Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 30

Наконец, ему удалось взять себя в руки, и он опять обернулся. Кэтлин, как раз зажигавшая свечи, подняла на него взгляд, лицо омывал мягкий жёлтый свет. На ней было простое, изящно скроенное платье красновато-коричневого цвета, юбку покрывал белый передник. Тёмные волосы поблёскивали под алой сеткой. Роберт чуть не заплакал от контраста между ней, с нежной улыбкой отвечающей на его взгляд, и существом, лежавшим в постели.

— У неё случился очередной приступ как раз перед вашим прибытием, мастер Роберт. После них она обычно так измучена, что часа два не может очнуться. Вы долго были в пути, дрожите от усталости. Пока она спит, вам следует отдохнуть и поесть. Я побуду с ней, как всегда, и позову вас, как только она очнётся.

Забота о нём показалась Роберту такой трогательной, что он обнял бы её и поцеловал, если бы здесь не присутствовал отец Ремигий. Поэтому он лишь отвесил формальный поклон.

— Госпожа… я у вас в неоплатном долгу. Отец Ремигий не ошибается, утверждая, что вы святая.

Он и не понимал, как устал, пока Кэтлин об этом не упомянула. Силы как будто внезапно его покинули, и энергии не осталось, даже чтобы стоять.

— Пожалуй, я бы поел… Но ведь вы позовёте меня, если ей станет лучше, или…

— Разумеется.

Роберт опять опустил взгляд на маленькое жалкое тело в огромной кровати. Он осторожно коснулся пергаментной кожи на запавшей щеке жены. Она казалась такой хрупкой и слабой, что страшно даже приласкать, чтобы не причинить вреда.

— Я скоро вернусь, дорогая, — ласково сказал он. — Отдохни.

Но она не открыла глаз и никак не дала понять, что слышит.

Роберт поплёлся из комнаты. Прикрывая за собой дверь, он обнаружил, что вслед за ним спешит и священник.

— Я должен вернуться к своим делам, мастер Роберт.

— Но моя жена… она так близка к смерти.

Отец Ремигий накрыл его руку ладонью. Роберт понимал, это попытка утешить, но она не вызывала ничего кроме раздражения.

— Я сделал для вашей жены всё, что мог. Этим утром я исповедал её, хоть она и несла околесицу. Но думаю, хоть ненадолго, она поняла, кто я и о чём спрашиваю, и потому я смог отпустить ей грехи. Она приняла соборование и причастилась{23}. Теперь я больше ничего не могу сделать до… — Он замялся, оглядываясь на прикрытую дверь.

Роберт ощутил укол боли, зная, что это значит «до смерти Эдит». Он вдруг понял, что винит священника за то, что она умирает. Если бы он имел больше веры, сильнее молился и не оставил надежду, жена бы поправилась. Почему отец Ремигий не требует чуда? Разве не в этом его работа?

Священник взял Роберта за руку и отвёл от двери.

— Поймите, её разум уже в чистилище. Она бормочет такие ужасы. Я настоятельно посоветовал бы вам не слушать то, что она говорит. Но, мастер Роберт, есть ещё кое-что, я должен предупредить вас о…

Однако предупреждение священника пропало втуне — внизу с грохотом распахнулась дверь, послышались громкие голоса.

Роберт сбежал по лестнице, готовый обрушить гнев на слуг, которые беспокоят больную, но обнаружил в зале лишь Яна. Рукав жиппона{24} оторван от плеча вместе с подкладкой, костяшки пальцев на правой руке в крови.

— Ян!

— Значит, ты наконец вернулся? Я послал за тобой ещё два дня назад.

— Я выехал сразу же, как получил послание. Дороги раскисли. В такой дождь быстрей не проедешь. Но тебе следовало послать за мной раньше — эти припадки, безумие. Давно она в таком состоянии?

— Безумие? Это вдова Кэтлин тебе так сказала? — возмутился Ян.

— Это я сказал твоему отцу, и надеюсь, со мной ты не станешь спорить.

Дверь на лестницу отворилась, в тёмном проёме возник отец Ремигий.

— Сын мой, большую часть своей жизни я провёл, напутствуя умирающих. Многие, особенно старики, бредят перед концом. Возвращаются в прошлое, принимают жён за матерей или думают, что сражались с кем-то вчера, хотя это случилось годы назад. Для умирающего путаются прошлое и настоящее, он мечется от одного к другому, и не всегда можно понять, где его рассудок.

— Моя мать не безумна и не стара, — горячо возразил Ян.

— Не стара, — согласился отец Ремигий, — но, если ты наберёшься терпения и дашь мне закончить, я объясню, почему считаю, что Эдит безумна, а не в бреду. В отличие от стариков, она болтает о том, чего никогда не было, о пороках и извращениях, о которых при жизни не имела понятия. Она кричит, что черти смотрят на неё из-за полога кровати, крадутся сквозь щели в ставнях. Она…

— Но червь безумия поражает лишь разум, не тело, — перебил Ян. — А она говорит о яде. Я видел, как она корчилась, держась за живот. Видел, как она чахнет. Яд заставляет её видеть ужасы. Причиной подобной агонии могут стать сонная одурь{25}, аконит или даже корень мандрагоры.

— И подобные яды смертельны, — твёрдо сказал священник. — Если бы госпожа Эдит приняла что-то подобное, то скончалась бы за пару часов, а не мучилась бы так долго. Их эффект известен врачам, в частности, Хью Баюсу. Он сейчас же узнал бы признаки.

— Отец, ты должен меня выслушать. Мать уверена, что её отравили. Она…

— Замолчи! — Роберт оттолкнул сына и зашагал к двери в конюшенный двор, крича Беате, Тенни, всем подряд, чтобы несли баранину и вино, а потом обернулся к Яну.

— Слушай, парень. Я больше не хочу подобных разговоров. Ты хоть понимаешь, какой вред нанесёт моему делу распространение подобных слухов? Если я решу, что здесь есть хоть капля правды, я тотчас же сам пошлю за шерифом, только всё это — бред больной женщины.

На пороге появилась Беата, держащая обеими руками тяжёлый горшок, бедром она оттолкнула дверь пошире. Тревожно поглядывая на три мрачных лица, протопала в зал и водрузила на стол дымящийся горшок с тушёным бобровым хвостом.

— Начался пост, мастер Роберт, вы не забыли? Теперь никакого мяса до самой Пасхи. — Она зыркнула на священника, словно он нёс личную ответственность за такие лишения.

Роберт и в самом деле забыл. По крайней мере, бобровый хвост разрешён, поскольку считается рыбой, но, конечно, он не заменит жареную баранину.

— Беата, ты же не думаешь, что матушка сумасшедшая? — спросил Ян.

Беата насторожилась, словно боялась попасть в ловушку.

— От безумия так не чахнут, — осторожно сказала она. — У меня была старая тётка, так она по городу полуголой бегала, орала и пыталась отнимать младенцев у матерей, считала, что они её дети. Её отправили в монастырь святой Магдалены, там и заперли. От безумия она разжирела как свинья. Моя госпожа не сумасшедшая, как она. Но… с головой у неё не в порядке. Как по мне, это всё из-за болей. Она так страдала, а в лихорадке люди несут всякую чепуху. Но это не значит, что они безумцы.

— Ну вот! Убедился теперь? — рявкнул Роберт. — Даже Беата признаёт, что твоя мать не понимает, что говорит. Довольно. Я больше не желаю об этом слышать.

В неловком молчании все трое наблюдали, как после ещё пары походов на кухню Беата выставила на стол луковую похлёбку, хлеб, запечённого карпа и бутыль вина.

— Отужинаете с нами, отец Ремигий? — спросил Роберт, но лишь из вежливости, развлекать священника он не желал.

Священник тоскливо взглянул на стол и мрачно покачал головой.

— Лучше вернусь к своим обязанностям.

Он осенил крестным знамением двух мужчин, угрюмо склонивших головы.

Как только за священником захлопнулась дверь, Роберт шагнул к столу. Он оторвал ломоть хлеба, обмакнул в горшок и с жадностью сунул в рот.

— Ешь, мальчик, — невнятно пробормотал он.

— Я не голоден, отец.

— Тогда сядь, подожди меня. Как дела на складе в моё отсутствие?

Ян подошёл к столу, щедро налил себе вина, расплёскивая напиток. Лишь тогда, бросив взгляд на руку, сжимавшую ножку кубка, Роберт заметил на ней кровь. Он указал на порез ножом с насаженным на нём куском бобрового хвоста.