Синий лед (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 32

— Как что? Работала на станции, она железнодорожница. Ехала со смены.

Юля нахмурилась, а затем неуверенно предположила:

— Может, она не убежала, потому что спала?

Никита прищурился, а потом согласно кивнул и потянулся к бутылке. Ему, чьи родители работали на железной дороге, было прекрасно, как тяжела эта посменная пахота: в день, в ночь, в любую погоду. Неудивительно, что оказавшись в вагоне, погибшая Богаченко, убаюканная теплом и покачиванием, заснула, не заметив произошедшего.

— Да, пожалуй, это возможно… — сказал Никита. — Либо охотились именно на нее, а Панарина убили за компанию.

— Маловероятно. Это не объясняет, почему он оказался в вагоне.

— Да брось. Если рассматривать все версии, то его появление в электричке вполне вписывается в эту версию. Машина сломалась неподалеку от станции, мобильник разрядился…

— А он разрядился?

— Откуда я знаю? — отмахнулся он. — Я к примеру. Сейчас все с айфонами и андроидами, а они сама знаешь сколько заряд держат, это тебе не старенькие не убиваемые «нокии». Как добраться до дома? Искать такси? Или запрыгнуть в электричку, которая точно довезет до города, пусть даже не в вагоне класса «люкс»?

— Значит, надо покопаться в прошлом Богаченко. Хотя бы для очистки совести.

— Надо, но мне, если честно, неохота. Гораздо интереснее другой факт. Панарин купил жене в подарок шкатулку, которую в вагоне не нашли. Зато очень похожую буквально на следующий день принесли в антикварный салон Коростылева, и его тут же грохнули. И поэтому я внимательно интересуюсь: не одна ли это шкатулочка?

— Ты внимательно интересуешься только потому, что к делу причастна прекрасная Александра, — ехидно заметила Юля. Никита в ответ скорчил рожу.

— Боже мой, как же вы любите друг друга. Юленька, твоя ревность вообще ни на чем не основана, это — раз. К тому же наши с тобой амурные похождения закончились десять лет назад, это — два.

— Это не значит, что мне все равно, кто рядом с тобой.

— И потому ты привела сестру? — отбрил он. Юля на мгновение опешила, а затем рассмеялась. В соседней комнате завозилась Таня, а звуки фермы стали менее отчетливыми. Наверняка, подслушивала…

— Ладно-ладно, моя ошибка, — ответила Юля вполголоса. — Но я вовсе не пыталась ее сосватать, просто от Таньки трудно отделаться. И что ты намереваешься делать сейчас?

— Не знаю, — вздохнул Никита. — Что-то не так с этой шкатулкой. Я бы с Сашкиной подругой поговорил, но она пропала. Миронов ее тоже ищет, но пока без толку. А еще я бы побеседовал с вдовой Панарина. Только кто меня к ней пустит?

Они выпили, сморщились и быстро закинули в рты по дольке вялого лайма. Помотав головой, Юля отважно заявила:

— Ладно. Вдову я беру на себя. Принесу глубочайшие соболезнования. А ты попробуй найти Сашкину подругу.

— Хорошенькое дело, — буркнул Никита. — А где?

— Самые простые варианты — у родителей, родни или мужика. Сильно сомневаюсь, что она забралась в противотанковый бункер или улетела на мальдивскую виллу прокурора. На это деньги нужны. Найди ее парня. Сашка что-нибудь о нем знает?

— Только имя. Сергей.

— Понятно. Сироженка-пироженка… как романтично… А еще попробуй обаять Колчину. Жанка явно что-то знает, но мне не сказала, дрянь худосочная. Может, у тебя получится? Только без нажима, она очень подозрительна. К тому же ее наверняка менты задолбали.

— Обожаю, когда ты командуешь, — усмехнулся Никита. Юля развела руками и с притворным сожалением изрекла:

— А что мне еще остается? Дома я прикидываюсь покорной ланью…

— Я уже все фото отлайкала, — прервала Таня, появившаяся из соседней комнаты. — На Ферме все овощи собрала, продала, полила, а вы все болтаете… Никита, а у тебя есть связи в шоу-бизнесе?..

Глава 15

По пятницам в редакции никто не работал.

Вообще, пятница, разумеется, была полноправным рабочим днем, но всегда выходило как-то так, что репортеры, сдав номер, получив от шефа на летучке традиционный нагоняй за лень и плохую работу, разбегались по кабинетам, минут десять изображали кипучую деятельность, а затем исчезали в неизвестном направлении, бросив менее удачливым коллегам:

— Я на прессуху.

Менее удачливыми считались те, кого нагружали текучкой: мелкими информациями, разбором почты и прочей чепухой. Заниматься этим никто не хотел. На текучке можно было просидеть не только весь день, но и всю карьеру, не заработав ни имени, ни славы, ни денег. Унылыми репортажами латались газетные дыры, на это неблагодарное дело иногда бросали даже лучшие силы редакции, после чего в стенах газеты начинались нешуточные баталии. Журналисты с пеной у рта доказывали свое право на пятничную свободу и крайнюю необходимость быть где угодно, только не на рабочем месте. Как правило, удрав, никто ни на какие пресс-конференции не отправлялся. Сотрудники шатались по магазинам, пополняя пустующие холодильники, а затем бежали домой, отсыпаться.

Никита всегда сбегал первым. По пятницам он предусмотрительно приезжал на работу в толстовке, сшитой трудолюбивыми китайцами, в которой, при определенных погодных условиях можно было спать на снегу, и, выйдя из кабинета шефа, Филиппа Борисовича, которого сотрудники за глаза звали Киркором Киркоровичем, к себе даже не заходил. Прихватив рюкзачок с фотоаппаратом и диктофоном, он торопливо сбегал вниз, прыгал в машину и уезжал, гордый своей находчивостью. Вот и в эту пятницу, прошмыгнув мимо зазевавшегося редактора, Никита удрал, выпав из душного коридора прямо в мартовскую слякоть.

Температура, на беду гипертоникам, поднялась еще ночью, вызвав бурное таяние снега. Дороги моментально покрылись бурой, похожей на комья шоколадного мороженого, кашей, а город встал в пробках. Обычно нетерпеливо ерзавший на месте Шмелев на этот раз, завязнув в длинной гусенице машин у светофора, был невероятно спокоен. В динамиках грохотали басы и выли гитары: готика, конечно, с шикарным оперным вокалом экс-солистки «Найтвиш», сменившаяся столь же великолепным голосом Джоша Гробана и его версией кафедральных соборов Нотр Дамм. Немузыкально подвывая певцу, Никита думал о своем.

После его скандального увольнения в прошлом году, он, недолго маясь без работы, пристроился собкором по региону в крупное столичное издание и, чтоб не пропадали материалы местного значения, в газету поменьше, нанеся бывшему шефу удар в спину. Заменившая Шмелева на боевому посту любовница экс-начальника быстро пустила криминальную хронику под откос, а газета потеряла в тираже порядка тысячи экземпляров, что во время засилья интернет-новостей, было довольно весомо. Никита просматривал газету, к коей когда-то имел отношение и злорадно хихикал.

Вчерашняя пьянка с Быстровой и ее глупой сестрицей имела свои побочные эффекты. Во-первых, дозвонившись под вечер Сашке, Никита узнал, что Лика жила на съемной квартире, получил адрес и телефон. При умелых манипуляциях в квартиру можно было попасть, хотя бы подключив к этому хозяйку. Возможно, там нашлись бы сведения о том, с кем встречалась Анжелика, так стихийно и не вовремя испугавшаяся преступников.

Во-вторых, уже очень поздно позвонила Таня и без всяких там церемоний предложила встретиться. А Никита, не будь дурак, согласился, посмеиваясь про себя. Юлькина сестрица ему совершенно не нравилась, слишком уж много у нее было всего: веса, смеха, глупости. Но одно дело отношения, другое — легкое, ни к чему не обязывающее свидание, которое можно завершить в постели.

Думая о том, как сегодня вечером будет мять белое, рыхлое тело Тани, Никита почему то вспоминал про Сашу. Мысли оказались тягостные, и чтобы сбить эту тяжелую волну, он нашарил брошенную на заднее сидение коробку с осетинским пирогом, купленную по дороге на работу и стал жадно рвать мякоть, вгрызаясь в нее с ожесточенной яростью, и проглатывая, почти не жуя.

Ему было сложно признать, что Сашкино предательство задело его сильнее, чем он хотел показать, а сейчас, прибежав с бедой, она расковыряла незажившую рану, хотя он сознательно вытравливал эту красавицу с оленьими глазами из сердца, и думал, что вытравил. А оказалось — нет, и потому — хотя в этом было странно признаваться — всего его любовные похождения, бывшие и будущие, не имели ни малейшего смысла. А ему уже так хотелось заполнить извечную пустоту своей квартиры, где шевелился сонный попугай — мальчик Гриша, начинающий бурную птичью свару по вечерам, радостный, что в доме наконец-то появился хозяин.