Пророк (СИ) - Останин Виталий Сергеевич - Страница 57

– Это честь для меня.

Пу Рень – слуга (кит.)

Глава 19. Жертва

Мы оба понимали, что делали. И она, и я. Забавно, но мы не говорили об этом. Никогда, ни в самом начале, ни позже, когда её визиты стали завершать каждый мой день. Она приходила вечером, молча садилась в кресло и ждала. Если я был занят, например, ещё бродил по полю, она ничем не выдавала своего присутствия. Сидела, подтянув под себя ноги, крутила волосы на пальце, уже без той ярко выраженной чувственности, и смотрела в сторону. Чтобы не привлекать моего внимания даже взглядом.

Мы почти не разговаривали. В этом не было нужды. Однако уровень понимания между нами был таким, словно мы с десяток дней назад познакомились, а прожили вместе лет двадцать. Когда я обращал на неё внимание, она откидывала голову и закрывала глаза. Улыбалась в предвкушении, когда моя рука касалась её щёки. И уходила туда, где ей было хорошо.

С минуту или две я стоял с ней рядом, а для неё за это время проходили целые дни, в которых она странствовала по счастливым воспоминаниям. Потом она открывала глаза, смахивала влагу с ресниц, смущенно, по-сестрински, чмокала меня в щёку и уходила. Даже, я бы сказал, убегала, стесняясь и себя, и того, за чем приходила.

Все были уверены, что мы любовники. Даже Доминик, что его, похоже, устраивало. Альдо делал вид, что его это не касается, “садовник” разок показал мне оттопыренный кверху большой палец, а гувернантка Мария пуритански поджимала губы, видя, как Челиа входит в мою комнату.

Мы никого не разубеждали. Ей было плевать, я же вплетал и это мнение в свои интересы. На самом деле всё было куда проще, чем постель, и сложнее в тоже время: она получала прошлое, я – будущее. Точнее, она получала иллюзию прошлого, а я – возможность будущего. Но нас обоих это удовлетворяло, так что всё шло хорошо. И слова, кстати, были совершенно ни к чему.

Мы ничего с ней не обсуждали, не строили планы побега, я ни разу не завёл разговора на тему “когда я буду готов, ты должна нейтрализовать Альдо”. Я знал, что это может произойти, она это понимала.

Я бы даже напрягся, если бы мы стали говорить о чём-то большем, чем сейчас. Заподозрил бы её в попытке проникнуть в мои мысли, выяснить мои планы и степень лояльности. Пусть бы я и видел её нить, и в ней не было ничего такого, но… обмануть можно всякого. Уж я то знаю.

Сейчас Челиа полулежала на кресле, закинув руки за голову, и улыбалась. С такого ракурса как-то забывалось, что она один из сильнейших магов-защитников Европы, да ещё и боец-рукопашник, который уверенно держит спарринг с Альдо.

Чтобы было понимание, кто такой протектор: я несколько дней назад пытался просадить её простейший эфирный щит. Справился, и довольно быстро. Даже успел торжествующе ухмыльнуться, пока не заметил, что прогрыз только первый слой толстого пирога. Вымотавшись в хлам, я, пожалуй, пробил бы её защиту. Если отбросить тот факт, что она меня не трогала – просто стояла на месте.

Но когда она вот так улыбалась, протектор исчезал, и появлялась вот эта вот девчонка. Симпатичная, очень довольная девчонка. Если она выходила от меня с таким лицом, немудрено, что небольшой социум виллы сделал определённые выводы.

– Я веду себя как наркоманка.

– А я, стало быть, твой дилер?

– В каком-то смысле.

– Так можно сказать про любой тип отношений.

– Верно.

Она всё ещё не открывала глаза, хотя уже пару минут как вынырнула из воспоминаний. Наслаждалась. Я её не гнал, дел на вечер у меня не осталось.

Никакого чувства вины перед ней у меня не было. Да, я использовал её личную трагедию, даже две – там ещё было самоубийство старшей сестры. Да, я подсаживал внешне уверенную в себе девушку на видения прошлого, этим делая её зависимой от меня. А можно ещё глубже копнуть, ведь именно я сложил вероятности так, что её кандидатуру “выбрал” Доминик, когда искал помощника Альдо. Мне нужен был сильный боец, способный бросить вызов Тени, и при этом имеющий небольшой, незаметный ни для кого дефект в душе. Но вины я всё равно не испытывал.

Я менялся. Сам, или поле меняло меня – не важно. Создавая узор значительными воздействиями или крохотными штришками, я стал замечать изменения и в себе. Некую холодную отстранённость, с которой я смотрел на людей. Видя вместо них нити. Страх, как и чувство вины, при этом, меня не посещал. Скорее, меня это устраивало.

Нельзя прикоснуться к самой сути творения и остаться прежним. Невозможно играть с силами, которые кое-кто назвал бы божественными, и продолжать считать себя тем же человеком. Незаметно, день за днём, Игорь Антошин растворялся в поле, а вместо него на меня из зеркало глядел пророк.

– Можно я ещё тут побуду? – спросила Челиа.

– Сиди, – отозвался я. Легенду страстного романа между протектором и объектом охраны следовало поддерживать.

К тому же, мне тоже хотелось отдохнуть. Посидеть в тишине, отпуская мысли свободно выбирать направления, чувствовать дыхание живого человека рядом и удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Последние три дня выдались сложными. Спасти Китай от междуусобицы и последующей гражданской войны, разнести в клочья планы одной из ватиканских фракций и остаться незамеченным – мне было чем гордиться.

Работа с чужим плетением походила на рисование картины поверх уже существующей. Тут штрих, здесь взмах кисти, в уголке поскрести, снимая слой старой краски. В результате вроде всё та же “Джоконда”, только улыбка может не так чарует. С другой стороны – кто там знает, чем она цепляет, эта “Джоконда”? У каждого свой ответ. Знатоки творчества старика да Винчи скажут, что картина лишь похожа на оригинал, а люди, не осведомлённые о сочетаниях цвета и тени, ширине мазка и составе краски, и не заметят разницы. Особенно, если другие люди – “понимающие”, скажут им, что так и должно быть. Парадокс фальшивых ёлочных игрушек заключается в том, что они такие же, как настоящие. Кто-то считает, что радости от них нет, но, как по мне – достаточно радости.

На то, чтобы выстроить плетение в Китае, у меня ушло три дня. Работал я как сумасшедший, даже спал только тогда, когда сил не оставалось. Тогда только выходил из поля и выключался. Сунувшегося один раз в сон двойника я обложил матом и запретил появляться ближайшие два-три дня.

Та ещё работёнка, если задуматься. Лежишь на коврике, глаза закрыты, дыхание ровное, мышцы расслаблены. Всем бы так работать! Но напряжение умственное и эмоциональное зашкаливало. Перед глазами, даже после выхода из поля, постоянно плыли образы цветных нитей, за каждой из которых стояла чья-то жизнь. Боль, радость, гнев, смирение, вожделение и брезгливость. Купание в этом бассейне, хочешь-не хочешь, оставляло след на душе. К вечеру третьего дня я обнаружил, что люди мне неприятны. Слишком разные и слишком, при этом, одинаковые. Менялись только названия их поступков, а страсти и страстишки… их набор оставался неизменным и не слишком разнообразным.

Но, опуская лирику о страданиях отдельно взятого оператора поля, получилось очень даже хорошо. Экхарт получал от меня указания и передавал их дальше. Подключённые к процессу Глеб, Алмаз и Тедань транслировали их исполнителям, таким, например, как Триада – Витя Гуань Пэнь отработал свой немалый гонорар на все сто сорок шесть процентов. Этот его призрачный художник был настоящим сюрпризом даже для меня.

Сложнее всего было вовлечь в процесс Чжу Юаня и Пояркова, ведь их, как основных фигурантов, могли прочитать другие пророки. Приходилось выкручиваться, действовать намеками, подключать незначительных лиц из их окружения, которые давали фразы-сигналы.

В общем, вымотался я конкретно. Зато результат радовал – узор поля на участке империи Мин изменился. Незначительно, но достаточно для того, чтобы планы франкистов полетели к чертям свинячьим. И, самое главное, со мной эти изменения связать было почти нереально – я лишь подталкивал уже существующие процессы. Яо, например, и без меня занимался поисками гуафанга, а то, что я ему малость помог, было легко списать на оказание услуги “Дланью”. Через которых, собственно, платёж Триаде и прошёл.