На пересечении (СИ) - Шерола Дикон - Страница 11

Родон поднялся с места, принимая у стражника глиняный сосуд, и с лукавой улыбкой обвел взглядом толпу.

— Уважаемые горожане, — произнес он. — Надеюсь, каждый из вас сегодня попытает удачу и попробует выиграть десять золотых монет. На эти деньги вы не купите замок, но сможете несколько месяцев пожить в свое удовольствие. Как вы считаете, стоит ли проводить такую лотерею ежегодно?

Толпа дружно согласилась с оратором и разразилась бурными аплодисментами. Тем временем Арайа повернулась к Эристелю и тихо спросила:

— А ваше имя есть в этом кувшине, господин лекарь?

Мужчина улыбнулся:

— Я не привык полагаться на свою удачу. Предпочитаю надежде знания.

— Тем же руководствовалась и я. К тому же мне было бы крайне неловко вытащить из кувшина собственное имя.

В тот же миг девочка чуть нахмурилась и добавила с легким смущением:

— Я не успела посоветоваться с отцом, поэтому позвольте обратиться с этим вопросом к вам.

— Разумеется, — на лице беловолосого мужчины отразился интерес.

Арайа слегка прикусила нижнюю губу, а потом, наклонившись к Эристелю, прошептала:

— Как вы считаете, будет ли дурным тоном девушке из приличной семьи закатать рукав, чтобы поглубже скользнуть рукой в кувшин?

Она смутилась, ожидая, что лекарь рассмеется, но голос мужчины прозвучал без тени насмешки:

— Будет ли дурным тоном позволить участвовать в игре не только тем, кто оставил свое имя на поверхности?

Арайа удивленно вскинула бровь, тем самым еще больше напоминая своего отца, а затем шепнула сдержанное «благодарю вас».

В этот самый момент Родон подозвал ее к себе, предлагая опустить руку в кувшин и озвучить имя победителя. Девочка почувствовала, как ее охватывает волнение, но мысленно велела себе собраться. Она поклонилась горожанам с достоинством королевы, а сотни людей смотрели на нее, затаив дыхание и втайне надеясь, что именно его имя сейчас произнесет юная Двельтонь.

Когда взгляд Арайи встретился с Родоном, мужчина чуть кивнул, после чего девочка улыбнулась ему и, по-детски закатав рукав своего платья, скользнула рукой на самое дно кувшина. Зажав между кончиками пальцев случайную записку, Арайа извлекла ее на свет и громко произнесла:

— Оверана Симь!

В толпе прокатился гул, и вскоре на сцену поднялась девушка в синем льняном платье, которая совсем недавно отплясывала подле Колокольчика и показалась Родону знакомой.

— Я… Это я… Я — Оверана Симь!

Она выглядела растерянной, словно боялась, что ее имя произнесли в шутку, и сейчас все рассмеются, указывая на нее пальцами. Но, когда она поняла, что случившееся — правда, то тут же заливисто расхохоталась и захлопала в ладоши. Эта детская непосредственность вызвала улыбку на губах Арайи, а затем и самого Родона. Девочка с откровенным удовольствием передала победительнице черный бархатный кошель с вышитым на нем гербом города.

В этот момент стоявшей у самой сцены женщине с густыми черными бровями внезапно сделалось дурно, и ей первой пришлось покинуть столь долгожданный праздник.

IV

Прошло еще несколько выступлений, прежде чем Амбридия Бокл в последний раз припудрила лицо и поднялась на помост, чтобы звонким голосом объявить о начале долгожданного спектакля. Женщина надеялась, что представление, устроенное Пустынными Джиннами, хоть немного померкло в памяти зрителей после серии блеклых выступлений остальных. Проведенная Родоном лотерея слегка раззадорила толпу, но последующие песнопения здешних бардов навеяли такую скуку, что кто-то из присутствующих начал откровенно зевать.

Амбридия обвела взглядом зрителей и замерла, ожидая, когда в толпе воцарится гробовое молчание. Она чувствовала предвкушение собравшихся, и это ощущение всеобщего внимания заставляло ее вновь и вновь примерять невидимую корону, которую она уже несколько лет делила мысленно с ненавистным Родоном. Если семья Двельтонь управляла городом на бумаге, то Бокл властвовала негласно, предпочитая держаться в тени и только раз в году появляться перед своими подданными. Если у Родона была вооруженная стража, то у Амбридии — недовольная толпа, и кто знал, во что могло вылиться противостояние между мечом и молотом.

Когда смолк последний голос, госпожа Бокл ласково улыбнулась присутствующим и громким уверенным голосом произнесла:

— Уважаемые горожане! Мои дорогие братья и сестры! Я от всей души желаю поздравить вас с этим удивительным праздником, который заставляет наши сердца биться в унисон. В этот день нет ни господ, ни простолюдинов — мы все равны, мы все находимся в одной толпе, лишь иногда поднимаясь на эту сцену, чтобы развлечь друг друга. Все мы — одна большая счастливая семья, которая может подать исключительный пример другим городам. Трудолюбие, сострадание, взаимопомощь, уважение, любовь и доверие — все это делает нас жителями самого уютного, самого пригожего, самого процветающего города южных земель. Для меня большая честь жить в одном городе с такими порядочными и достопочтенными людьми. Мы не скрываемся за высокими стенами замков, а живем рядом, бок о бок, с легкостью преодолевая возникающие трудности. В своих спектаклях я освещаю те стороны жизни, которые нам неведомы. За подобными ситуациями мы можем наблюдать только со стороны, ужасаясь и негодуя, что подобное где-то происходит по-настоящему. Теперь, мои дорогие, я ухожу со сцены, но перед этим объявляю, что начинается очередное ежегодное путешествие по страницам жизни!

На этой ноте Амбридия закончила свою пафосную речь и протянула руки навстречу зрителям. Слова о начале спектакля были восприняты с ликованием, и люди выразили его бурными аплодисментами. В эту минуту госпожа Бокл на миг закрыла глаза, наслаждаясь всеобщим вниманием и, быть может, даже испытывая к присутствующим некую извращенную любовь, которую способна чувствовать хозяйка псарни, готовясь бросить собакам сочащийся кровью кусок.

Затем Амбридия посмотрела на Родона, с удовольствием замечая, что он помрачнел. Двельтонь глядел на толпу с тенью отвращения, но что-то еще примешивалось к этому чувству, что-то похожее на опасение или даже страх. Конечно же, Родон еще до конца не осознавал, что означает подобное ощущение, или не хотел осознавать принципиально. Вот только этот страх действительно присутствовал, пускай даже в столь завуалированном виде.

На личике юной Двельтонь тревога отражалась куда более явственно. Она скользила взглядом по толпе, слишком быстро перекидываясь от одного лица к другому, и, когда раздались аплодисменты, по коже девочки вдруг побежали мурашки. Тогда она повернулась к Эристелю, но в этот раз его глаза показались ей пугающе пустыми. Лекарь смотрел куда-то перед собой, не видя ни толпы, ни Амбридии, ни кого-либо вокруг. Он ушел в свои мысли, словно желал абстрагироваться от происходящего, прервать с ним любую связь, как человек, который в один день увидел слишком много смертей. Это безразличие показалось еще более отталкивающим, чем ликование толпы, отчего Арайе захотелось позвать Эристеля по имени, как-то отрезвить его, чтобы невидящие глаза лекаря вновь посмотрели осмысленно.

Спектакль состоял из четырех частей. Со стороны он мог показаться шутливым кривляньем, где нелепые люди совершали не менее нелепые поступки. Характеры персонажей были гипертрофированными, фразы пафосными, жесты кричащими, отчего происходящий на сцене каламбур ежеминутно вызывал взрывы хохота. Вот только Родон Двельтонь так ни разу и не улыбнулся. Не улыбались и еще несколько жителей города. В первую очередь Шаоль Окроэ.

Когда на сцене появилась взлохмаченная рыжеволосая девица в зеленом платье, девушка смертельно побледнела. Хотя Амбридия и окрестила свою героиню Наоль Макоэ, никто не сомневался, о ком на самом деле идет речь. Люди все чаще оглядывались на девушку, весело зубоскаля и указывая на нее пальцами. В сценке актриса носилась от мужчины к мужчине, бесстыже задирая перед ними юбку, и те с удовольствием заглядывали туда.