Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 91

Старуха из Бутверка, которая готовила мазь для Ханкина, вряд ли бы что-то заподозрила, но вдруг она проболталась об ожогах кому-то из клиентов, знающих, что Гюнтер и Ханкин не появлялись на пристани, когда мятеж был в самом разгаре? Но судьям и доносчики не понадобятся, если бы мастер Роберт узнал его в тот день в Лондоне. Не для того ли он и подослал сюда жену с управляющим, чтобы выяснить причастность Ханкина к мятежу?

Может, им с Ханкином стоит исчезнуть, пока не стало слишком поздно? Он мог уложить его в лодку, и ещё до рассвета они спустятся вниз по течению. А что дальше? Куда он направится с больным ребёнком? Река — слишком приметное место, чтобы там жить, а раз он может и другим доставить проблемы, скитаться с Ханкином на руках по деревням в поисках приюта не менее опасно.

Несколько ночей под открытым небом без нормальной еды и лекарств — для мальчика это верная смерть. Но что можно сделать? Сидеть сложа руки и ждать, когда придут солдаты и, привязав их конскому хвосту, поволокут в тюрьму? А потом казнь: четвертование либо медленная смерть от удушья на виселице, если повезёт?

В тысячный раз Гюнтер проклинал себя за совершённую глупость. Надо было дать Роберту умереть. На его месте тот и пальцем бы не пошевелил, чтобы спасти ему жизнь. Роберт позаботится о том, чтобы Гюнтера казнили, как мятежника. А на кой чёрт ещё скромному лодочнику таскаться в Лондон?

Гюнтер ударил себя кулаком по лбу. Ну почему он был таким дураком? Ладно бы он подкупил Фалька, ладно бы приворовывал, как Мартин. Разве Роберт обеднеет от нескольких мелких краж? Он так богат, что и не заметит пропажи пары тюков или бочек. И потом, он сам это заслужил за то, что постоянно повышает арендную плату, хотя прекрасно знает, что местные жители и их семьи живут в нужде.

Если бы Гюнтер поступал так же, как и остальные, взял бы столько, чтобы хватило заплатить налог, Ханкин ни за что бы не сбежал. Гюнтер разрушил собственную семью в угоду своего бессмысленного благородства. Те, кто грабил, лгал, подкупал, были вознаграждены, а честные люди вроде него остались в дураках.

Он будет болтаться на виселице рядом со своим сыном. Его жена и дети будут влачить нищенское существование, потому что корона конфискует всё имущество, даже лодку. Впервые в жизни Гюнтер понял, почему люди бросаются в реку. Наверное, это единственный способ спасти свою семью. Убить Ханкина, а потом себя. Его жена, хотя бы продаст плоскодонку, и Ханкин будет избавлен от пыток и ужасов публичной казни. Какой отец сможет спокойно смотреть на страдания своего сына?

Гюнтер вышел из дома, глядя на усыпанный звёздами небесный свод, простирающийся от крошечных огоньков в домах высоко над головой до самого края тёмных болот, а под ним блестела извилистая река, с шумом несущая в темноте свои воды.

С малых лет река и звёзды были единственной неизменной величиной в его жизни. Когда мир погрузился в хаос, и Великий мор смёл всё, что было ему дорого, всех, кого он любил, река и звёзды остались на своих местах. Он посмотрел на реку, убегающую вдаль тёмной лентой. Его бросило в дрожь при воспоминании о мёртвом теле Яна в его руках. Решится ли он на это? Хватит ли у него сил покончить с собой, когда настанет час? Ему это было неведомо. Уверен Гюнтер был лишь в том, что должен защитить своего сына.

Глава 59

Если брошенные в огонь срезанные волосы ярко горят, то это сулит долгую жизнь, но если они скручиваются или тлеют — это признак скорой смерти.

Линкольн

Временами меня одолевало желание натравить на Роберта своего хорька Мавета, чтобы он цапнул его за задницу, но даже это не заставило бы его прислушаться, потому что ржавчина страха разъела его железную волю. Страх заставляет нас закрыться не только в своём доме, но и в собственных мыслях, и Роберт начинал верить, что каждый встречный замышляет его убить. Именно тогда, когда человек ощущает себя загнанным в угол, он упрямо цепляется за всё, что, как ему кажется, он давно знает: когда на тебя ополчился весь мир, гибельно терять последнее, чем владеешь — веру в себя.

Куда бы Роберт ни пошёл, повсюду ему мерещилось преследование и слежка. И он, конечно же, был прав. Гудвин следовал за ним, словно тень, постоянно меняя одежду, чтобы не выдать себя, переодеваясь во всё, что ему удавалось украсть. Но есть что-то в позе и походке человека, что скрыть сложнее, чем пустой болтающийся рукав. И хотя Роберт шёл по улице довольно быстро, ни с кем не встречаясь взглядом, краем глаза он замечал фигуру, что шарахалась за угол, словно перепуганный конь, стоило ему повернуть голову.

В конце концов, хоть он и клялся, что никогда этого не сделает, ему пришлось нанимать вооружённого факельщика для сопровождения всякий раз, когда ему вздумается покинуть дом, чтобы ни один злоумышленник не приблизился к нему ни на ярд.

Ночи Роберта были ненамного лучше его дней. Стоило ему сомкнуть веки, как демонические кони уносили его на улицы Лондона, текущие ручьями крови, которые сбегались в алое озеро, ползущее к нему, придавленному к земле чьими-то ногами, что впивались в шею, словно лезвие топора. Он просыпался весь в поту, совершенно обессиленный. Для человека нет более мучительной пытки, чем лишиться сна.

В своей беде он пришёл к заключению, что лишь одному человеку небезразлично его состояние — милой и обожаемой падчерице. Казалось, никому, а в особенности его молодой супруге, нет дела ни до него самого, ни до его безопасности. Но Леония всегда знала, как заставить его улыбнуться, она сделала это и сейчас, войдя в солар с кувшином вина.

— Не стоит подносить мне вино, дитя моё. Где Тенни и Диот?

Леония аккуратно поставила кувшин на стол.

— Диот такая раскоряка! А Тенни сказал, что занят, но это не так. Он просто лентяй.

Ему нужно поговорить с дворецким. Тенни становился всё более угрюмым. Теперь из него было трудно вытащить и пару слов. Если раньше он смотрел собеседнику прямо в глаза, то теперь слонялся, понурив взор, словно старый нищий в поисках выпавших монет и объедков.

Роберт предположил, что Тенни всё ещё сердится на него за то, что он отправил Беату в лазарет при монастыре Святой Магдалины, но он не потерпит брожения среди слуг. Дай им волю, и они начнут диктовать свои… Его рука задрожала, стоило взять кубок с кроваво-красным вином, поднесённым Леонией. Роберт попытался поставить его обратно. Ему не хотелось, чтобы ребёнок видел, как он расстроен.

— Где твоя матушка, Леония?

Девочка принялась поправлять кувшин на столе, словно ей было неловко отвечать.

— Уехала на встречу с Эдвардом, он посещал арендаторов. Она постоянно с ним разъезжает с тех пор, как сделала его управляющим.

«Сделала его управляющим». Роберт почувствовал нечто большее, чем приступ возмущения. Даже невинный ребёнок заметил, что Эдвард подчиняется не ему, а Кэтлин. Интересно, что за причина заставила Кэтлин очертя голову броситься на встречу с арендаторами, не важно, с Эдвардом или без, оставив на маленькую Леонию дела, которые она должна выполнять сама, сидя дома, как примерная супруга?

Изобразив на лице улыбку, он придвинул к своему креслу табурет.

— Сядь, дитя моё, и расскажи, чем ты сегодня занималась. Ты уже потратила тот золотой, что я дал тебе в обмен на своё невыполненное обещание привезти из Лондона какую-нибудь диковину?

Не обращая внимания на придвинутый ей табурет, она скользнула к нему на колени. Обняв его шею, она поёрзала ягодицами меж его бёдер, пристраиваясь поудобнее. Леония грациозно дёрнула ножками, вытянув их перед собой.

— Я купила себе новые туфельки. Тебе нравится, па?

Её стройные ножки до лодыжек были затянуты в тончайшую кожу. Разрез спереди запирался на три роговые застёжки. Носки были заострены — не такие длинные, как у Роберта, а по женской моде. Каждую туфельку украшала вышивка в форме уробороса — змея, пожирающего собственный хвост.

— Очаровательно… но башмачник мог бы изобразить что-то более подходящее… — Роберт осёкся, боясь ранить её чувства. — Цветочки какие-нибудь.