Неожиданность (СИ) - Попов Борис - Страница 193

И этих нелюдей, которые самозабвенно впятером пинали Олега в промежность, хохоча при этом от радости, и прекрасно понимая, что ему после этого не выжить, оставлять в живых нельзя. Они ему дали несколько дней жизни, и я расщедрился так же. А если есть у этой погани любящие их люди, которые будут эти овощи и поить, и кормить, причем отнюдь не за счет безвинных налогоплательщиков, так пусть еще поживут. И я исполнил свой приговор.

— Ладно ребята, приглядите тут за ними, — попросил я своих бойцов. — Мне на двор надо выйти.

Подошел к калитке.

— Долгонько вы там, — пробурчала недовольно Оксана. — я уж тут двоих от калитки еле отогнала. А этот твой, говорить со мной вообще не хочет. (Ибо не любит болтунов и стукачек, подумалось мне.) И денег еще не видала! (А вот это вполне решаемо!)

Я отсыпал ночной бабочке пять полновесных дирхемов.

— Может еще какая служба есть? — спросила враз повеселевшая трудоголичка.

— Ты кого-нибудь из знакомых Косого или Кривого, близкоживущих бандитов знаешь?

— Да вон через двор Афоня Лапоть проживает, забегал недавно. Ответила, как ты велел!

— Хорошо. Сейчас мы все уйдем, а ты немного подождешь, и отправишься к Лаптю.

— Зачем это?

— Чтобы заработать еще пять рублей.

— О как! А чего надо сделать?

— Сказать, что Косой купил где-то две бутылки очень дешевой водки, и разбойники с нее очуднели — сидят и лежат на полу, разговаривать не хотят. Этой водки не осталось, другая вся хорошая.

— А то что Афонька этого видел? — кивок в сторону Венцеслава.

Яцек взбурлил, рука на мече, шаг вперед. Его! Самого его! Наследника польского престола! Дешевенькая киевская шлюха называет — этот!

Да, были и мы когда-то рысаками! — уважительно подумал я. Но не вовремя, ох как не вовремя!

— Яцек, вспомни свое обещание.

— Она не наша!

— А дело сегодня делает общее.

— Так за деньги!

— Хоть как, а делает.

Венцеслав сдулся и ушел жаловаться Горцу.

— Чего это он гордый такой? — пренебрежительно спросила Ксюха. — И не таких видали!

— Богатый дико. Деньги от усадеб обалденные имеет. И очень охоч до покупных женщин. Но не любит, когда к нему пристают — он должен сам выбрать. Если какая понравится, будет бычиться, дуться, а уж какую выберет — озолотит. В Кракове троих девчонок вашего ремесла уже обогатил, дома им каменные построил. Те сейчас, как сыр в масле катаются — едят на серебре, прислугу держат, богатые наряды каждый день меняют.

— И каких же кха, кха, кха, он ищет? — девица аж раскашлялась от впечатлительности, глядя на богатющего красавца, гладящего в темноте двора вместо нее собаку.

— Врут разное.

— Да какое же, ну говори скорей!

— Вроде любит очень худых, но это точно вранье.

— Почему это?

— Да кто ж их любит? Норовит выбрать бабенку постарше себя.

— Сильно старше?

— Лет на семь-десять, — вспомнив Таниного сына ответил я.

— Полячку поди ищет?

— Да где там! — замахал руками я. — Первую из Англии привез, вторую из Германии прикатил, третью в Сербии православную бабенку спроворил. В Киев зачем-то на двух конях прискакал. Зачем, почему, никто понять не может. Ужасно не любит нечестных женщин. Не выполнит баба своего обещания — как звали забудет. А сейчас чего ищет, шарахается по Киеву, никто не знает. И дуется, как мышь на крупу!

— А что за обещание он тебе дал?

— Да это так, мужское, тебя не касается.

— Вовчик, миленький, я на колени встану, лишь бы узнать!

— Тихо ты! Он болтунов не любит!

— Очень тебя прошу!

— Пообещал он мне, — тихонько и голосишком старого болтуна доложил я, — что никого из моего отряда обижать не будет!

— А в твой отряд можно попасть?

— В мой уже нет, но Яцек через неделю свой сколачивать будет.

— А для чего?

— Я их польских дел не знаю.

— А твой отряд для чего?

— С черным волхвом биться идем.

— Да разве ж вы одолеете?

— Скорее всего нет, очень силен волхв. Еще ведьма при нем крутится.

— Не Василиса часом?

— Именно так.

— Сегодня она подловила меня возле постоялого двора. То се, знаете ли их, из Новгорода идут. Потом еще раз уже в обеденную залу подсунулась. Вас с боярином еще не было, а мы с Танькой с попом сидели, он меня едой угощал и уши мне своими церковными байками заливал. Увидела ведьма священника, отпрыгнула, как черт от ладана и ушмыгала куда-то. А там вы пришли, потом Олег побитый. Так чего мне про поляка-то врать?

— У этих, что в избе, у кого-нибудь родственники в других городах были?

Девица задумалась.

— Да вроде у Мала Беззубого кто-то был, где точно не помню. Вечно по пьянке орал: к родне куда-то там уеду! Вроде в Псков. А может и не в Псков…

— Неважно, — отмахнулся я. — Скажешь родственник к Беззубому приезжал. Сначала его в дом не пустили, потом Мал к нему на крыльцо вышел. Пошептались пару минут, потом приезжий крикнул: да провались ты со всем этим! — и убежал. А в дому не был, отравить не мог. А ты умаялась на дворе караулить, пошла узнать в чем дело, и все это увидала.

— А Косой с Кривым лишнего не сболтнут?

— Они после моей наливочки уже никому ничего не сболтнут. Не советую и тебе лишнего говорить.

— Молчу, как рыба! Но за это еще пять рублей!

— Рубля по уши хватит. Это не мне, это тебе нужно. Сейчас мы уйдем, а ты нас в корчме найдешь.

Вернулся в избу, поставил две пустых бутылки рядком, вылив остатки из одной в дыру в полу, велел Емельяну взять мешок с мягкой рухлядью, Тане отдал для сохранности деньги и попросил передать все Матвею. Олегу велел созвать всех наших на празднование победы. Мягко заметил, что наличие других посетителей не приветствуется. Марфе велел отправляться с ними. Сказал, что сам буду немного позже и велел начинать без меня. Вспомнив про договоренность с Емелей, сунул ему рубль.

Посовал разбойникам медную мелочь по кошелям, Кривому с Косым насыпал серебра — рубля по два по три. Сам накинул чей-то темный легкий плащ, висевший в сенях, и тоже вышел.

Разошлись кто куда. Основная ватага двинулась в сторону харчевни, Оксана подалась к соседу, я прижался к забору в сторонке от калитки.

Обостренным слухом вскоре уловил лай чужой собаки, чей-то кашель, стук двери. Через какое-то время к бандитской калитке подошла Ксюшка с кряжистым мужиком в лаптях.

— Да может просто пьяные? — все не верил Афоня.

— А то я их пьяных не видала! Да они на меня трезвые сроду и не залазили! — визгливо ответствовала Ксана. Подумав, уверенно добавила: — Как и ты!

Они зашли в калитку и пошли по двору.

— А тут при тебе еще какой-то с мечом крутился, он где?

— Это к Беззу…

Бандит и подстилка скрылись в доме. Лапоть оказался человеком въедливым, и их не было минут двадцать. Где-то лаяли собаки, кричал какой-то человек, ухала сова, — Киев жил обычной жизнью.

Вновь заслышались голоса.

— Вроде и не ограблены, а денег при них маловато…

— Я ихних дел не знаю, и кассу ихнюю не веду!

— Твои дела известные, и ведешь ты их от всей … (дальше последовало непонятное на расстоянии слово, звучащее как дрозды). Гы-гы-гы!

Странный киевский юмор! Возможно бандитский сленг, особое арго? Ботают на зачатках фени?

Ладно, хватит моих филологических шуточек. Лапоть ушлепал к дому, Оксана уже зашелестела к постоялому двору. Пора и мне заструиться за ней.

Филологические измышления появились у меня после недолгой жизни, прожитой под наблюдением одной симпатичной школьной учительницы. Она считала себя несостоявшимся филологом, усиленно занималась этой наукой и с невероятным упорством тащила меня в ЗАГС. В ЗАГС я, конечно, не пошел, но узнал, кто такой Бахтин, начитался вволю Джойса и Кеппена, и даже прослушал пьесу Беккета «В ожидании Годо» в ее исполнении.

Заодно в ее квартире я впервые понял разницу при подаче материала в официальном изложении с реальным положением дел, читая полные версии мифов Древней Греции. Оказывается, героя Прометея боги заклевывали орлом вовсе не за похищение огня и дарение его людям. Подарил и подарил, Зевс с ним, сами шкодили и похуже, а за то, что он узнал какой-то страшный прогноз о будущем божеств Олимпа, и делиться информацией наотрез отказался. Приковали к скале, орел начал клевать, герой сказал: «Потерпим!» и плюнул в божественную птицу.