Государь революции (СИ) - Бабкин Владимир Викторович - Страница 2

Сделав паузу, я добавил:

— Вы авантюрист, Розенблюм, авантюрист, чуждый громких слов и пустых принципов. В этой игре вы проиграли. Но у вас появился шанс купить себе жизнь, выполнив все три моих желания. И у вас, возможно, появится шанс сыграть в новую игру по-крупному, как вы это любите. Быть может, это будет самая крупная игра вашей жизни. Итак, ваш ответ?

Соломон Розенблюм потер ухо о плечо и усмехнулся:

— Ну, я согласен, чего там…

ПЕТРОГРАД. 7 (20) марта 1917 года.

Обычный автомобиль из гаража военного министерства. Лишь шторки на окнах не дают рассмотреть зевакам, кто находится внутри. Лишь пара казаков сопровождения. Мало ли зачем в военное время военный автомобиль выезжает из Петропавловской крепости? Мало ли зачем он едет в Генштаб?

К сожалению, байки о подземном ходе между Зимним дворцом и Петропавловской крепостью так и оказались байками. Равно, как и не было никаких подземных ходов на ту сторону Невы, что, в общем, неудивительно. Туннели под Невой были непростой задачей и для метростроевцев ХХ века, что уж говорить о каких-то копателях прошлого. Но вот ход между Зимним и Генштабом действительно существовал, чем я и не преминул воспользоваться, не желая афишировать свое перемещение из дворца в Петропавловскую крепость.

Откровения Рейли произвели на меня тягостное впечатление. Разумеется, я в общих чертах понимал ситуацию с несостоявшейся Февральской революцией и вчерашним заговором, но масштаб измены в откровениях Рейли открылся воистину ошеломляющий. Великие Князья, генералы, министры, придворные, депутаты Госдумы. И это не считая платных осведомителей в виде истопников, горничных, казаков Конвоя, шоферов и прочих борцов за денежные знаки иностранных посольств. Кто-то оказывал услуги за деньги, кто-то из идейных соображений, а кому-то очень хотелось оказать услугу "цивилизованным державам". И если немцы и австрийцы сейчас шпионили подпольно, то вот наши дорогие союзнички действовали практически в открытую, ведь быть полезными Лондону и Парижу среди русской аристократии считалось признаком хорошего тона.

А Рейли говорил, говорил, говорил. Называл имена, суммы, даты. Упоминал донесения и сообщения. Батюшин записывал, уточнял. А мне лишь хотелось немедленно отдать приказ о немедленном аресте и допросе с жестким пристрастием всей этой публики. Но я прекрасно понимал, что сделать этого я сейчас не смогу, мои позиции еще слишком слабы. Да и доклады не вселяют оптимизм. Мягко говоря.

Сегодня днем во дворце было необычно оживленно — я давал аудиенции. И пусть это были сугубо рабочие доклады, которые не имели ничего общего с напыщенным придворным церемониалом, но все же Высочайшая аудиенция у Государя это Высочайшая аудиенция у Государя Императора. Тут ничего не попишешь. А потому к суете ремонтных работ во дворце добавилась и суета прибывающих с докладами военных, сановников, министров.

Они прибывали, ожидали своей очереди и, удостоившись права на Высочайший доклад, представали пред мои ясны очи. Доклады были сухи, коротки и сугубо по делу. Никакой воды, никаких рассуждений о смысле бытия. После вчерашнего подавления последнего (или крайнего?) мятежа, желающих растекаться мысью по древу стало значительно меньше.

Итак, доклады следовали один за другим, и чем больше я слушал, тем гаже была картина. Окончательно меня добили телеграфные переговоры с Лукомским, который до прибытия Гурко фактически исполнял должность Верховного Главнокомандующего Действующей армии.

А ведь еще около полудня, когда выходил из Императорского вагона и направлялся в Зимний дворец, я все еще был под впечатлением утренней прогулки с Георгием, и настроение у меня было прекрасным. Казалось, что основные волнения позади, ситуация если еще не полностью спокойна, то, как минимум, находится под контролем, а остальное дело техники.

И вот доклады вновь вернули меня на грешную землю. Нет, не могу сказать, что доклады стали для меня откровением и прямо таки открыли мне глаза. Многое я знал, о многом предполагал, имел свои прикидки и умопостроения. Но системный взгляд на ситуацию показал, что я и моя Империя по-прежнему находимся на краю пропасти, и от катастрофы нас отделяет лишь пара-тройка шагов. И, возможно, лишь слишком спешный мятеж спас меня от более крупных неприятностей. Но не отменил всех предпосылок катастрофы.

Во-первых, Петроград по-прежнему переполнен войсками и лишь чудом пока на улицах столицы вновь не вспыхнули бои. Слишком велика была неприязнь, слишком взлетели в своих глазах фронтовики, слишком презирали они "тыловую сволочь", потому отношения между запасными полками и прибывшими с фронта то и дело оборачивались мордобоями, а количество инцидентов с участием ветеранов, по докладам полиции, только за сегодня уже превысило десяток. Кутепов драконовскими методами как-то удерживал ситуацию в городе под контролем, но было ясно, что добром это не кончится.

Кроме того, доклад графа Келлера показал, что ситуация с формированием полков внутренней стражи из запасных полков Лейб-Гвардии идет крайне туго, поскольку циркулирует упорный слух, успешно подогреваемый какими-то агитаторами, что под видом записи во внутреннюю стражу будут выводить из города небольшими группами, разоружать и затем отправлять под конвоем на фронт, причем на самые ужасные участки фронта. И что лишь нахождение в столице гарантирует их от фронта.

Причем слух этот стал циркулировать еще вчера вечером, и кто-то явно вкладывал его в головы запасников. А это значило, что есть те, кто заинтересован в том, чтобы Петроград был переполнен войсками. Наполненный вооруженными людьми выше всякой меры город мог в любой момент стать ареной междоусобных боев, и такое положение превращало столицу в пороховую бочку, которая могла взорваться от малейшей искры.

Во-вторых, моя собственная родня из Императорской Фамилии посылала мне откровенные и недвусмысленные сигналы, что мои действия ее не устраивают. Арест Кирилла, явная перспектива репрессий, от которых, как выяснилось, ни у кого нет иммунитета, невзирая на происхождение, а так же мои откровенные заигрывания с чернью обеспокоили знать.

А наметившийся разлад с союзниками не понравился очень многим. Глобачев докладывал о встречах некоторых Великих Князей и Княгинь с представителями союзных держав, и подозреваю, что там выражали не только глубокую озабоченность, но и обсуждали конкретные шаги в духе борьбы с безумцем на троне.

Да и вообще ссора с Лондоном и Парижем напрягла многих в столице. Многие генералы, банкиры, промышленники и купцы были если не испуганы этим фактом, то, как минимум, очень обеспокоены.

В-третьих, бурлила Государственная Дума, возмущенная и испуганная арестом всех членов Временного Комитета Госдумы, то есть, фактически, всего руководства парламента. И в этом шуме угадывалось стремление и дальше мутить воду в Петрограде или, как минимум, обещание противодействия моей политике.

Тем более что в числе депутатов парламента было довольно много крупных землевладельцев или тех, кто представлял в Государственной Думе их интересы. А их интересы входили в прямое противоречие с тем, что я обещал вчера солдатам.

В-четвертых, ситуация в армии была близкой к коллапсу. Дисциплина в войсках падала, агитаторы резвились, как хотели, разговоры о мире и братания сходили в систему. И на фоне этого наш славный генералитет, как ни в чем не бывало, готовился к весенне-летнему наступлению согласно согласованного с союзниками графику. И у меня было смутное ощущение, что подавление мной мятежа сыграло злую шутку, поскольку в этой истории не оказалось сдерживающего оптимизм генералов фактора в виде революции и прочей демократизации армии. А значит, есть у многих генералов большой соблазн игнорировать доклады о разложении армии, а у командиров рангом пониже, есть соблазн не информировать вышестоящее руководство о падении дисциплины во вверенном им подразделении или части, боясь гнева высокого начальства и последующих за этим гневом оргвыводов.