Ярослав Умный. Первый князь Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 50

- Византиец… - сплюнув, констатировал Хрёрик. – Даже перед лицом смерти думаешь о выгоде. Но мне нравится твое предложение. До первой крови.

- До первой крови, - произнес Ярослав и резким выпадом копья ударил в край щита своего противника. Без замаха. Без подготовки. Раз и все. Точнее он метил не в щит, а в лицо, надеясь, что Хрёрик успеет поднять щит. И тот успел. Так что копье ударило «деревяшку» в самый край и приложило им о нос, и о губы, и даже слегка погнуло полумаску.

Удар и отскок. Ярослав оперся о свое копье и с улыбкой посмотрел на противника. Тот сплюнул и протер рукой разбитое лицо. Посмотрел на кровь. И грязно выругался.

Это был ни разу не благородный поступок. Ну так Ярослав и не был богатырем «Алешенькой» из известного мультфильма «Мельницы». Он хотел выиграть бой. И он его выиграл.

И если сам Хрёрик матерился, призывая кары небесные на голову проклятого Одина, что предал его и лишил воинской удачи перед лицом врага. То его бойцы улыбались. Это был самый быстрый и легкий хольмганг на их памяти. Да и не только они улыбались. Душевный подъем людей Ярослава сложно было передать…

Глава 7

Это была славная победа!

Даже византийцы оценили, ибо войско викингов пришло очень внушительное. Кольчуги, шлемы, щиты, мечи, топоры, копья – навалом. Монеты и различные украшения – тоже богато, ибо не бедствовали нападающие.

Плюс ко всему удалось захватить походную казну Хрёрика – целый сундучок с монетами. Преимущественно, серебряными, но и так – это было не мало. Он явно готовился платить своим людям во время затяжной кампании. Но не вышло.

Ну и главное – корабли. Пятьдесят два драккара! Это было ценнейшее приобретение. Хотя, на первый взгляд, это и не очевидно. Конечно, их можно было продать. И Ярослав собирался так поступить, пустив на продажу самые крупные. Остальные же надлежало пустить на слом. Почему?

Так ведь тут от шестидесяти до девяноста квадратов крепкой шерстяной ткани на каждом. Плюс канатов сотни метров. Да несколько тысяч железных гвоздей. Ведь скандинавы в кораблестроении перешли на железные гвозди еще до появления драккаров, то есть, в Вендельскую эпоху. Да, доски между собой вязались лыком или тонкими ветками, или еще чем. Но к поперечным силовым элементам они крепились именно что гвоздями или заклепками, что так же практиковалось. И да, крепкие, хорошие, дубовые преимущественно доски тоже были очень полезным продуктом, получаемым с корабля. Пропитанные смолой, правда. Но не беда, главное, что их было много.

Впрочем, главным призом выглядели ткань и гвозди. Только ради них стоило уже разбирать корабль на куски. Ведь это не гвоздики начала XXI века. Нет. Это грубые, массивные кованные «оковалки» разного размера, больше по своему виду напоминавшие железнодорожные костыли, только помельче. А значит в них было много железа. И не самого плохое, ибо ломкое, фосфористое или сернистое на корабли не пускали. Опасно это было и чревато.

Ярослав как военный вождь похода начал делить трофеи. И постарался это сделать как можно более «справедливо». То есть, чтобы людям, пришедшим по его зову воевать, досталось как можно больше всяких «ништяков». Себе, конечно, тоже пришлось кое-что взять. Но он ограничился минимумом, больше для приличия.

Также ему перепали те вещи, ценность которых была не очевидна, и они были никому не нужны. Те же корабли выглядели в глазах многих пустым трофеем. Что с ним делать? Про ткань еще могли подумать, но и только. Можно, конечно, корабли продать. Но это долго и очень не факт, что их кто-то возьмет. Поэтому ему их отдали вне дележа. Просто – в нагрузку.

Таким нехитрым шагом Ярослав еще сильнее укрепил свое положение. Ведь он и раненым, что остались на Ловати, тоже отложил долю. Не забыл про них. Что все заметили и все оценили. Даже византийцы, которые, к слову, получили свою долю трофеев. Как и Григорий.

И вот тут на волне всеобщей радости и ликования постарался влезть Хрёрик. Он захотел рассорить Ярослава с окружающими. Формально тот был всего лишь военным вождем, выбранным временно походным предводителем. Это довольно невысокий формальный статус. Поэтому он, поздравляя Ярослава с победой, раз за разом и очень громко именовал его конунгом и никак иначе.

- Я военный вождь, - в очередной раз поправил его Ярослав, которого эти подначки стали бесить.

- Хорошо, конунг, как тебе будет угодно, - смиренно ответил Хрёрик.

Дружина его прекрасно поняла затею своего предводителя и затеяла разноголосый галдеж. Дескать, а чего это славного конунга каким-то хёдвингом зовут? Как это понимать? Отчего такое унижение?

Ярослав с каждой минутой все сильнее напрягался, понимая, что может полыхнуть. Старейшины Гнезда вряд ли будут от таких слов в восторге. Конунг ведь обладал куда большей властью, чем военный вождь, и не только в военное время, но и в мирные дни. Однако эффект оказался совсем другой.

На пенек вылез Мал и заорал о том, что ведь и правда. Отчего у Гнезда конунга своего нет? Что, оно хуже других? И чем Ярослав не конунг? И победы принес, и доходы, и жить при нем стало лучше да веселей.  Его сменил Хакон, всецело поддержавший нашего героя. Потом еще кто-то что-то кричал с пенька. Кто-то так, из толпы. И никто не осмеливался противиться этой волне народной массы. Наверняка не все хотели такого возвышения Ярослава. Особенно из числа местной аристократии. Старейшины там и прочие. Но разве у них был выбор? Открой они свой рот поперек сейчас – и толпа их просто растерзала бы.

- Ну что, Василий, может и нам за тебя покричать? – С усмешкой спросил Григорий, наблюдая за нарастающей истерией.

- Я – Ярослав.

- Конечно, Василий Феофилович, - кивнул Григорий. – Так у вас тут принято говорить? Ну так что, поддержать мне тебя?

Сложный вопрос. Как ответить? Скажи он сейчас, что не желает быть конунгом. И что дальше? Воспримет ли это Григорий как скромность? Или как желание войти в Константинополь? А согласись? Расценит ли как желание остаться? Или посчитает жаждой власти и угрозой Константинополю?

- If you wish, - наконец произнес Ярослав по-английски, которого-то еще и не появилось даже.

- И что это значит?

- «Как пожелаешь». Власть – серьезное испытание. Я воин. Но божьим промыслом я оказался в этих землях. Спас от гибели жителей Гнезда. Потом еще раз. И еще. Теперь вот отразил вторжение. А теперь меня выкрикнули конунгом. Видно Всевышний хочет меня связать с этими землями и этими людьми накрепко. Крикнешь ты в мою поддержку или нет – уже не важно. Сам видишь, что творится. Откажи я им – нанесу смертельную обиду.

Григорий с минуту смотрел в глаза Ярославу. Твердо. Давяще. Но тот не отвел взгляда. После чего улыбнулся и «полез на броневичок». Славному ромейцу охотно дали слово.

Сам он по-славянски не говорил, как и на скандинавских языках. Поэтому взял помощника, чтобы переводил. Скажет фразу. А тот повторяет, только по-славянски. Скандинавы же либо и так знали его, либо довольствовали переводом своих земляков.

Григорий не сказал ничего неожиданного. Для Ярослава. Но вот остальных людей он буквально взорвал. Для начала представился, сказав, что он родич Василевса – муж его тетки. И послан де тот его был в эти края, чтобы вернуть в Константинополь Василия – единокровного брата самодержца. Какого Василия? Так не секрет. Вы все его знаете под именем Ярослав и нынче кличете конунгом. А он, видя, насколько тепло приняли его местные жители, готов отступиться от приказа племянника своего и оставить брата его – княжить в здешних краях.

Это стало последней чашей. Народ окончательно оформился в своем желании сделать Ярослава конунгом Гнезда. И начался ад. То есть, гулянка всей этой оравы, к которой охотно присоединились пленные дружинники и сам Хрёрик. Славное ведь дело. Сам спровоцировал. Ему, правда, было не до веселья. Но все равно – пьянствовал охотно и умело. Да и почему нет? Когда еще у него представиться случай выпить с братом Василевса?