока тебя не было, столько всего произошло, — добавил я и рассказал о наших трёх свадьбах, пытаясь вызвать хоть какой-то интерес ко всему этому. Но Паолина лишь улыбнулась:

 — Нет, Алессандро. Моё место — здесь, в этой обители, среди сестёр. Здесь я вижу смысл, в то время как не могла найти его в мирской жизни. Я приняла решение, и если донна Джорджия… то есть, мама, — исправилась она, видимо до сих пор не привыкнув к тому, что её покровительница являлась ей настоящей матерью, — если она позволит, то я с радостью приму здесь иночество, а затем — монашество.

 — Но тебе не страшно здесь совсем одной — итальянке среди русских девушек? Другие обычаи, другое мировоззрение, — не понимал я.

 — Любые трудности можно преодолеть. Не переживай, матушка Феодора, моя тётя и наставница, всячески поддерживает меня и даёт наставления, — успокоила меня мнимая сестра. — Спасибо, что приехали, родные, несказанно рада вас видеть. Но мне пора на послушание.

Перед отъездом я крепко, по-дружески, обнял Паолину, а затем они с тётей три раза поцеловались в щёчку, после чего суровая, но невероятно сентиментальная Ефросинья даже всплакнула, промокнув уголки глаз платком. Но делать нечего, дочь маркизы уже сделала свой выбор, а мы поспешили обратно, в поместье, где меня ожидала любимая жена, а Ефросинью — любимый муж.

Вернувшись из монастыря, я сразу же отправился разыскивать Стефано, которого в итоге нашёл в библиотеке: сопранист-математик увлечённо читал творения Феофана Прокоповича — страшного интригана, но прекрасного писателя, которого этот наивный итальянец по ошибке назвал кардиналом — хорошо ещё, никто не слышал, иначе нас всех бы стёрли в порошок вместе со всей усадьбой. Увидев меня, Стефано отложил книгу и бросил на меня вопросительный и какой-то измученный взгляд.

 — Пойдём, Стефано. Пора. Обещаю, я поддержу тебя в любом случае.

Я принял решение помочь другу во что бы то ни стало, но сам встревать в разговор сопраниста с женой не стал, а просто остался за дверью — хоть какая-то поддержка. Судя по тому, как дрожал голос Стефано, я понимал, насколько сильно он волнуется. Нет, Степанида не может его отвергнуть — если любит, то поймёт и примет таким как есть.

 — Прости, что не сказал тебе ранее, — с трудом формулируя предложение на русском языке, промолвил Стефано. — Я ослеп от любви к тебе, но голос совести заставил меня прозреть и открыть глаза тебе. Стефанелла, душа моя, знай… пусть теперь я твой законный муж, но не имею права называться мужчиной в полном смысле этого слова. Я жалкий кастрат. Ты знаешь, что это такое?

 — Нет, свет мой Степашенька, не знаю, — невинным голосом ответила Степанида.

 — Тогда я скажу тебе. Я никогда не смогу осчастливить тебя желанным наследником, ты не познаешь со мной радости материнства и не ощутишь мужскую силу и страсть. Прости, я должен был сказать тебе это раньше, до свадьбы, но… я боялся. Боялся, что ты отвергнешь меня, и тогда уже мне смысла не будет жить дальше. Но теперь я готов принять этот удар. Только скажи, я пойму тебя. Только скажи, и я уйду в монастырь и избавлю тебя от безрадостной жизни с таким как я.

 — Нет! Не уходи, прошу! Да разве то, что ты назвал, идёт в какое-то сравнение с моей пламенной любовью к тебе? К тебе одному, Степашенька мой. Да разве есть на свете что-то прекраснее, чем видеть тебя, смотреть в бездонные чёрные очи и целовать твои уста горячие? Нет, я не оставлю тебя.

 — Юное и невинное создание, — вздохнул Стефано. — Ты просто пока не испытала чувств к настоящему мужчине.

 — Мне не нужен другой мужчина. Мне нужен только ты, мой римский ангел.

После этих слов я понял, что дальнейший разговор можно не слушать и со спокойной душой вернулся в наши с Доменикой комнаты, где поведал ей радостные новости относительно Стефано и Степаниды.

 — Наконец-то бедный мальчик получил награду за свои страдания! — воскликнула Доменика и удалилась в соседнюю комнату — читать благодарственную молитву Пресвятой Деве Марии, склонив голову перед фарфоровой статуэткой на каминной полке. Я же остался в спальне, где с благодарностью воззрился на стоявшие на высокой тумбочке наши венчальные иконы.

Комментарий к Глава 73. Удачи и неудачи Сан-Алессандро – так итальянец Стефано называл Александро-Невскую Лавру, на тот момент известную как Невский монастырь

====== Глава 74. Рождество в усадьбе и сюрприз для странной парочки ======

Близилось Рождество. Волшебный праздник, в который непременно случаются чудеса. И даже сейчас, будучи уже взрослым, я по-прежнему с нетерпением ждал этого дня. Разве это не чудо само по себе, когда за окном — метель, снег искрится под светом далёких звёзд, а в тёплой уютной комнате собираются все твои близкие и любимые? Даже сейчас, в фосфоринской усадьбе я мог с чистой совестью назвать всех окружающих меня людей таковыми.

Особенно я был счастлив, что встречу праздник со своей прекрасной Доменикой. Правда, в один день мы рождественскую радость разделить не могли: одним из неприятных моментов нашего различия в конфессиях была пропасть в две недели между некоторыми праздниками. Нам несказанно повезло только тогда, когда в 1726 году совпали даты католической и православной Пасхи. Что же касается Рождества и других знаменательных календарных дней, то я решил проблему следующим образом: мы договорились, что праздновать будем более поздним числом, а поздравлять друг друга — дважды, с интервалом в две недели.

Примерно за неделю до католического Рождества, одним тихим поздним вечером, мы с Доменикой сидели, обнявшись, на диване в нашей гостиной-репетиционной и смотрели на огонь в камине. Долгое время мы сидели молча, допивая тёплый травяной чай, но в какой-то момент я всё-таки решил спросить:

 — Доменика, расскажи, как в твоём детстве праздновали Рождество? В нашем времени.

Возлюбленная моя лишь грустно улыбнулась, вздохнув по безвозвратно ушедшему и жестоко отобранному у неё детству, но всё же согласилась поведать мне всё, что помнила.

 — Когда я была совсем маленькой, я плохо понимала смысл этого праздника, радуясь лишь подаркам и сладостям. Но вот шестое в своей жизни Рождество, последнее перед тем, как попасть сюда, я помню очень хорошо. До сих пор сжимается сердце при воспоминании об этом дне. Я помню… Как родители впервые взяли меня с собой в Ватикан, на ночное богослужение, которое проводил сам Папа. О, как же это было красиво! Залитая огнями площадь Сан-Пьетро, тысячи празднично одетых людей — мужчин, женщин и особенно детей, моих ровесников и постарше. Все собрались на главной площади, дабы поздравить родившегося Христа. Мама держала меня за руку, а отец внимательно следил, чтобы мы не потерялись.

После мессы мы поехали на машине по городу, чтобы посмотреть гигантскую рождественскую ёлку возле Колизея. Она светилась всеми огнями, затмевая подсветку в арках амфитеатра. Потом мы вернулись домой. Я прекрасно помню этот момент: гостиная украшена ветвями пиний, гирляндами из плюща и виноградных лоз, а на подоконниках и на каминной полке разместились маленькие деревянные и фарфоровые ангелочки. Под утро мы собрались за столом, дабы разделить всей семьёй рождественскую трапезу. Я помню, папа всегда готовил в этот день capitole — блюдо из запеченного угря, но из-за моей болезни я так его и не попробовала. Но я не расстраивалась, так как на столе помимо него было много сладостей, особенно, мои любимые имбирные пряники.