Завоевание полюсов - Пименова Эмилия Кирилловна - Страница 29

Путешествие капитана Скотта — исключительное по драматизму и действительно указывает, каким громадным запасом мужества и энергии обладали он и его товарищи, чтобы бороться до конца с ополчившимися на них силами природы. Цель была достигнута, хотя и с опозданием, но эти мужественные люди заплатили за нее жизнью.

Капитан Скотт вел дневник, в котором аккуратно, изо дня в день, до самой минуты смерти, записывал все и, читая эти записи, можно проследить все его путешествие с самого начала и вплоть до трагического конца, когда слабеющей рукой он выводил последние строки.

Однако, путешествие капитана Скотта началось при благоприятных предзнаменованиях. Он закончил в Новой Зеландии в ноябре 1910 года все свои приготовления, и его судно «Терра Нова» вышло в море 29 ноября. Свой дневник он начал писать с 1 декабря.

Описывая вид судна, нагруженного всем необходимым для такого путешествия, он говорит:

«Внизу, насколько мы могли ухитриться, все было плотно заставлено и упаковано… Пятнадцать лошадей стоят рядышком, лицом к лицу, семь с одной стороны и восемь с другой, а посередине помещается конюх. И все качается, качается непрерывно, повинуясь неправильному, ныряющему движению судна… Какая пытка для бедных животных выносить это день за днем, по целым неделям!..

Собак всего тридцать три. Их нам поневоле приходится держать на цепи. Насколько возможно, они пользуются прикрытием, но положение их весьма незавидно. Волны беспрестанно ударяют о борт судна и рассыпаются дождем холодных брызг. Собаки сидят, повернувшись спиной к борту, но на них обрушивается холодный душ, и вода струей сбегает с них. Жалко смотреть на них, они ежатся от холода, и вся их поза выражает страдание. Иногда бедняжки даже взвизгивают, и, вообще, вся эта группа животных представляет очень унылую, печальную картину».

В кают-компании (общей каюте) было тесно, и все едва умещались за столом. На судне было 24 офицера, но обыкновенно двое или трое отсутствовали, потому что стояли на вахте.

Пища была простая, но питательная. «Удивительно, — восклицает Скотт, — как наши два буфетчика умудряются сделать всю работу вовремя, и посуду вымыть, и каюты убрать, и при этом они всегда готовы услужить каждому и неизменно веселы и приветливы».

«Удивительно, как наши два буфетчика умудряются сделать всю работу вовремя».

Морская болезнь, конечно, давала себя чувствовать. Но большинство команды состояло из бывалых моряков, уже привыкших к ней. Больше всех, по-видимому, страдал от нее фотограф Понтин. Тем не менее, он не прекращал работы, хотя и должен был неоднократно нагибаться к борту. Пластинки он проявлял, держа в одной руке ванну, где промывал их, а в другой — таз, на случай припадка морской болезни.

2 декабря был день тяжелых испытаний, свирепствовал сильный шторм и волны заливали палубу. В такие минуты приходилось цепляться руками за что попало, чтобы не быть унесенным за борт. Буря не унималась весь день и всю ночь. Опасность возрастала, потому что засорились насосы в машинном отделении, и вода поднялась выше люка. Старший кочегар Лешли, стоя по самую шею в бурлящей воде, упорно работал, стараясь прочистить насосы, но ничто не помогало, тяжело нагруженное судно сидело глубоко и могло погрузиться в воду сверх меры, а это было очень опасно. Все, стоя почти по пояс в воде, работали день и ночь, вычерпывая воду. Офицеры и команда не теряли, однако, бодрости и даже пели за своей работой. Ночью утонула собака и околела лошадь. Волной иногда уносит собаку и ее удерживает только цепь. Но в таких случаях собаке грозит удушение, если не подоспеет помощь. Одну из них так и не могли спасти, — она задохлась. Другую волна унесла с такой силой, что цепь порвалась, и собака исчезла за бортом. Но следующая волна каким-то чудом принесла ее обратно и бросила на палубу. Собака эта осталась жива и здорова.

17 декабря положение еще ухудшилось. «Мы попали, по-видимому, в самую середину страшно толстых, скрученных ледяных масс, простиравшихся во все стороны, насколько можно видеть, — пишет Скотт. — Положение со всех сторон крайне опасное. Попали мы в эти толстейшие массы льда в час пополудни и пробились через такие чудовищные громады, какие мне редко случалось видеть. Выдвинутые давлением льда гряды возвышались на 24 фута над поверхностью и наверное погружались не менее, чем на 30 футов в глубину. Наносимые нам удары свидетельствуют о несокрушимости этих ледяных масс…»

Однако, к вечеру положение внезапно изменилось к лучшему. 21 декабря были разведены пары, и судно опять двинулось вперед.

Путешественники с любопытством наблюдали пингвинов, которых тут водилось множество. Уильсон обошел ледяное поле, желая поймать несколько штук, и для этого лег ничком на льду. Птицы подбегали к нему, когда он пел, и тотчас же убегали, когда он умолкал.

24 декабря судно снова уперлось в сплошное ледяное поле, простирающееся по всем направлениям; это было очень неприятное открытие, и приходилось снова запастись терпением и ждать, пока раскроется лед. Но путешественники не падали духом и были веселы в ожидании праздничного обеда. По случаю рождества кают-компания была разукрашена флагами. Вечером повалил густой снег, было холодно и сыро, но никто из живущих на корабле, ни матросы, ни офицеры, не обращал на это внимание. Все были веселы и находили чудесным обед, который состоял из следующих кушаний: суп с томатами, рагу из пингвиновых филе, ростбиф, плум-пуддинг, спаржа, затем подавалось шампанское, портвейн и ликеры. За столом сидели до 12 часов и пели хором.

Но 26 декабря Скотт называл положение судна «самым безотрадным». «Мы окружены сплошными льдами огромного объема, — пишет он. — Трудно представить себе более безутешные условия, чем те, в которых мы находимся, но в высшей степени отрадно видеть готовность всех и каждого приложить последние силы, как бы ни были незначительны достигаемые результаты».

«С трудом верится, какая жизнь кишит непосредственно под поверхностью льдов! — восклицает Скотт. — Опущенный в воду невод мгновенно наполняется диатомами (водорослями) и ясно указывает, что пловучая растительная жизнь во много раз богаче здесь, чем в тропических и умеренных морях. Водорослями питаются бесчисленные массы креветок, плавающих у краев каждой льдины и выплескивающихся на перевернутые обломки льда. Эти креветки в свою очередь служат пищей другим созданиям, малым и большим, множеству неизвестных рыб, белому тюленю и птицам. Рыб чрезвычайно много, судя по тому количеству, которое мы изловили на перевернутой льдине, и по тому, что видели наши матросы. Они уверяют, что видели полдюжины рыб, если не больше, длиной по крайней мере с целый фут, которые уплыли под лед. Из млекопитающих нередко встречается вооруженный страшными зубами длинный гибкий морской леопард, в желудке которого, наверное, содержится несколько пингвинов, а может быть и маленький тюлень. Встречается также „касатка“, ненасытное и свирепое китообразное животное, которое пожирает всякое другое не слишком большое животное. Касатка в большом числе попадается у берегов. Затем, надо упомянуть о громадных травоядных китах разных видов, начиная от „синего — кита“, самого огромного из всей млекопитающих, до других китов меньших размеров и еще не получивших названий. Эти громадные животные встречаются в большом числе, и понятно, какое им требуется количество пищи, а стало быть, и какое несметное множество всякой мелкой твари должны содержать эти моря, чтобы пропитать их. Под этими ледяными полями и в полыньях, где, казалось, царствует мир и спокойствие, свирепствует, как мы видим, все та же непрерывная война, вызванная борьбой за существование».

Скотт рассчитывал высадиться у мыса Крозьер и устроить там станцию, но от этого пришлось отказаться. В день нового года судно, наконец, вышло из пловучих льдов и на всех парусах направилось к югу. Берег с горой Эребус, окутанный облаками, был хорошо виден. К вечеру подошли к «барьеру». Но прибой не допустил высадиться.