Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 23

23

Анна была зачислена в Корниловский полк без ведома начальника штаба ВСЮР Романовского и Главкома Деникина. Полковник Васнецов это объяснил Белоглазовой просто: «Они могут быть против, а вы мне нужны».

В последней декаде августа начальник контрразведки назначил Анне встречу в заброшенном зерновом хранилище у моря. Долго беседовал с ней. От предложения полковника она сначала потемнела лицом, а потом сказала: «Что ж, я благодарна вам, что именно мне вы сделали это предложение. Я не против, хотя и понимаю, что шансов остаться в живых немного». Полковник велел ей прибыть в Ставку командования в Таганроге к 12.00 5 сентября.

И теперь Белая бестия предстала перед начальством Вооруженных сил Юга России.

Антон Иванович вышел из-за стола, обошел Белоглазову, развел руками:

— Очаровательно, вы просто как с завлекательного плаката варьете. Но армия — это не театр, Анна Владимировна. Что за наряд, почему вы в форме Корниловского полка?

— Очередная clownerie, клоунада с переодеванием, — ухмыльнулся генерал Романовский. — Кто позволил?

— Никакого театра, господа, — сказал Васнецов. — С моей подачи Анна Владимировна неделю тому зачислена в 3-й Корниловский полк помощником командира. У меня были причины скрывать это от вас, господа, и вы поймете сейчас почему. У вас имеется племянница, Антон Иванович?

От неожиданного вопроса генерал Деникин пришел в замешательство. Наконец ответил:

— Да, конечно.

— И сколько их у вас?

— Какое это имеет значение, Петр Николаевич!

— И всех вы наверняка любите.

— Разумеется.

— А что бы вы сделали, если бы одна из них попала в руки анархо-коммуниста Нестора Махно?

Наступила пауза. Деникин смотрел прямо в совиные глаза Васнецова и никак не мого понять к чему он клонит.

— Вы наверняка предприняли бы попытку её освобождения. А что бы сделал Махно, попади ему в руки ваша племянница? Правильно, попытался бы воспользоваться ею. Ну, например, предложил обмен — живая племянница против снятия блокады его армии. А, как вам…?

— Думаю, у бандита Махно не хватило бы на это фантазии, — сказал начальник штаба. — Убил бы, а потом возил бы труп по округе для устрашения тех, кто нас поддерживает, как комиссары тело генерала Корнилова.

— Убивать такую красавицу? — ухмыльнулся Васнецов. — Вы, Иван Павлович, просто зачерствели уже на войне. С такими соблазнительными дамами живут, их любят.

— Не понимаю, Петр Николаевич, — сказал Деникин. — К чему вы ведете?

— А к тому, ваше превосходительство, что Анна Владимировна Белоглазова будет подослана к Махно в качестве вашей племянницы. Она якобы случайно попадет под Камышиным в руки комиссара Егорова. И комдив преподнесет её Махно в качестве подарка. Чтобы вновь наладить с повстанцами отношения.

— Но для чего Махно такой подарок? — спросил Лукомский. — Что это ему даст? А нам?

— Махно понадеется на помощь красных и предпримет прорыв уже в ближайшее время в районе Умани, скорее всего под Перегоновкой, как следует не подготовившись.

— Но откуда Батька узнает о возможной помощи комиссаров?

— Мы ему передадим, хм… устное письмо от Егорова, в котором комдив и скажет что 12 сентября он ударит по белым с северо-востока. А Батька пусть мол в этот же день начнет атаку с юга-запада.

— Но поймается ли Махно на такую невнятную приманку? — задал вопрос заядлый рыбак Лукомский.

— Махно далеко не глуп, Александр Сергеевич, риск большой. Но куда ему деваться? С Петлюрой вроде бы он временно помирился, но тот все равно его фактически вместе с нами держит в железных клещах. Кроме того, Махно не исключено захочет что-то выторговать у генерала Деникина. Ну, например, предложит в обмен на жизнь племянницы дать ему коридор. И мы его дадим, на юге. Но хитрый Махно, якобы для нас неожиданно, начнет прорыв там, где указал Егоров. Слащёв его как следует, и чем следует и встретит. Но это еще не всё, господа. Главная задача госпожи Белоглазовой и ее помощника, будет нейтрализация до 12 сентября Нестора Махно.

«Как?!» — подскочили оба генерала.

— Уничтожить. Просто уничтожить. Ликвидировать, если так понятнее. Прорыв повстанцы уже будут осуществлять без него, что скажется на успехе их действий.

— Вы что же, предлагаете сделаться Анне Владимировне смертницей? — вскинул брови Деникин. — Вы же знаете, я категорически против террора. Мы, белые офицеры, должны воевать с нашими противникам благородно и честно.

— Ах, оставьте, благородство, Антон Иванович, — поморщился полковник Васнецов. — Если Махно поднимет восстание не так и не тогда, когда мы рассчитываем, Добровольческая армия окажется в сложной, мягко говоря, ситуации. Войско генерала Мамонтова, после грабительского, да господа, грабительского, другого слова я не могу подобрать, рейда по тылам большевиков, почти всё разбежалось с награбленным по своим станицам. Андрей Григорьевич Шкуро, насколько вы знаете, сегодня утром взял Воронеж. Да, это несомненный успех, господа. Но что делать с тылами, как, чем и кем их защитить? Вы, ваше превосходительство, начали наступление на Москву по трем направлениям, фактически распылив войска и оставив тылы без прикрытия. Симферопольский, Феодосийский, Литовский полки, на которые мы рассчитываем на Херсонщине, недоукомплектованы, от силы наберется 15–17 тысяч человек при 60 тысячной, повторяю, армии Махно.

Деникин аж задохнулся от слов Васнецова. От кого-кого, но от начальника контрразведки он не ожидал подобной, врангелевской критики. К тому же Петр Николаевич до этого никогда не высказывал своего недовольства «Московской директивой», которая фактически стала отправной точкой наступления на Москву Донской, Добровольческой и Кавказской армий.

— Не понимаю вас, полковник Васнецов, — сказал наконец Главком, подчеркнуто обратившись к контрразведчику по фамилии. Вернулся за свой стол, взглянул на Белоглазову:

— Да вы садитесь, Анна Владимировна.

Белоглазова подошла к Главкому.

— Я полностью отдаю себе отчет в сложности, важности и опасности поручения, Антон Иванович. Терроризм, конечно, не благородный метод и я не думала, что когда — нибудь стану Софьей Перовской. Но в данном случае Петр Ильич прав — сейчас не до церемоний. Можно поступиться некоторыми принципами, ради самого главного принципа, принципа свободы и демократии.

Эти слова очень понравились Главкому. Он сам их часто повторял. Деникин быстро вышел из-за стола, приобнял Анну:

— Пока в наших рядах есть такие молодые, горячие сердца, мы непобедимы. Спасибо, Анна Владимировна. Дай бог, чтобы вам сопутствовала удача.

Главком широко, по-поповски перекрестил Белоглазову, затем перекрестился сам.

9 сентября 1919 года, Елисаветградский уезд, Херсонская губерния, село Тарасовка.

За околицей висел еще один тряпичный плакат, прикрепленный к двум жердинам. Одна из них покосилась, поэтому буквы замялись, но прочитать было можно: «Смерть панам, жидам и коммунистам!» Возле плаката, свесившегося краем почти до земли, бегали куры, рядом в луже валялась пятнистая свинья.

Лысый махновец, оказавшийся старшим группы дозорных, велел ехать Бекасову к первой хате возле прудика похожего на лужу, в котором плавала утка с выводком. Сам он, запрыгнув в бричку, прижался бочком к Полине. Бойкая баба. Колено еще ломило после «знакомства с ней». Но на Полину он не злился — всю жизнь мечтал найти такую — крепкую, решительную женщину, на которую можно было б опереться, чувствовать её крепкую поддержку, а попадались всё размазни. В ушах ещё звучали её слова: «Луком блевать будешь, пес плешивый, когда я тебя им по самые твои крысиные ушки накормлю». Ну надо же, племянница Деникина, просто бестия какая-то. Когда боль немного стихла, старший повстанец к удивлению своих товарищей, протянул «бестии» руку: «Константин Талый. Для вас просто Костя». Анна ухмыльнулась, но свою руку подала, которую Костя, опять же ко всеобщему удивлению и неудовольствию Бекасова — Шилова, поцеловал.