Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 23

Роберт с растущим раздражением глядел в потолок. Неужто этот тип не понимает, что у хозяина есть дела? Когда на ступеньках наконец послышались тяжёлые шаги лекаря, Роберт поспешно прошёл через зал, рывком распахнул дверь на лестницу и почти втащил бедолагу в комнату, спеша услышать его вердикт.

Хью Баюс был тщедушный и мелкий, с непропорционально большой круглой головой, лысой как колено, и от этого казавшейся ещё круглее. Серые глаза увеличивались до размеров куриного яйца из-за толстых очков, которые врач держал на длинной ручке, оглядывая комнату. Он был весьма уважаем в своей профессии, лечил больных во время Великого мора, и сам чуть не пал его жертвой. Всякий лекарь, что может исцелить сам себя, ценится на вес золота, и это шутка лишь наполовину, поскольку именно столько он брал.

— Моя жена, — спросил Роберт, — как она?

Старик медленно покачал головой.

— Неважно, совсем неважно.

Роберт не смог сдержаться.

— Если бы я думал, что с ней всё в порядке, не послал бы за вами.

Он знал — врачи любят представлять своих пациентов куда более серьёзно больными, чем на самом деле, не только ради того, чтобы поднять оплату, но и для улучшения своей репутации, если пациента удастся вылечить, или в качестве оправдания, если тот умрёт. Роберт готов был по-королевски оплатить лечение жены, но не любил, когда его принимали за дурака в том, что касалось денег.

— Будьте любезны сказать мне прямо, что у неё за болезнь и что нужно сделать для излечения. Я оплачу всё необходимое, при условии, что цена честная и лекарство вернёт ей здоровье.

— У неё слабость желудка, — ответил Хью. — Боюсь, это печёночная горячка.

— И что можно сделать?

— Я использую для лечения грыжник, серу и сушёную печень зайца. Но… — он развёл руками, как будто хотел сказать, что не возлагает особых надежд ни на одно из средств.

Роберт провёл рукой по седеющим волосам.

— Но Эдит страдает, стонет и мечется целую ночь. Мне пришлось ночевать здесь, внизу, со слугами. Вы не могли бы её успокоить?

— Аптекарь изготовит лекарство по моему особенному рецепту. — Лекарь постучал по носу. — Прикажете служанке давать госпоже по три капли в винном спирте каждую ночь. Снадобье успокоит боль и заставит её глубоко уснуть. Не больше трёх капель — в лекарстве содержится белена, если дать слишком много, она погрузится в сон, от которого может и не очнуться.

В дверь зала заглянула Беата.

— Госпожа зовёт вас, мастер Роберт.

Лекарь подобрал с кресла оставленный там плащ и накинул на плечи.

— Ступайте к ней, мастер Роберт. Ваша забота поможет ей не меньше любого из моих лекарств. Беата, помни, что я сказал. Твою госпожу нужно кормить требухой, слабым говяжьим бульоном без жира, можно немного измельчённых бараньих мозгов для укрепления сил. Ей ни в коем случае нельзя молоко, сыр, мёд и никаких сладостей.

Он опять повернулся к Роберту.

— Ясно, что это нервное раздражение желудка. Делайте всё возможное, чтобы она сохраняла спокойствие, не тревожьте. А теперь я должен идти, мастер Роберт. Отправьте слугу к аптекарю после девятого колокола. К тому времени лекарство должно быть готово.

Беата отворила перед лекарем огромную дверь, и тот поспешно вышел, приостановившись только, чтобы слегка поклониться Роберту. Подхватив плащ, Роберт зашагал к двери, его всё мучил вопрос о том, что случилось на складе.

— Сэр, госпожа хотела вас видеть, — напомнила Беата.

Роберт тяжело вздохнул, сунул ей в руки плащ и направился к двери на противоположной стороне зала, ведущей в солар{22} и спальню.

Он отшатнулся от неожиданности, увидев Адама, стоявшего у подножья лестницы и глядевшего вверх, на комнату, где лежала мать.

Роберт нахмурился.

— Я думал, ты ушёл в школу. Тебе лучше поторопиться. Ты же не хочешь получить порку за опоздание.

Адам проглотил комок в горле.

— Но матушка… она поправится?

Роберт поджал губы.

— Хью Баюс — лучший врач в Линкольне. Мы должны доверять его опыту… ну, и Господу, разумеется, — поспешил добавить он, не от избытка собственной веры, а потому, что вспомнил про отцовский долг напомнить о вере мальчику. — Ты ведь молишься за мать?

— День и ночь, постоянно, — сказал Адам. — Изо всех сил молюсь.

— Это всё, что ты должен делать. А теперь ступай в школу, мальчик. Ты же не хочешь добавить матери бремя, заставляя думать, что её сын — никчёмный тупица.

Он хотел сказать ласково — пусть лучше мальчик думает о занятиях, чем волнуется о здоровье матери. Но Адам оцепенел, и отец понял, что выбрал неправильный тон. Его сын боялся за мать. Всякий раз, когда Адам был рядом с ней, она старалась скрывать свою боль, но приходилось отсылать его как можно быстрее.

Роберт понимал, ему следовало проводить с парнем больше времени, но с ним рядом Адам всегда смущался и делался косноязычным. Мальчишка болтал без умолку с Беатой и Тенни, но стоило Роберту позвать сына — и тот неуклюже стоял, как ждущий приказов слуга, которому не терпится поскорее уйти. Когда Роберт об этом думал, он расстраивался и раздражался, но случалось такое нечасто — слишком много других забот теснилось в его голове.

Роберт проследил, чтобы сын ушёл, а потом стал взбираться по деревянной лестнице. Он помедлил перед тяжёлой дверью, собираясь с духом. Глубоко вздохнул и вошёл.

В нос немедля ударила вонь. Окна были плотно закрыты от сквозняка, и хотя в небольшой жаровне тлели пастилки тимьяна и ладана, они почти не перебивали запаха дыхания Эдит, смердящего, как протухшие рыбьи кишки. Жена лежала в кровати с балдахином, облокотившись на подушки и валики, льняной чепец был завязан под подбородком.

Каждый раз при виде жены Роберт приходил в ужас — за короткое время она исхудала и высохла. Мертвенно-бледная кожа обезвожена и увяла, как у женщин вдвое старше Эдит. Глаза потускнели от боли и недосыпа.

— Роберт? — Она похлопала по покрывалу рядом с собой, приглашая его сесть на кровать.

Он подошёл ближе, заставил себя улыбнуться, но не сел.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Ты сегодня выглядишь бодрее. — Ложь, но он думал, так лучше.

Она слабо улыбнулась.

— Да, мне немного получше. Думаю, к вечеру окрепну и смогу встать.

— Ты должна оставаться в постели. Хью сказал, ты должна отдыхать, а Беата говорит, прошлой ночью ты почти не спала.

Эдит закашлялась от дыма жаровни, морщась и хватаясь за живот. Прошло несколько минут прежде, чем она снова смогла говорить.

— Я беспокоюсь за тебя, Роберт… Беата сказала, что ты ночевал в зале, но не зашёл повидать меня… пожелать доброй ночи… Знаю, Беата иногда скрывает от меня твои поздние возвращения. Думает, я сержусь.

— Я не хотел тебя беспокоить.

Эдит вздрогнула от накатившей волны боли, потом, задыхаясь, откинулась на подушки.

— Скажи мне правду, Роберт. Ты по-прежнему ходишь к ней?

Роберт разъярился.

— Прекрати, Эдит! Зачем ты себя мучаешь? Клянусь, эти твои постоянно грызущие подозрения и есть причина болезни. Хью сказал практически то же самое. Я тебе сто раз говорил, мои дела с госпожой Кэтлин давно закончены. Это всё фантазии в твоей голове, чем скорее ты их прогонишь, тем быстрее поправишься. А теперь, если тебе ничего не нужно, я должен идти. Я срочно нужен на складе.

— Здесь ты тоже нужен, Роберт, — тихо сказала Эдит, когда он уже направился к двери. — Даже не поцелуешь меня, супруг?

Разгневанный этой задержкой и её сумасшедшей ревностью, Роберт едва удержался, чтобы тут же не выйти из комнаты и хлопнуть за собой дверью. Однако он развернулся, сделал пару шагов обратно к кровати и, наклонившись, с отвращением коснулся губами её лба. От кожи шёл кислый запах.

Выпрямившись, он что-то заметил на мягкой льняной подушке — прядь сухих жёлтых волос, белых возле корней. Только тогда он увидел другие клочья на валиках и одеялах. Волосы Эдит вылезали пучками. Сглотнув подступивший комок, он смахнул слёзы и снова поцеловал жену, а этот раз с нежностью, какой давно уже к ней не испытывал.