Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 64

В том, что ее будет встречать толпа журналистов, Олеся нисколько не сомневалась.

Еще в самолете она придумала трогательную историю, частично правдивую, про коварного обольстителя, втянувшего ее в жестокий мир порнобизнеса, про несчастливую любовь, поруганные надежды и отчаянное желание выбраться из всего этого дерьма и стать настоящей актрисой. А почему нет? Ведь стал же звездой «итальянский жеребец» Сталлоне. А уж Чиччолина и подавно ушла в политику. Почему бы в этом перевернутом мире бывшей звезде «клубнички» Олесе Перкиной не стать актрисой?

Получив штамп в паспорт о пересечении границы, и забрав багаж, Олеся шикарно отбросила назад волосы движением, подсмотренным у одной экранной дивы, опустила сидевшие на лбу очки, и уверенно вышла из дверей международного терминала к толпе, где наверняка притаились вездесущие папарацци с хищными объективами камер. Задрав подбородок кверху, Олеся привычно замерла и даже чуть улыбнулась.

Ну, вот она я. Ловите момент, господа.

Никто не бросился навстречу, не закричал: «Эй, это же она!», не ослепил вспышкой фотоаппарата. Олеся огляделась по сторонам, и тут кто-то пихнул ее в спину, да так сильно, что она едва не упала.

— Посторонись, — неприязненно сказал женский голос.

Толкнувшая баба прокатила мимо Олеси здоровенный, обмотанный пленкой чемодан и наградила героиню реалити-шоу злобным взглядом.

— Здравствуй, родина, — вздохнула Олеся и направилась к выходу.

Первая неприятность ждала Олесю дома.

Отгораживающая тамбур железная решетчатая дверь не открылась — ключ не лез в скважину. Олеся, нетерпеливо приплясывая на месте, давила на кнопку звонка. Она замерзла, хотела в туалет, еще смыть с себя разочарование и злость, а потом завалиться в постель и проспать до вечера. Потыкав ключом в скважину, Олеся раздраженно сунула его в карман и снова надавила на кнопку звонка. Бабка Варя, у которой она снимала квартиру, была глуховата, и наверняка сидела сейчас перед орущим на полной громкости телевизором, наслаждаясь приключениями очередной хозяйки тайги Степаниды. В последнее время по телевизору страдали исключительно всякие Степаниды, вытеснившие с экрана мексиканских Марианн.

— Померла она там, что ли? — нервно воскликнула Олеся и заколотила в решетку ногами. — Баб Варя, алё!

В глубине коридора, наконец, что-то завозилось, брякнул замок, и в приоткрытую дверь высунулся тонкий старушечий нос. Еще из щели грянули заунывные сериальные мелодии, и мужественный мужской голос с трагическим надрывом воскликнул:

— Степанида, ну почему ты так жестока? Разве ты не веришь в мою любовь?

— Хто тама? — спросила баба Варя, словно не рискуя высунуться наружу.

— Да я это, — раздосадовано произнесла Олеся. — Вы чего замок-то сменили. Полчаса тут колочусь. Откройте уже, я в туалет хочу.

Старуха вышла из квартиры, подошла к решетке и неожиданно строго сказала:

— Вот что, милая я тебе скажу. Мне тут прошмандовок не надо. Комнатку твою я сдала, так что давай сюда ключи и ступай подобру-поздорову.

Олеся вытаращила глаза.

— Ка-каких прошмандовок? — пролепетала она.

— А таких, — с неожиданным ехидством ответила баба Варя. — Али ты думаешь: бабка темная, ничего не знает, не понимает? Только я пока еще из ума не выжила, да и люди добрые подсказали, что за шалаву я в дом пустила. Это ж сраму не оберешься! Так что давай ключи!

Старуха протянула сухонькую лапку сквозь прутья решетки. Олеся подавила желание схватить эту сморщенную ручонку и дернуть, да так, чтобы бабка с хрустом врезалась в железные прутья.

— Ладно, — сквозь зубы сказала она, — отдам ключи. Вещи дайте собрать.

— Собрала я все давно, — бойко сказала баба Варя. — Давай ключи, потом впущу.

Делать было нечего. Олеся вынула из кармана связку и протянула ее старухе сквозь решетку. Бабка ловко сцапала их и отошла от решетки.

— Эй, вы куда?

— Соседей позову, чтоб ты на меня не напала. А то кто знает, чего у тебя на уме. Щас Антону Степанычу позвоню из сорок шестой… Погоди….

Олеся беспомощно сползла по стене, мучительно борясь с желанием разрыдаться. В конце концов, неужели она сотворила что-то ужасное, раз весь мир на нее ополчился? В конце концов, это ее жизнь, ее тело, и она вольна делать с ним все, что заблагорассудится. Почему какая-то чужая старуха, которая даже не родственница, смеет ее осуждать?

«А что скажет мама?» — вдруг подумала Олеся, и впервые от этой мысли ей стало по-настоящему страшно, от осознания, что ничего такого чистого, как ее детство, в жизни больше не будет. Не осталось задорных девчоночьих секретиков, перешептываний, маминого ласкового взгляда и теплого красного яблока, специально оставленного на подоконнике к ее возвращению из школы. Родители не простят. Это к гадалке не ходи. Они ту историю с Лехой еле вынесли, а уж такое…

Впервые в жизни Олеся стала сама себе противна.

Шахта лифта ухнула, а потом кабинка с гулом понеслась вверх, затем дверцы отворились, и наружу выкатился пожилой кряжистый мужчина, в спортивных штанах и куртке, поверх грязноватой майки. Шаркая стоптанными тапками, мужчина подошел к двери и неприязненно посмотрел на Олесю сверху вниз.

— Расселась она… Фу-ты, ну-ты… Варвара, где ты там?

— Иду, иду, Антон Степаныч, — торопливо ответила бабка и подошла к решетке.

— Эта что ли?

— Эта, эта, — закивала бабка.

— Ну, открывай.

Баба Варя открыла решетку и махнула тонким носом в сторону двух сумок и чемодана.

— На-кось, забирай свое барахло.

— Эй, — возмутилась Олеся, — вы чего мне тут суете? А телевизор? А ноутбук? А музыкальный центр?

— Твой сутенер забрал, — ехидно сообщила Варвара. — Сказал: должны ты ему.

— Вы что, с ума сошли? Какой сутенер? Почему вы отдаете кому попало мои вещи?

— Сошла, не сошла, не твое дело. А связываться я не стала, хочется еще немного пожить…

— А ну, пусти, — рявкнула Олеся и, оттолкнув бабку, ринулась в квартиру. Старуха ойкнула и завалилась на бок.

— Антоша, Антоша, держи ее! Ай, люди добрые, помогите…

Олеся не слушала. Захлопнув перед соседом дверь, она вбежала в комнату, которая еще недавно была ее, ожидая увидеть на прежнем месте свои вещи. Аппаратура пропала. На диванчике было постелено чужое одеяло. Олеся дернула дверцу ветхого шифоньера и увидела чужие полотенца, белье и одежду. На столике в пошлой розовой рамочке стояло фото незнакомой девушки, курносой, с простецкой косой и спокойным взглядом, до боли похожей на бывшую соседку по квартире Иру Самойлову, бросившую маетную Москву. Олеся растерянно оглядела комнату, а потом торопливо пробежала по квартире: не обманула ли бабка, не утащила ли все к себе.

Выходило — не обманула.

В дверь, прогибавшуюся от напора, колотили изо всех сил, и, кажется, там уже собиралась приличная толпа. Делать было нечего. Перед тем, как сдаться, Олеся сходила в туалет и, уставившись в одну точку, безнадежно думала: что делать?

Телевизора и прочего, конечно, жалко, на свои, кровные куплено, но это дело поправимое. Занимал вопрос: кто был таинственным сутенером, забравшим вещи? Посторонний, решивший воспользоваться ситуацией или, все-таки, Пряников?

Второй вариант был наиболее вероятным.

Шаркая ногами, как тот самый Антон Степаныч из сорок шестой квартиры, Олеся побрела к входной двери и откинула засов. Внутрь тут же ввалилась хозяйка, сопровождаемая целой оравой воинственно настроенных соседей, вывших на разные голоса. Не растерявшись, баба Варя вцепилась Олесе в куртку.

— Ты что делаешь, потаскуха, а? Ты что делаешь? Да я сейчас милицию вызову!

— Надо еёхние карманы проверить, — рассудительно заявил Антон Степаныч. — Наверняка пенсию сперла!

Соседи вдруг сплотили ряды и, недружелюбно засверкав глазами, одновременно сделали шаг вперед, словно действительно собирались ее обыскивать. Олеся задрала подбородок кверху и заорала:

— А ну, кто тут меня обыскивать собрался? Кто первый?