Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович - Страница 92

Время было раннее, пошел только седьмой час, сторож на въезде даже не вышел, чтобы потребовать от въезжающего на территорию кладбища на личном транспорте установленный им тариф — последнее время это была пятерка. Прямо из сторожки он опустил цепь, перекрывающую проезд, и махнул рукой: проезжай.

Грач доехал до восемнадцатой аллеи и остановил машину. Когда хоронили Валентину, немногие, кто приехал проводить покойную, неопределенно вздыхали: место хорошее, земля хорошая… Грач подумал, что, конечно же, ничего хорошего нет: место — так себе, земля глинистая. Правда, березы, стоящие вдоль аллей погоста, были как налитые: ровные белые стволы, малахитовая листва.

Грачевский прошел за ограду и освободил ограду от привязанных к ней искусственных цветов; у Валентины руки так и не дошли, чтобы прибраться на могиле сына.

"Не успела Петровна", — вздохнул Грач.

Налив полстакана водки, выпил, закусив конфеткой, бутылку поставил так, чтобы она не упала, и накрыл стаканом.

В то утро Грачевский не достучался к Валентине. Открыв дверь своим ключом, он тихонько вошел. Дверь в ванную комнату приоткрыта, оттуда струится свет. Грач тихонько окликнул женщину. Не получив ответа, немного подождал и, открыв дверь, сразу увидел Валентину.

Грачевский полностью владел собой: носовым платком протер ручку двери ванной, вышел из квартиры и проделал то же самое с ручкой входной двери, поставив замок на "собачку".

Дома Грач накинул на плечи старую спортивную куртку и пошел за матерью.

Возвращаясь домой, мать уже точно знала, что произошло то, о чем она постоянно думала: Вовка попался-таки. Преодолевая ступеньку за ступенькой, додумала, что сын подастся в бега: он был бледен, встревожен, в то же время на его лице можно было прочесть решимость.

— С Валентиной Петровной несчастье, — он усадил мать и сел напротив. — Повесилась.

Мать перекрестилась. Потом послала на сына напряженный взгляд.

— Вовка… а ты откуда знаешь?

— Дверь была приоткрыта. Я толкнул, позвал — никто не ответил. Зашел в ванную…

Все еще с подозрением глядя на сына, мать встала.

— Дай-ка я сама погляжу.

— Давай, мать, а я не пойду.

— Вов, ты чего-то недоговариваешь.

— Будешь звонить в милицию, — не отвечая матери, продолжил Грач, — скажешь, что это ты нашла дверь открытой, поняла? Не резон мне с ментами разговаривать.

— А что я им скажу?

— Вот так и скажешь: увидела дверь соседней квартиры открытой, вошла…

Мать не стала терять времени. Она с минуту смотрела в посиневшее лицо Валентины, потом перекрестилась и вызвала милицию прямо из квартиры судьи.

Вначале Грач от греха подальше решил продать машину, потом переменил решение: пусть остается как память.

Жизнь не баловала его подарками, вот и сейчас он подумал: не много ли для памяти. Многовато, но нет возможности отказаться хотя бы от части.

72

На вопрос "есть ли у незнакомца документ, удостоверяющий его личность", тот ответил несколько странно: "Несколько".

Этот разговор произошел в коридоре городской прокуратуры. Маргелов несколько секунд постоял в раздумье: пригласить ли посетителя в кабинет. Однако продолжить странное начало разговора в коридоре было более чем бессмысленно.

— Прошу, — Василий первым шагнул в кабинет. Около часа он вел последний допрос Николая Михайлова, назавтра он намеревался передать дело в суд.

Работа по этому делу шла тяжело, Маргелов выполнял свои обязанности нехотя. Человек, покинувший его кабинет, практически ни в чем не был виноват. Михайлов стараниями Валентины Ширяевой проходил по статье умышленное тяжкое или менее тяжкое телесное повреждение, причиненное в состоянии сильного душевного волнения. Валентина сдержала слово, врачи клиники, где скончался Илья, отнеслись к ней с пониманием, только осведомились, не привлекут ли их за изменение показаний к уголовной ответственности. Ширяева пояснила, что есть два пути: официально изменить показания, основанием для которых могло послужить упущение самих врачей, которое вскрылось только спустя время; и второй вариант: подменить ранее данные, показания. Даже неопытный следователь проведет подобное мероприятие с закрытыми глазами. В итоге был принят последний вариант.

"Несколько"… Несколько документов, удостоверяющих личность незнакомца. Маргелов прошел за свой стол, предлагая посетителю место напротив. Интуитивно связал визит человека с военной выправкой с недавним посещением лопухнувшегося оперативника из федеральной службы безопасности. После у Василия состоялся неприятный разговор с судебным медиком, Григорян горячился и клятвенно заверял и себя и Маргелова: "Чтобы я хоть раз!.. Никогда!" Собственно этими восклицаниями, которые следователь слышал даже при закрытых дверях, покинув лабораторию, и закончился разговор.

Поезд ушел, рассудил Маргелов, бросая взгляды на посетителя, и еще один разговор по душам не принесет ничего полезного. У "обиженного" Полынова было два варианта: признать свою оплошность, докладывая начальству, и скрыть свою нерасторопность, умолчав о сфабрикованных доказательствах в деле Ширяевой. Вряд ли, думал Василий, Полынов решится на второй вариант, на ум пришла поговорка, гласившая что-то о правдивой лжи и лживой правде.

И вот явился еще один. Чтобы удостовериться в этом, достаточно взглянуть в один из его документов. О чем собственно, прикурив, Маргелов и попросил собеседника, заодно осведомившись о цели визита.

Олег оставил первую просьбу без внимания и сразу приступил к делу.

— Василий Дмитриевич, я пришел к вам по делу Валентины Ширяевой.

Всем своим видом Маргелов показал, что откровения собеседника таковыми для него не являются. Он покивал головой: "Слушаю вас", решив, что требовать удостоверение не стоит, все и так ясно: повторный разговор по душам. На что они еще рассчитывают? Если его потихоньку начнут дожимать, он вынужден будет обратиться к прокурору, чтобы его оградили от таких вот полуофициальных встреч. В конце концов они начинают действовать на нервы. Вот сейчас лицо собеседника показалось Маргелову неприятным — минуту назад оно было просто малосимпатичным.

— Начну с того, — продолжил Шустов, поймав утвердительный кивок на разрешение закурить, — что я знаю, кто убил Валентину Ширяеву.

"Гнилые заезды, — скривился следователь, — это мы уже проходили". И вслух сказал:

— Если мне не изменяет память, на эту тему мы говорили с вашим коллегой. К сожалению, не могу вспомнить его имя-отчество. — Василий многозначительно приподнял бровь, отчего его лицо приобрело коварное выражение.

Далее он уже с удивлением выслушал от гостя все новые подробности в деле Валентины, о которых даже не догадывался. Одна новость не отличалась свежестью, но тем не менее была неприятной.

— Также я знаю, кто убил девочку, соседку Валентины: могу назвать поименно. Они же разобрались с Ширяевой, повесив ее в ванной комнате. В этом деле, насчитывающем пять трупов, не хватает еще одной жертвы — я говорю о вас, Василий Дмитриевич. Вас предупредили своеобразно, расправившись с Валентиной. Но эти преступления совершили не люди Курлычкина, по его заказу — да, и то не все. Например, он не заказывал убийство своего помощника и того человека, который его устранил. Поэтому я и сказал о пяти трупах.

Провокацией тут не пахло. Нахмурившись, Маргелов думал. Олег не торопил его, прикурив очередную сигарету, смотрел в окно.

— Послушайте… Кстати, как мне вас называть?

— Олегом, — отозвался Шустов.

— Так вот, Олег, я не пойму, зачем вы мне это рассказываете? Вашему коллеге я подробно объяснил, что действовал, если хотите, по-человечески. Я сделал для Валентины все, что смог. Вы в курсе, наверное, что у нас с ней был договор: если дело дойдет слишком далеко, бросить его. На первом плане — личная безопасность. Я не хочу проснуться однажды, как многие говорят, мертвым. И еще одна банальность: я не хочу в одиночку бороться с системой. Даже если мне предоставят гарантии личной безопасности. Догадываюсь, что об этом речь не пойдет. Хотя, слушая вас, подозреваю, что вы заинтересовались этим делом лично.