Детектив Марк Вентура (СИ) - Фиреон Михаил - Страница 77

— Вообще эта Б-серия специфическая — налил себе еще кофе и выпил Фанкиль — обскуративно устойчивая конечно, но для людей из-за побочных эффектов не всегда годится. Ничего. В конце концов мы в поле, работаем, с тем, что имеем. И другого варианта у нас и не было. Промедлили бы, был бы у нас второй сынок Ринья… Все, заканчиваем с ним, Инга, возьмите анализы, напишите для мэтра Тралле внятный отчет, сделайте биопсию, замеры и рапорт, отправим образцы в командорию. Пусть там разбираются, почему не получилось. Я за носилками. В печку его и домой, поздно уже.

Через некоторое время, когда все возможные тесты уже были завершены, и было окончательно очевидно, что пациент не подает никаких признаков оживления, явились двое худощавых и жилистых, облаченных в грязные черные докторские саваны, служащих медицинского отдела. Отвязали от стола, взвалили на носилки труп и вынесли вон из лаборатории. Фанкиль пошел с ними.

Они спустились в подвал. Прошли темным, ведущим через все здание, точно таким же как и на первом этаже, коридором с просторными кирпичными сводами и множеством арок и дверей, за которыми находились кладовые и арсеналы полицейского дома в северное крыло комендатуры и вошли в окованные медью ворота ведущие к леднику, где складировали умерших. Тут, в просторном зале с перегородкой и окошком, как в канцелярии наверху, с конторкой и большими столами для покойников, оформляли, опознавали и сортировали тела, которые привозили сюда со всего города, если на них имелись признаки насильственной смерти. В дальнем углу зала темнел массивный железный цилиндр кремационной печи, в которой сжигали медицинские отходы и неопознанные части тел.

Над рабочим местом смотрителя тускло горел один единственный газовый рожок. За столом сидел вахтер. Грыз бутерброд, бесцеремонно наливал себе из бутылки мутно-белую, похожую на самогонный спирт-первач, жидкость. Он приветствовал рыцаря, не вставая, поклоном, но на вопрос Фанкиля только безразлично ответил.

— Угля нет. Ждем. Не завезли. У меня и так на очереди два десятка тел. Бросайте на ледник, если свежий, завтра из медицинского заберут — и без тени улыбки пошутил — котлет из него на ужин сделают.

— Этого надо сжечь — настаивал Фанкиль.

— Несите уголь, сожжем — просто ответил смотритель, налил себе в фужер из большой бутылки и демонстративно выпил. Он был мрачен, суров, толст и бледен, смотрел почти как настоящий хирург, свирепо, настороженно и требовательно. Взъерошенные кучерявые волосы топорщились над нахмуренным лбом, иссеченным глубокими темными морщинами — без топлива жечь, спрашивается, на чем? А, скажите мне?

Санитары с жадностью уставились на бутылку, словно ожидая, когда закончатся метания с трупом и можно будет запереться всем вчетвером, с бутылкой, в морге и наслаждаться тишиной ночной смены, пока не приедет кто-нибудь и не привезет еще мертвых, которых надо будет разгрузить, оформить и положить на ледник.

Тело положили в печь и заперли ее на засов. Пошли за углем.

— Мэтр Тралле… — бросая многозначительные взгляды на грязный холщевый мешок за креслом для посетителей в кабинете инспектора, личный запас на случай холодов, обратился к начальнику Фанкиль — угля просят, жечь не на чем…

Позади него в мрачном молчании стояли с пустыми носилками облаченные в грязные саваны санитары морга. Красные с недосыпу глаза выражали пустое злобное ожидание поскорее бы все это закончилось, словно они сами были ходячими трупами, поднятыми Фанкилем из могил.

— Почему я не удивлен, Лео — покачал головой инспектор.

Через некоторое время Фанкиль и двое несущих на носилках мешок угля санитаров снова шествовали по коридору подвального этажа в сторону ворот морга. Эхо шагов гулко отражалось под мрачными сводами. Двое полицейских — дежурный каретный и завхоз с ключами, проводили недовольными взглядами процессию, загремели ключами, открыли какую-то дверь.

Когда Фанкиль и его спутники вернулись в морг, то обнаружили, что за столом смотрителя никого нет. Вызвали по делу — пожал плечами, рассудил один из санитаров, и как будто работа уже была завершена, уселся на скамейку. Печь была все также закрыта. Фанкиль открыл ее и, заглянув внутрь, убедившись, что в тусклом свете приглушенного газового рожка над конторкой регистратуры на дальней стене, в ее темных недрах просматриваются грязные ступни мертвого тела, с лязгом задвинул дверцу.

— Все, работайте — устало распорядился он и уселся за стол в ожидании смотрителя, чтобы внести в журнал запись о том, что тело, участвовавшее в сегодняшнем следственном эксперименте, в соответствии с инструкцией, успешно кремировано.

Служащие устало закивали, зашли с другой стороны печи и принялись засыпать уголь в бункер. Один из них взялся за топор, вяло, спустя рукава, принялся колоть щепки. Фанкиль немного удивился тому, что уходя, смотритель морга оставил прямо так у всех на виду, следы своего пьянства на рабочем месте, совершенно не стесняясь того, что кто-нибудь зайдет и обнаружит их. Но он отогнал от себя эти навеянные тяжелой усталостью и недосыпом мысли, понюхал отдающий дрожжами и хлебом, налитый в фужер самогонный спирт. Откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он устал настолько, что ему казалось, что еще немного, и он уснет прямо здесь.

Санитары закончили приготовления и засветили кремационную печь. С тех пор, как они принесли уголь, прошло уже четверть часа, а смотритель так и не явился. Фанкиль пожал плечами, взял перо, сам заполнил журнал и сам же сделал себе выписку. Заставил одного из санитаров расписаться в ней.

На улице было темно, холодно и ветрено. Где-то за домами, над северной частью города полыхали вспышки грозы. Яростно хлестал ливень. Фонари не горели, сумрачным каменными ущельями убегали в дождливую темноту улицы и проспекты. Темны были и окна богатых домов, где всегда горел электрический свет, но теперь только слабо теплились огни керосиновых ламп, газовых рожков и свечей. Полицейский постовой у ворот объяснил, что из-за грозы выключили электричество, и света нет во всей Гирте, разве что в нескольких самых богатых домах и в герцогском дворце. Что в одиннадцать часов вечера будет введен комендантский час и никому не рекомендуется в одиночку отходить далеко от перекрестков и проспектов. Но Марисе было все равно на такие предупреждения. Свет отключали часто, а не бояться темноты на улице она привыкла еще с приюта, с детства, к тому же на проспекте было достаточно много спешащих домой к ужину пешеходов и верховых, а у моста, на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей несли постоянную вахту полицейские патрули. Самым опасным сейчас было попасть в темноте под копыта всадника или кучера, что вел свою лошадь вслепую, низко надвинув капюшон или шляпу, чтобы укрыть лицо от тяжелых порывов ветра и напористых косых струй бьющей как будто сразу со всех сторон воды. Стараясь держаться ближе к домам, Мариса прошла от проспекта Булле два квартала и свернула в сторону моря по улице генерала Гримма. Она зашла в лавку на углу, где, как она уже не раз видела из окна, покупал еду детектив. Взяла все для бутербродов, чаю и выпить.

Когда Мариса поднялась в комнату Вертуры, то с каким-то сожалением для себя обнаружила, что в ней никого нет, шторы задернуты, как она сама и оставила их в прошлый раз, а в самой комнате темно и как-то уж совсем холодно, неуютно и сыро.

Мариса тяжело вздохнула — пока она шла она вся промокла насквозь, не помогли ни толстый длинный плащ, ни зонтик. Нащупав в темноте стул с высокой спинкой, она поставила на него свой саквояж, что собрала еще днем в своей комнате на квартире леди Хельги, зажгла керосиновую лампу на столе, сняла плащ, повесила его на вешалку. Набрала щепок, которые с прошлой растопки остались у поленницы, зажгла свечу, накапала на отсыревшую газету воска и затопила печь. Когда щепки разгорелись, подложила дров и прикрыла модную, полупрозрачную, изготовленную из жаропрочного матового стекла, дверцу. Присела на кровать перед ней. Огонь затрещал, полился радостным живительным светом. От его трепетных рыжих сполохов, что вскоре весело заиграли на стенах и потолке, все преобразилось. Поток ароматного, отдающего смолой и горьким дымом жара быстро отогрел замерзшие руки и колени. Стало уютно и тепло — почти как у себя дома — подумала Мариса.