Игра королей - Даннет Дороти - Страница 47

Никакого письма не последовало, а неделю спустя прибыла еще одна посылка. На сей раз в свертке обнаружился браслет, надпись на котором дерзко вопрошала: «Бьется ли твое сердце в такт с моим?» Мариотта бродила по своей комнате, задавая себе вопросы и не находя ответов. Она без конца видела перед собой синие глаза, слышала неясный, запинающийся голос.

Чудовищно было бы и сравнивать этих двоих. Зрелая, уравновешенная женщина девятнадцати лет вынула бы брошь из-за корсажа и передала бы ее вместе с браслетом мужу, сказав: «Твой брат пытается ухаживать за мной. Что я должна делать?»

Мариотта не спрашивала, что ей делать. Она надела браслет и стала ждать, что скажет Ричард. Но Ричард не заметил браслета. Она стала носить бриллиантовую брошь, но с тем же результатом. Сибилла через несколько дней после своего возвращения из Бранксхолма восхитилась брошью, приняв ее за одну из драгоценностей ирландской работы, полученных Мариоттой в приданое. Мариотта не стала возражать. Потом прибыла леди Бокклю, обратила внимание на светлое, блестящее золото и заметила:

— Кстати, Сибилла, Ричард сделал что-нибудь с перчаткой Лаймонда, которую тот оставил после выстрела?

Сибилла отрицательно покачала седой головой. Все три женщины находились в комнате Сибиллы. В этот ноябрьский день розоватое пламя в камине освещало кровать и отбрасывало странные отсветы на портьеры.

— Эта перчатка все еще в Стерлинге, в моем французском шифоньере. Мы поехали на юг сразу же, как только Ричард оправился, а с тех пор он был так занят… Смотрите-ка, — безмятежно сказала Сибилла, когда дверь вдруг неожиданно открылась. — Это же Булло. Входите. Мы все горим желанием послушать о философском камне.

Когда Лаймонд отбыл из Острича, Джонни Булло остался и только в следующую субботу уехал в Мидкалтер. А его люди, о чем он с невинным видом сообщил и Лаймонду, и Скотту, без него направились в Эдинбург.

Войдя в маленькую, жарко натопленную комнату, Булло скользнул взглядом по Сибилле и Мариотте и посмотрел чуть подольше на леди Бокклю. Дженет сама кое-что смыслила в алхимии и медицине, и Джонни не очень обрадовался, увидев ее здесь. Но он спокойно уселся на стул, поставленный на почтительном расстоянии, и начал, как было условленно с Сибиллой еще в Стерлинге, рассказывать необыкновенную, фантастическую историю философского камня.

Время шло. Свет за окнами стал серым, потом ультрамариновым; непривычные слова падали в теплый, душистый воздух. Сера, ртуть и соль. Первоначальное единство материи. Метеоры совершенные и несовершенные и вещество Вселенной — Сатурн и свинец, Юпитер и олово, железо и Марс. Двенадцать процессов умножения. Феррум философорус. Кровь дракона.

Когда стало темно, Джонни Булло счел уместным остановиться. В комнате повисла тяжелая тишина. Потом Дженет Битон задумчиво произнесла:

— Ляпис философорум. Основная идея достаточно проста. В человеке идеальное соотношение элементов означает здоровье, в металлах — золото. Создайте систему, способную обеспечить подобное слияние элементов, и у вас появится средство, которое, с одной стороны, дает человеку здоровье, долголетие, силу, а с другой…

— …производит золото, — мягко добавил цыган. Он оглядел всех: Мариотта сидела испуганная и зачарованная; практичная леди Бокклю внимательно слушала; да и леди Калтер казалась живо заинтересованной. — Я знаю способ. Но мне нужны средства для его воплощения в жизнь.

— И создав камень… — начала Сибилла.

— …я смогу превращать простую руду в золото в любых количествах.

Леди Бокклю не забывала о выгоде:

— Мы должны подписать договор.

Мариотта не без страха в голосе произнесла:

— Кровью дракона?!

— Это всего лишь название осадка, дорогая, — задумчиво сообщила Сибилла. Потом решительно добавила: — Стеклянную посуду я достану. Дженет мне посоветует. Руду… Какую? Свинцовую? Я могу послать в Эдинбург. Печь… Придется перестроить ту, что в старой пекарне. Насколько я понимаю, мастер Булло, если мы предоставим все названное, вы готовы начать работы по созданию камня, а потом поделиться с нами прибылью?

— Если вы сделаете это, — искренне произнес Джонни Булло, — то внесете огромный вклад в великую науку алхимию и в общую копилку человеческой мудрости…

Значительно позднее, когда Булло уже ушел, появились Кристиан с Агнес Херрис и выслушали рассказ.

Баронесса сделала большие глаза:

— Философский камень?! Мы доживем до девяноста лет, и все у нас будет из золота.

— Не забывай про Мидаса, дорогая, — мягко напомнила Сибилла. — Как вам понравилось в Богхолле? — И, слушая безжалостный комментарий Агнес, вытащила письмо и помахала им. — Пока вы отсутствовали, это пришло для вас.

Агнес замерла. Письма в ее жизни были большой редкостью. Мать ей никогда не писала. Бабушка писала редко. Агнес схватила письмо и без слов вышла.

Минуту спустя она вернулась.

— Кто-нибудь, кроме Кристиан, — спросила она странно изменившимся голосом, — может перевести с испанского?

— Нет.

Сибилла бросила на нее взгляд:

— У вас очень образованный корреспондент, дорогая. Но если хотите, можете прочесть вслух для Кристиан. Мы не будем слушать.

Поколебавшись, Агнес сообщила:

— Это не имеет значения. По-испански написаны стихи.

— Стихи! — воскликнула леди Бокклю. — Девушка получила любовное послание.

Сибилла добавила иронически:

— Я думаю, вам лучше посвятить нас в некоторые детали, Агнес. От кого письмо?

Агнес голосом, в котором смешались гордость, изумление и некоторая доля благодарности, сказала:

— От Хозяина Максвелла.

Ее не пришлось больше убеждать — она принялась читать послание вслух.

«Я боюсь вам писать. Умер великий Пан — никаким волшебством невозможно рассказать о сердце. О своей наружности я бы мог рассказать, но она отнюдь не героическая — я не принц из мифа или саги. Мое лицо никогда не составит пары для моего сердца. Мой голос никогда не сможет преодолеть барьера, который воздвигнут между нами вашей юностью, вашим богатством. К тому же, как говорят, рука ваша обещана другому.

Но птицы в райских садах кормятся росою, а пифейские жрицы — ароматом диких яблок: так что, может быть, звук слов напитает нас. В надежде на чудо я протягиваю руки к огню, горящему в моем воображении.

Я не могу прийти к вам. Я могу лишь кричать, как выпь на болотах: сжальтесь надо мной, моя светлая богиня. Когда-то я хотел жениться на вас. Теперь вы обещаны другому, и я должен забыть о своих желаниях. Но, написав эти слова, я достиг всех своих целей. Я с вашей помощью получил все, что желал.

Читайте и вспоминайте иногда того, кто написал это. Может быть, вы увидите в этом всего лишь руку Меркурия, но верьте: все, сказанное здесь, сказано от сердца… «

Заканчивалось письмо по-испански:

Роса из роз в моем вертограде,

Дама из дам в роскошном наряде…

На самом деле стихи написаны не по-испански, а по-галисийски (на старом галисийско-португальском языке) и принадлежат Альфонсо X Мудрому (1221 — 1248), королю Кастилии и Леома, образованнейшему человеку своего времени.

Стих был довольно длинный, а за ним следовала подпись: Джон Максвелл.

В комнате воцарилось ошеломленное молчание. У Кристиан, устремившей взгляд в ту сторону, где сидела Мариотта, был такой вид, что Мариотта едва не расхохоталась. Леди Бокклю, которую поразило услышанное, сказала:

— Я скажу, что это удивительное послание к тринадцатилетней девочке.

Сибилла пребывала в задумчивости.

— Рука Меркурия — как странно. Эти испанские стихи. Кристиан, их трудно перевести?

— Испанские стихи? — повторила слепая девушка. — О, я знаю их. Совсем недавно… Ах, да их знают все, — торопливо закончила она.

— Вы их недавно переводили, да? — спросила Сибилла.

— Я недавно слышала эту песню, — откровенно призналась Кристиан, выдавая себя. «Я не могу прийти… написав эти слова, я достиг всех своих целей… Я с вашей помощью получил все, что желал»… — Тот же двусмысленный, витиеватый язык… конечно же — каким говорил ее безымянный пленник в Богхолле, Инчмэхоме и Стерлинге. Его песня. Его хитроумная уловка. Но письмо пришло от Джона Максвелла. На нем подлинная печать, и принес его гонец из Трива. И, наконец, оно было адресовано не ей, а Агнес.