Дело моего отца (Роман-хроника) - Икрамов Камил Акмалевич - Страница 68

Впрочем, что эти журналисты? Им сенсацию подавай.

В тот день сенсацию ждали. Заведующий отделом печати НКИД Е. А. Гнедин передал им: сегодня Крестинский будет давать показания. Так и сказал!

А процесс идет. Раковский, Христиан Георгиевич Раковский — старый революционер, еще в девяностых годах прошлого столетия бывший активным социал-демократом, вступивший в РСДРП(б) в тысяча девятьсот семнадцатом, изобличает Николая Николаевича Крестинского в двурушничестве и в связях с троцкистами.

Вышинский. Следовательно, как вы расцениваете сделанное здесь вчера заявление подсудимого Крестинского, что он не был троцкистом, по крайней мере, с ноября 1927 года?

Раковский. Как не соответствующее действительности.

Вышинский. Вам известно, что обвиняемый Крестинский и позже был троцкистом?

Раковский. Известно.

Вышинский. Вы можете привести какие-нибудь факты?

Раковский. Могу. Я обращусь, если позволит суд, к самому Крестинскому.

(Почему-то ему захотелось обратиться к Крестинскому и назвать его по имени-отчеству. — К. И.).

Председательствующий. Пожалуйста.

Раковский (Крестинскому). Николай Николаевич, когда я был в ссылке, ты мне писал?

Крестинский. Да, через дочь, которая ехала в Саратов, я писал.

После моего отклика на реабилитацию всех участников «право-троцкистского блока» в «Литгазете» в январе 1988 года мне позвонил незнакомый человек.

— Мне нужен Камил Акмалевич Икрамов.

— Слушаю вас.

— С вами говорит Христиан Раковский… Алло! Алло!

— Внук? — наконец спросил я.

— Так точно! Я уж думал, нас разъединили. Надо бы встретиться. Я вообще-то полковник, но буду в штатском. Давайте у Белорусского вокзала, меня легко узнать — два метра рост.

Потом мы сидели у одного из бывших наставников Христиана Валериановича Раковского. Кабинет был увешан фотографиями С. П. Королева, Ю. Гагарина и Г. Титова, все с нежными автографами. А Христиан рассказывал. У X. Г. Раковского был единственный ребенок — сын Валериан, живший в 1937 году в Харькове. Дочь у Раковского была приемная, до катастрофы ее мужем был известный в стране поэт, который вскоре с ней развелся.

Валериан приехал в Москву по делам, позвонил на работу отцу в Наркомздрав и договорился, что зайдет домой часам к шести.

Семья обедала, когда пришли арестовывать Христиана Георгиевича. Он не удивился, был спокоен и на смеси болгарского с французским сказал сыну то, чего не должны были понять посторонние: «Немедленно возвращайся в Харьков, надо спасать Христо».

Христиану было три года. Мать кинулась на вокзал к проходящему поезду, который шел в Кисловодск. Она вспомнила, что там лечился кто-то из знакомых, и со слезами умолила пассажиров довезти ребенка и передать его такому-то.

Согласились люди. Потом трехлетнего Раковского передавали из рук в руки, пока он не попал к деду по матери, который строил Мончегорск. Фамилия деда была Новиков, Новиковым до 1956 года был и Христиан, звали его тогда Сашей.

Христиан Георгиевич все предвидел точно: Валериан был арестован, погиб после пыток в тюрьме.

А внук стал летчиком, потом военным инженером. Разные люди помогали ему преодолеть барьеры, которые вставали перед внуком Христиана и сыном Валериана Раковского. Среди этих людей маршал Рокоссовский, генерал и трижды Герой Советского Союза Кожедуб. И вот он передо мной — полковник, ученый, отец двух дочерей, сам дедушка.

И думаю я о том, как невыполнимо любое тотальное истребление, кроме, конечно, ядерного. И еще о том думаю, какие прекрасные дети и внуки получились у огромного большинства погибших. Недавно разыскал меня сын предсовнаркома Туркменистана Атабаева Кемине. Он начальник крупной геологической организации. Пришел ко мне профессор, директор Астрономического института АН Уз. ССР Таймаз Юлдашбаев, просил присоединиться к усилиям узбекских ученых, которые добиваются создания в Ташкенте мемориала погибшим от сталинских репрессий. Он тоже сын погибшего в 1937-м.

Установка была не только на уничтожение врагов народа, но на жен и на детей. Только их не стреляли, «без права переписки» их отправляли в лагеря, где шанс выжить не сильно отличался от таких же шансов в Дахау. И все-таки многие остались в живых. Девочкам везло больше, остались в живых дочери В. И. Иванова и И. А. Зеленского. Обе женщины многие годы безуспешно пытаются в архиве кинофотодокументов найти материалы процесса. Не верят они, что там их отцы были, а не двойники.

Часто перезваниваюсь с сыновьями В. Я. Чубаря. Им повезло… По малолетству лагеря они избежали, а ссылка была не слишком тяжелой. Недавно познакомился с сыновьями Осипа Пятницкого. Можно привести еще многие сотни примеров — доктора наук, член-корры, директора институтов. Да хоть тот же Святослав Николаевич Федоров, сын репрессированного комдива… Достойные все получились люди.

Хочется видеть здесь закономерность. Ведь все дети жертв вышли в люди не благодаря протекции, связям, авторитету, имени. А всегда — вопреки!

А дети палачей?..

Вышинский. Позвольте спросить подсудимого Крестинского: в каком году это было?

Крестинский. Это было в 1928 году.

Раковский. Это было в 1929 году, в августе или июле месяце. В 1928 году я был в Астрахани.

Вышинский. Обвиняемый Крестинский, а вы куда писали письмо?

Раковский. Он писал в Саратов.

Крестинский. Точно год я не помню. Но я просил тогда Кагановича перевести Христиана Георгиевича из Астрахани в Саратов, ссылаясь на наши с ним дружеские отношения. Это было удовлетворено. И вот, когда он переехал в Саратов, к нему поехала его дочь, я через нее написал ему письмо. Разрешите мне…

Вышинский. Виноват. У нас все делается по порядку…

(Откуда Вышинский знает, что хочет сказать подсудимый?.. — К. И.).

Крестинский. Может быть, я сократил бы вам работу.

Вышинский. Я не нуждаюсь в сокращении, тем более что ваши вчерашние заявления не свидетельствуют, чтобы вы хотели сократить процесс.

Крестинский. Но, может быть, я…

Председательствующий. Дойдет еще до вас очередь, обвиняемый Крестинский.

— Как они его сломали! — скажет внимательный читатель стенограммы. — Как его сломали!

Возможно, и сломали.

Может быть, загипнотизировали.

Когда говорят о возможности гипнотического внушения, как средстве столь гладкого проведения процессов, всегда есть оттенок невероятности, так сказать, крайнего предположения.

— Да нет, — возражают сами себе. — Это как-то уж слишком… Да и выглядели они весьма бодро. Вот и Фейхтвангер…

Современная наука знает замечательные примеры внушения под гипнозом. Некоему гражданину, не умеющему рисовать, внушили, что он — Рафаэль. Подопытный стал вести себя соответственно внушению и своему представлению о том, как должен вести себя великий художник. Даже пытался рисовать. Известны случаи, когда подопытный, находящийся в состоянии гипноза, иногда даже спорит с гипнологом, возражает ему и вообще ведет себя активно. И вид у такого подопытного не сонный. Профессор Протопопов, например, считает, что гипноз — не сон, а высшее состояние бодрствования. Вот так!

Это ли не еще одно свидетельство всемогущества современной науки и техники и бессилия человека?

Однако я вовсе не хочу утверждать и сам не думаю, будто все подсудимые на процессах тех и последующих лет были обязательно загипнотизированы, но что мешало палачам применить гипноз? Слухи о связях гипнотизеров с «органами» не зря, видимо, так упрямо ходили тогда среди обывателей, не зря, видимо, проблемы гипноза были запретны для широкой печати.

Да, возможно, что и гипноз.

Но дело в том, что Е. А. Гнедин, тот самый шеф информации НКИД, который предупреждал иностранных корреспондентов, что Крестинский будет давать показания, человек хорошо знавший Николая Николаевича по совместной работе в Наркомате иностранных дел (причем оба занимались Германией), в лагере на Северном Урале говорил мне: