Жнец - Лисина Александра - Страница 71

Какое-то время за спиной было тихо, словно алтарь обдумывал мои слова. Но когда я подошел к лестничной арке и поставил ногу на ступеньку, по стене рядом с ней пробежал тоненький ручеек. И, сложившись в короткое, но емкое «жду», с шелестом убежал обратно.

— ВЗЫВА-А АЙ…

— Да демон тебя забери, сколько же можно мешать мне спать! — с чувством проорал я, в очередной раз подскочив с постели. Подушка подо мной была мокрой — хоть выжимай, тело блестело от пота, а внутри все вибрировало от дурацкого голоса, благодаря которому я уже третью ночь видел кошмары. — Я понял уже! Когда буду тонуть, обязательно позову! Неужели надо каждую ночь это повторять, чтобы стало ясно, что я услышал?!

Отдышавшись, я вытер со лба холодный пот и взглянул за окно: еще темно. Но ночь сегодня была на редкость светлая, лунная. Самое время для загородных прогулок.

Машинально поискав взглядом Мелочь и не найдя ее на подоконнике, я с опозданием вспомнил, что после возвращения из храма снова отправил ее к мальчишке Искадо. После чего неохотно встал, пригладил мокрые от пота волосы и со вздохом пошел собираться.

— Хозяин, вы уходите? — с беспокойством спросил дворецкий, когда я спустился вниз и взялся за плащ и шляпу.

Я хмуро кивнул.

Да, за пару свечей я успел подремать, но толком все равно не восстановился. Спать в схроне дольше трех дней подряд не рекомендовалось, поэтому мне еще сутки придется ночевать в постели, как обычному человеку. Сегодня этого не хватило для полноценного отдыха. Но время уже к полуночи. И если я не доберусь до Дома милосердия сегодня, то и завтра, скорее всего, сделать этого не удастся.

Чтобы сэкономить силы, с тропами я на этот раз мудрить не стал. Сделал сперва две коротких, добравшись до метки на окраине города. А затем одну длинную до старого монастыря, благо его-то расположение я точно никогда не забуду. Уже там, оказавшись перед закрытыми воротами, я скользнул на темную сторону и набросил на себя доспех. А то мало ли, вдруг на целителя с визуализатором нарвусь? Или еще кого по дороге встречу?

Как только вокруг меня сомкнулась Тьма, а черно-белый мир раскрасился разноцветными полосками заклинаний, по темной стороне пронесся долгий тягучий вой, смутно похожий на тот, что я уже слышал в Верле. Правда, тогда тварь была всего одна, а сегодня следом за первым вскоре раздался второй, а затем и третий голос.

Что это за звери, я определить не смог: то ли волки, то ли какие-то псы. Но мне показалось, что сегодня голоса звучали гораздо четче. И определенно ближе, чем в прошлый раз.

Спустившись на нижний слой и благополучно миновав усеянные сигнальными и охранными заклятиями ворота, я вынырнул на привычный уровень уже во внутреннем дворе и снова прислушался. Но странный вой не повторился. Ни через один удар сердца, ни через два. А значит, твари или потеряли след, или же вообще пришли не по мою душу.

Расположение своей старой камеры я помнил прекрасно. Как ни удивительно, но некоторые вещи из прошлого отпечатались в памяти настолько четко, что я через сто лет, наверное, этого не забуду. Какой это был этаж, какой по счету номер комнаты… я помнил именно место: холодную, выстланную неизвестным, но удивительно мягким материалом камеру, в которой так редко зажигался свет. А помнил я это потому, что не раз пытался расшибить голову об эти стены. И потому, что свет был для меня худшей пыткой из всех, что только можно измыслить. Когда его включали, от него слезились глаза, пересыхало горло, а кожа горела так, что я без стеснения выл и катался по полу от боли. Но целитель заходил в камеру каждый день, в одно и то же время. И по звукам его шагов я всегда мог определить, когда меня ждут новые мучения.

Один прыжок во Тьме, второй, и вот я стою перед дверью той самой камеры.

Двести тринадцать…

Тот проклятый номер, который я потом годами видел во снах. Оказывается, это на втором этаже, в левом крыле лечебного корпуса, в котором когда-то располагались молельни. А теперь из бывших келий доносились не монотонные речитативы молитв, а бессвязное бормотание, вскрики и долгие стоны, которые в темноте казались еще более пугающими.

Совершив глубокий вздох, я в последний раз обжегся о ледяной воздух нижнего слоя и шагнул в свою бывшую камеру, как смертник — на эшафот. Света там по-прежнему не было. Ни звуков, ни движения. Лишь скрюченный, сидящий полубоком силуэт виднелся в дальнем углу и расширенными глазами смотрел прямо на меня.

Я все еще стоял во Тьме, укутанный ее мягкими крыльями, все еще прятался под ее покрывалом, однако обитатель камеры не отрывал от меня глаз. Когда я чуть сдвинулся, он дерганым движением повернул следом голову, а когда я подошел — сжался в комок, обхватив руками колени, и едва слышно прошептал:

— Не убивай!

Только тогда я догадался, что он, как и я, находился на темной стороне. Только в отличие от меня бедняга не знал, как отсюда выбраться. Не помню, стояли ли здесь в прошлый раз заклинания такого уровня, но за прошедшее время надзиратели определенно учли свои ошибки, и теперь, не умея спускаться на нижний слой, выбраться отсюда стало невозможно даже темному магу.

— Не убивай! — умоляюще прошептал узник, глядя на меня снизу вверх покрасневшими глазами. Заросшее лицо, седая борода и такие же седые, спускающиеся почти до груди, неопрятные лохмы делали его похожим на старика. Но когда я подошел ближе, оказалось, что мужчина был еще довольно молод. Лет тридцать, не больше. На бледном, худом, но почти не тронутом морщинами лице застыло выражение такой муки, что я внутренне содрогнулся. А когда стало ясно, что всю левую сторону его головы занимал огромный след от ожога, я наконец сообразил, почему за столько времени никто не распознал подмену.

Когда человек спускается во Тьму, он сильно меняется — внешне и внутренне. Цвет глаз, волос, выражение лица, манеры, привычки и даже голос. Поэтому от того, что когда-то определяло меня как «золотого» мальчика, не осталось ничего, кроме воспоминаний. Но и они были похоронены под таким слоем пепла, что даже я лишний раз не стремился их оттуда вытаскивать.

— Не убивай… — снова прохныкал мой двойник и вдруг без предупреждения прыгнул, целясь пальцами в горло.

Стой я чуть ближе, и жизнь этого парня закончилась бы мгновенно, но, к счастью, я успел повернуть вынырнувшую из пустоты секиру, поэтому не чиркнул его лезвием по груди, а ударил плашмя. После чего двойника отбросило обратно, скорчило на полу, а из горла послышалось хныкающее:

— Не убивай… не убивай… не убивай…

Беспрестанно бормоча и больше не обращая на меня внимания, он сел и начал мерно раскачиваться, судорожным движением обхватив себя руками. Когда я приблизился снова, даже головы не повернул, так что пришлось обойти его по кругу. А когда я все же сумел заглянуть ему в лицо, то понял, что помогать здесь некому — в глазах молодого мужчины плескалось безумие. Причем всеобъемлющее, многолетнее и настолько прочно поразившее его разум, что нечего было и пытаться его излечить.

Когда и почему он попал во Тьму, вряд ли я когда-нибудь узнаю. Но, судя по всему, он уже давно находился на границе миров, не понимая даже, когда качается в ту или иную сторону. Пока я его рассматривал, он три раза умудрился перейти в реальный мир и обратно, не заметив этого. И все это время безостановочно то плакал, то кричал одно-единственное: «Не убивай!»

Поняв, что ловить тут нечего, я отступил и тем же способом, каким пришел, вернулся в пустой коридор. Освещения и тут практически не было — только тусклый светильник горел в дальнем углу, но его слабый свет не мог разогнать сгустившуюся тьму.

Пройдясь по коридорам монастыря и потыкавшись в разные комнаты, через некоторое время я набрел на комнату одного из целителей. Как и предполагалось, в изголовье лекаря лежал не новый, но вполне исправный визуализатор. А рядом на столике виднелась целая горка записывающих кристаллов, из чего я заключил, что где-то поблизости должны найтись и приборы, с помощью которых велось наблюдение за особо буйными больными.