Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса - Дозуа Гарднер - Страница 104

Нижеследующая волнующая история взята из антологии рассказов, посвященных Фредерику Полу. В ней Доктороу осовременил и прокомментировал темы классического романа Ф. Пола и С. Корнблата «Торговцы Венеры» («The Space Merchants»). Доктороу показывает нам будущее, в котором богачи становятся еще состоятельнее и намерены такими оставаться любой ценой.

Первый урок, усвоенный Леоном в рекламном агентстве, был таков: «В рекламном агентстве у тебя друзей нет!».

К примеру, сегодня: Бротиган собрался посмотреть настоящий чан, настоящую клинику с настоящим целевым потребителем внутри, а Леона с собой не взял.

– Не кисни, тебе не идет, – сказал Бротиган, улыбаясь своей улыбкой, натягивавшей губы поверх больших, лошадиных, смешных зубов. Они обезоруживали, эти белые жемчужины. – Тут и говорить не о чем. Получение пропуска к чану занимает месяц, а то и два. Проверка прошлого. Биометрия. Беседа с психологом. Медосмотр – надо же провести проверку твоей микробной популяции. Все требует времени, Леон. Ты поденка и спешишь по-поденочьи, а человеку в чане времени девать некуда. Он, если тебя придержат на месяц-другой, не облезет.

– Вранье, – огрызнулся Леон. Показуха. – Отгородились по фасаду стомильной стеной, а задняя калитка настежь. Из любого правила есть исключения. Иначе не бывает.

– Когда тебе исполнится сто восемьдесят и ты попадешь в чан, исключений делать не будешь. Если, конечно, захочешь дожить до ста восьмидесяти одного.

– Только не говори, что, если тот бронтозавр заболеет редким скоротечным раком печени и на весь мир найдется один-единственный онколог, способный его вылечить, доктора отошлют обратно во Францию или куда там еще – мол, спасибо, но у вас нет допуска к пациенту!

– Я тебе говорю: у этого ящера нет печени. Что у него есть – механика, питание и системы.

– А если механика испортится?

– Человек, который ее изобрел, работает на это чудовище. И живет в поместье чудовища вместе с семьей. У них идентичные микробные популяции. Чудовище распоряжается не только их жизнью, но и микрофлорой кишечника. Если какая-нибудь машина откажет, через две минуты изобретатель будет у чана вместе со всеми подчиненными в одноразовых стерильных комбинезончиках и, приговаривая утешительные слова, вставит одну из десятка запасных, которые он каждый день лично проверяет!

Леон открыл и снова закрыл рот. И не сдержался – фыркнул.

– Правда?

Бротиган кивнул.

– А если все машинки откажут?

– Если он не справится, то у него есть конкурент, который тоже живет в поместье чудовища. Он разработал чуть ли не лучшую в мире методику пересадки печени и сгорает от нетерпения испытать ее на чудовище в чане – и будет на месте через десять минут, а первого со всей семьей…

– Казнят?

Бротиган недовольно фыркнул.

– Брось, он владелец квадрильонов, а не погрязший в кредитах злодей. Нет, оплошавшего разжалуют до самого низа, но оставят один-единственный шанс восстановить доверие: изобрести технику лучше той, что сейчас заменяет печенку человеку в чане, – и тогда ему вернут прекрасное место с отличной одеждой, богатством и привилегиями.

– А если не изобретет?

Бротиган пожал плечами.

– Тогда тот, кто в чане, лишится неизмеримо малой доли своего состояния. Он смирится с потерей, запросит налоговый кредит на исследования и вычтет его из крох, которые каждый год великодушно посылает налоговому управлению.

– Черт!

Бротиган хлопнул в ладоши.

– Гадость, верно? Такие деньги, и власть, и деньги, деньги…

Леон напомнил себе, что Бротиган ему не друг. Все дело было в зубах – они обезоруживали. Можно ли в чем-то подозревать человека с такими лошадиными зубами, что хочется угостить его сахарком?

– Не в том дело.

– Ты теперь знаешь о людях в чанах в десять тысяч раз больше, чем средний гражданин. Но ты и тени картины не увидел, парень. Компания «Эйт» десятилетиями налаживала связи, прежде чем сумела реализовать первую продажу чана для человека.

«И последнюю пока», – подумал Леон, но вслух не сказал. Об этом в «Эйт» не говорят. Агентство позиционировало себя как могучую державу, лучшую среди лучших. Именно такое агентство, которое оказывает услуги «очень высокопоставленным и обеспеченным персонам», однако же…

Одна продажа.

– И с тех пор ничего не продали, – бесстыдно произнес Бротиган. – Однако все это здание занято одним нашим агентством: фонды зарплат, дизайнеры, консультанты – и все оплачивается крошками от той продажи. А значит, еще одна продажа…

Он широко развел руками. Офис был помпезный – задуман, чтобы производить впечатление на представителей запертых в чанах состояний. Освещение, запахи, ветерок подобраны так, чтобы вошедший почувствовал себя на древней лесной поляне, хотя никакого леса видно не было. Стол секретарши изображал гранитное надгробие: сгладившаяся до неразборчивости эпитафия виднелась из-под старомодной пишущей машинки, искусно превращенной в чуть менее древнюю клавиатуру. Сама секретарша, в данный момент с профессиональной убедительностью игнорировавшая их с Бротиганом, сияла красотой, умом и материнской заботой – все это достигалось подбором костюма, манер и косметики. «Эйт» держал на службе немало стилистов, занимавшихся каждым, кто контактировал с клиентами. Леону сегодня с утра старательно-небрежно взъерошили волосы и тщательно обтрепали манжеты и рукава на локтях.

– Так что не проси, друг Леон, я не возьму тебя к своему чану. Зато наставлю тебя на путь, который, возможно, в один прекрасный день приведет тебя туда, если ты будешь очень стараться и покажешь себя. Когда уплатишь взнос.

Леон свой взнос уже уплатил – такой, какой этому сухому дерьму и не снился. Однако он улыбнулся, шмыгнул носом, как положено доброму червячку, и, ненавидя себя, воскликнул:

– Дай идею!

– Слушай, мы уже шесть лет продвигаем продукт без единой удачи. Многие входили в эту дверь и получали ту работу, на которую взяли тебя, и все они разбрасывали вокруг миллион идей. И все рухнули с небес на землю. Мы не вели каталог идей, не расчерчивали координатную сетку, которая показывала бы, какое поле уже исхожено, а где остались дыры. – Он с намеком покосился на Леона.

– Ты хочешь, чтобы я занес в каталог все провалы в истории агентства? – Леон не скрывал разочарования. На такую работу берут практиканта, а не младшего менеджера по работе с клиентами.

Бротиган щелкнул лошадиными зубами, заржал и покинул офис «Эйт», чтобы удостоить вниманием заурядный воздух внешнего мира. Секретарша посмотрела на оставшегося с материнской заботой. Леон склонился в ее сторону, и ее пальцы пулеметным треском застучали по механическим клавишам модифондированного «Бесшумного Ундервуда». Он подождал, пока она закончит. Наконец секретарша снова обратила к нему заботливую любящую улыбку.

– Теперь это твое рабочее место, Леон. Удачи!

Леон полагал, что у бессмертных квадрильонеров из чанов те же проблемы, что и у простых смертных. Когда практически все доступно почти даром, все теряет цену. Никто больше не делал открытий – все комбинировали и внедряли. Потом нажимали кнопку и распечатывали на настольном фабрикаторе или, если требовался предмет побольше, в ближайшем бюро, а если нужно было изделие, с которым не справляется трехмерный принтер, хватало работавших по запросам агентов, которые держали связь с работниками в каких-то далеких странах, – и к утру вы находили упаковку с нужным изделием у себя на столе.

Просматривая файлы «Эйт», Леон увидел, что не первый наткнулся на эту мысль. Каждый менеджер предлагал свой вариант изделия, которое не скопируешь на фабрикаторе, – драгоценные безделушки из рук мастера или просто антикварные предметы, единственные в своем роде, фетиши истории. Все это люди из чанов встречали сокрушительным равнодушием, ведь они могли позволить себе нанять любого мастера и закупить целый склад антиквариата.

Нормальным мегабогачам сбывали приключения: билет в космос, охоту на последнего представителя вымирающего вида, возможность убить человека и спокойно уйти, погружение на дно Марианской впадины. Люди в чанах пресытились всем этим до того, как попали в чан. Теперь они страдали от метастаз – гипербогачи, куски гнилого мяса в рассоле среди сотен машин, трудолюбиво поддерживающих в них жизнь вопреки раковым опухолям и отказам органов. Где-то среди путаницы проводов и шлангов пребывало нечто, что можно было назвать личностью, а можно и корпорацией или даже суверенным государством.