Некого больше убивать (СИ) - Черноморский Владимир - Страница 15

— В ваших силах…

— Ты хочешь сказать — под мое поручительство… То есть я должен подставиться из-за вашей разболтанной алкоголички Синдереллы? Уж я-то знаю, как она может все сорвать, а вот вытянет ли роль — не уверен.

— Она ничего не сорвет. О ней позаботится доктор Плоткин. Саша будет дрессировать ее. Это за наш счет.

— Ой, ребята! — протянул Ламми. — Ладно, выкладывайте последний козырь: кто принц?

— Джон Мантиньи, — назвал Марти имя великого футболиста.

Ламми присвистнул и рассмеявшись спросил:

— Он об этом знает?

— Пока нет, — твердо сказал Марти. — Но, надеюсь, вы не сомневаетесь, что эта проблема как раз самая разрешимая. Мы ее решим по-семейному, в Санта-Барбаре…

Весь этот разговор Свен Ламми передал Бенжамену Моррису. Тот заинтересовался, но сказал, что никогда не замечал в Мелинде особого блеска и непонятно, отчего эти молодые люди так ее продвигают. «Впрочем, — сказал мистер Моррис, — может мне, действительно, следует посмотреть на нее свежим, скажем так, послевоенным взглядом».

И он посмотрел. Когда Мелинда вошла в зал — легкая и одновременно зрелая, похожая на рекламную чайную розу с капельками росы на лепестках, расстилая по залу синий бархат все обещающего взгляда — мистер Моррис не удержался и пригласил ее за свой столик.

И все завертелось. Статьи и интервью, где журналисты проливали горькие слезы о судьбе очаровательной сиротки, стенды и плакаты, репортажи из готовящегося к съемкам павильона. Фото малоизвестной Мелинды Монтрей появлялись в газетах чаще, чем Вивьен Ли или Одри Хэпберн, ее всюду узнавали, хотя мало кто знал, в каких лентах она снималась. Вопреки ожиданиям, у Мелинды не стало никаких проблем со спиртным, сексуальные приключения она тоже легко отложила до лучших времен. Но когда пошли ежедневные, по многу часов репетиции с Сашей, а затем к ним добавились еще и съемки, у Мелинды начались нервные срывы, головные боли, депрессия, бессоница.

Тут и потребовалась помощь доктора Плоткина. Для него, фрейдиста-психоаналитика, она стала идеальным объектом исследований. Никогда еще не встречал он столь полный букет: безотцовщина, алкоголичка и шизофреничка мать, а вместе с тем — это чудное дитя природы, с мечтой, взлелеянной в чужой семье и почти осуществившейся, несмотря на унижения и сексуальные надругательства, несмотря на то, что носительница этой мечты была слабой и не уверенной в себе женщиной. Никакие классические примеры тут на подходили. Даже ему, самому Плоткину было трудно пробиться в ее подсознание. В последние годы ни с кем ему не приходилось столь часто проводить сеансы, как с Мелиндой. Хотя для нее это обставлялось, как просто полезные беседы, что-то вроде инструктажа, как управлять собой в той или иной ситуации. Он действовал на нее умиротворяюще — мягкий, уютный, белый «с подрумянившейся корочкой», а в изюминках-глазках совсем не было похоти. Но полностью справиться с последствиями былых стрессов Мелинды доктор Плоткин не мог, а потому Гарри приходилось закупать для нее в больших количествах барбитураты.

Проблему замужества Мелинды взял на себя Марти. «Суженые» никогда раньше не встречались. Но для Марти это было дополнительным стимулом. «Что ж такого? — резвясь, говорил он Гарри. — У мусульман, к примеру, жених с невестой вообще могут не встретиться до свадьбы, и ничего — живут, детей рожают. А тут ей достаточно посмотреть на него — настоящий бык! А уж наша телка — само очарование». Тем не менее, с Мелиндой пришлось провести воспитательную работу, прежде чем она согласилась на свидание. Что касается Джона Мантиньи, с ним, запутавшимся в долгах и врагах, разговаривал Гаруччи-старший…

И все произошло, как предсказал Марти: через три месяца сыграли свадьбу.

А еще через месяц на экраны выпустили «Влюбленного миллионера» с Мелиндой-Синдереллой в главной роли. И «бомба» взорвалась: все бабешки — библиотекарши, швеи, официантки, школьницы — стали еженедельно мыть волосы пергидролью, мечтая повторить подвиг Синдереллы; мужики, начиная с клерков и кончая рэднеками, пожирали белое тело Мелинды вместе с ведрами поп-корна; а ее незамысловатые песенки, исполненные голоском тихой птицы, заштамповали на сотнях тысяч пластинок.

Подтвердились все расчеты, кроме…

14

С детства Стивен усвоил русскую поговорку, что самое худшее — это ждать и догонять. Теперь жизнь наполовину ее опровергала. Догонять он любил — работа такая. Вот на счет ждать — это уж точно неприятно. Но сегодня так получалось, что догонять некого — никто от них не убегал, а если и убегал, то неизвестно кто и в какую сторону. И чтобы это выяснить, приходилось ждать: что привезет из Нью-Йорка Джим, что ответят на запросы почтари и санитары… Стивен ждал, маясь от безделья в кабинете Джима.

Но и нет ничего лучше ожидания — есть время подумать. И кепка «Nike» совершила несколько полных оборотов вокруг его головы…

«Мы зря не полезли в еще один шкаф! — внезапно понял Стивен. — Может, за 20 лет на скелете Руперта Вейна не все истлело? Англичане дотошные — наверняка что-то у них есть. И куда делся скелет? В Англии, или его кто-то в США перевез на захоронение?»

Стивен нашел Джима по сотовому телефону.

— Так в чем проблема? — спросил, выслушав его, Джим. — Посылай запрос.

— Не могу, — пожаловался Стивен. — Я ведь лицо у вас не доверенное.

— Действительно, — рассмеялся Джим. — Ладно, пиши запрос. Через часик зайдет мой человечек и отправит. А я буду к вечеру. Дождись.

Через час ушел запрос в Ливерпуль, и Стивен, опять же от скуки, взялся за газеты. В «Вашингтон пост» и в «Нью-Йорк таймс» он сразу обнаружил портретик Кэрригана, заметка под которым гласила, что, по сообщению из канцелярии Верховного судьи Уинфри Хуберта, рассмотрение дела по досрочному освобождению состоится в предусмотренный законом срок, т. е. через две недели, и нет никаких оснований для задержки.

«Две недели? Они там что, идиоты?». Стивен позвонил Кальваресу, который сказал, что информация исходит от него и что деваться некуда: две недели — срок крайний.

Настроение еще больше ухудшилось, когда из Почты пришел ответ, что там готовы всячески содействовать ФБР, но поиски расписок в архиве займут по меньшей мере 10 дней.

Новый звонок к Маккензи. «Ладно, бросим им в помощь наших людей…».

А санитары опять отличились: штраф, как и ожидалось, был оплачен мани-ордером, который депозировали в Сити-банк 15 сентября 1978 года. Понятно, что на мани-ордере нет имени, но там наверняка есть почерк написавшего от кого и по какой штрафной квитанции платят.

Опять звонок к Маккензи. «Нагружаешь, приятель… ОК, попросим банк найти эту бумажку. И пора бы тебе статус, что ли, изменить, а то покоя от тебя нет…».

Джим прибыл только поутру. «Древний старик, — сказал он про аккаунтанта МакЛана, — но виски еще пьет, и клиентов помнит, как пастор Евангелие. С хозяевами «K amp;M Clothes» он никогда не встречался, но их бухгалтера я от него заполучил сразу, вместе с адресом. И кое-что новенькое мы имеем».

Это кое-что заключалось в том, что, действительно, второй этаж снимался под клуб. А снимал его ресторан «Барокамера». Ничего о договоре о ренте бухгалтер не вспомнил: «Они платили «кешаком», рассчитывались лично с хозяином, сколько платили — не знаю, да и нигде это не фиксировалось…».

— Теперь ты понимаешь, почему клуб никогда не регистрировался как бизнес и по чьей лицензии торговали спиртным?

— Интересно то, что Руперт Вейн как раз из этого ресторана, — заметил Стивен.

— Да, но еще интереснее, когда эта «Барокамера» была открыта и когда давление в ней кончилось… Ладно, парень, не буду томить: открыли ее в начале 1977-го, а закрыли в начале 1981-го, то есть действовала она примерно те же сроки, что и клуб. И теперь самое важное: хозяином ресторана был… Стэнли Марлоу, родной брат Фрэнка!..

— Ага!