На пересечении (СИ) - Шерола Дикон - Страница 42

— Не преследуй! Не преследуй! Не преследуй! Не преследуй! НЕ ПРЕСЛЕДУЙ!!!

Последнее слово старик прокричал, и его тело резко дернулось, словно в нем что-то сломалось. Глаза Игши метались из стороны в сторону, а его дикие вопли становились все громче. Охранник ворвался в кабинет без стука, испугавшись, что ненормальный старик может как-то навредить господину.

Родон, бледный как полотно, стоял поодаль, не сводя взгляда с безумного существа и не зная, что ему делать.

— Проводи его домой, — севшим голосом произнес Двельтонь, обратившись к охраннику. — И вели кухаркам дать ему еды… Как можно больше еды. Небо…

Последнее слово Родон произнес уже шепотом, когда он остался в кабинете один. Увиденное произвело на него жуткое впечатление, и он с нетерпением ждал возвращения доктора Клифаира. Хотелось поговорить с ним об этом сумасшедшем и понять, лечится ли подобное безумие и бывают ли у такого минуты просветления. У мужчины никак не укладывалось в голове, как существо, которое дрожит всем телом, умудряется писать ему записки столь ровным почерком. И вообще, действительно ли их писал Полоумный Игша? Или это был кто-то другой, тот, кто не пожелал назвать своего настоящего имени?

Ближе к полудню Элубио Кальонь получил то, что хотел. Он вместе со своими магами, а также Родон, господин Закэрэль, доктор Клифаир, Эристель, Найалла и Арайа сидели в каминном зале вокруг небольшого стола, в центре которого лежал сверток прямоугольной формы. Шторы в помещении были плотно завешены, отчего солнечные лучи беспомощно утыкались в ткань, не в силах проникнуть в комнату. Дневной свет заменяли горящие свечи, которые были расставлены на каминной полке, сохраняя в зале необходимый для ритуала полумрак.

Сегодня эту комнату наполняли совершенно противоречивые чувства: самоуверенность, предвкушение, тревога, непонимание и даже страх. Среди собравшихся был только один человек, кого совершенно не волновал исход ритуала, поэтому за все время подготовки он не проронил ни слова. Эристель равнодушно наблюдал за действиями Рикида и изредка поглядывал на Родона, который изо всех сил старался скрыть свое волнение. Благо у него это получалось.

Что касается сестер Двельтонь, то на их лицах, напротив, читалось откровенное беспокойство, а Найалла, казалось, и вовсе хотела поскорее покончить со столь ужасным занятием. Арайа же больше волновалась за семью Окроэ и своего отца, нежели оттого, что ритуал может быть опасен. Хотя Родона и уверили в том, что ничего плохого произойти не может, тем не менее черный предмет оставался черным, и никто не знал, какие тайны скрывает в себе кожаная обложка.

— Не волнуйтесь, — произнес Рикид. — Книга не может принести вреда тем, кто ее не касается. Рискую только я. Я не раз сталкивался с черными предметами и находил их владельцев, поэтому верьте мне. Сохраняйте спокойствие, и все пройдет как нельзя лучше.

— Я бы предпочел подождать еще пару дней, когда сюда прибудут остальные маги, — нахмурился Родон. — Ваша спешка может навлечь на нас беду.

— Или ваше промедление, господин Двельтонь, — вмешался Элубио. В его голосе прозвучала насмешка. — Насколько мне известно, вы никогда не относились к тем, кто боится правды. Но последние часы буквально вынуждают меня начать сомневаться. Приступайте же, Рикид! Или вам нужна еще тысяча лет, чтобы успокоить каждого? Черный предмет перед вами, действуйте!

Арайа посмотрела на Элубио, и в ее глазах читалась неприкрытая ненависть. Девочка изо всех сил пыталась вести себя, как положено кроткой даме из почтенной семьи, но ее сердце переполнял гнев на самодовольного мерзавца. Родон проигнорировал выпад в свой адрес, словно его вообще не интересовало тявканье мелких шавок, но на лице доктора Клифаира нельзя было не заметить раздражения. Он чувствовал негодование оттого, что молодой человек, будучи в этой семье гостем, не стыдится оскорблять хозяина, который всегда был добр к нему.

Господину Закэрэль подобная обстановка тоже была неприятна. Все эти годы он предпочитал держаться от людей подальше, не в силах примириться с их жаждой власти, богатства и славы. В городе Закэрэль и вовсе стремился появляться как можно реже, так как именно здесь ненавистные ему человеческие пороки приобретали наиболее выраженную окраску. Лархана же тянуло к дикой нетронутой природе, к животным и птицам, и он искренне дорожил своим уединением, предпочитая общаться разве что со зверьми.

Мужчина любил долгие прогулки по лесам и болотам, куда редко ступала нога человека. Он легко узнавал птиц по чириканью, а животных по их следам. Все, что связывало его с лесом, было чистым, невинным и искренним, в то время как город источал зловоние человеческой сущности.

Сидя в этой комнате, мужчина думал о том, как сильно ему хочется вернуться домой, наполнить кормушку для птиц и пройтись по любимому лесу. Он хотел жить тихо, в уединении, не связываясь с людьми и не требуя у них ничего взамен. Покой был для него единственным истинным сокровищем, и поэтому Лархан решил сразу же после ритуала покинуть ненавистный город.

Мысли Эристеля окружающим не были ясны. Его взгляд то и дело останавливался на прямоугольном свертке, отчего Элубио не выдержал и, хлопнув его по плечу, весело заявил:

— Да не бойтесь вы так, доктор. Ничего вам эта книжонка не сделает. Будет, что внукам рассказать, если, конечно, таковыми обзаведетесь. А то люди всякое болтают…

Баркал ядовито ухмыльнулся, и Элубио подмигнул северянину, желая обратить все в невинную шутку. Он вообще любил шутить подобным образом: говорить гадость, а потом улыбаться, мол, без обид.

Эристель заставил себя улыбнуться в ответ, и впервые молодой Кальонь почувствовал, как сильно ему неприятен этот человек. И дело было даже не в том, что он крутился подле Найаллы. Что-то в этом чужеземце казалось неестественным, словно кукла пыталась выдать себя за живого человека. Его белые волосы, бледность и непривычный цвет глаз вызывали ощущение какой-то карикатурности, а отсутствие южного темперамента и вовсе раздражало. И тем не менее было что-то еще, что Элубио никак не мог разобрать. Оно проскользнуло при первой встрече — нечто отталкивающее, но затем укрылось в памяти и уже не возвращалось. Теперь Элубио видел перед собой лишь тихого забитого докторишку, который наверняка содрогался от страха при виде черного предмета.

— Вы, наверное, такого даже близко не видели? — продолжал веселиться молодой Кальонь, подтрунивая над приезжим.

Но вот Рикид сделал знак, и в комнате воцарилось молчание. Собравшиеся устремили взгляд на сверток, который маг начал осторожно разворачивать. Когда появился уголок книги, по телу присутствующих пробежал холодок. Теперь глаза каждого в этой комнате были буквально прикованы к черному предмету, и невольно хотелось затаить дыхание. Черная обложка, на которой были выдавлены неизвестные письмена, мрачно выделялась на поверхности стола, и в этот самый миг присутствующим показалось, что книга тоже смотрит на них. Она заглядывала прямо в сердце, отыскивая самое сокровенное, проникала под кожу холодом и сыростью, наполняя сознание привкусом отчаяния и безнадеги. Солнечный день, что пытался пробиться сквозь шторы, внезапно унесся куда-то далеко, и собравшиеся чувствовали, как о ставни начала царапаться холодная дождливая ночь. Огоньки на свечах задрожали, словно дыхание мрака коснулось их, поглощая жалкие крупицы тепла, а затем пламя стремительно вытянулось.

Рикид обвел взглядом окружающих, а затем начал произносить магическое заклинание. Голос его звучал глухо и вбивался в сознание присутствующих тяжелыми ударами. Глаза затуманились, словно мужчина полностью погрузился в другую реальность. Затем дрожащая рука колдуна осторожно легла на поверхность книги, отчего пламя свечей внезапно начало искрить. Присутствующие начали встревоженно оглядываться по сторонам, словно в комнате появился кто-то еще, кого никак не удавалось разглядеть. В этот миг им показалось, что черный предмет дышит.

— Имя! — закричал Рикид. — Назови имя своего хозяина!