Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина - Страница 58

– После таких проступков, раб должен на коленях вымаливать прощение, – сказала она.

Брови Айна слегка приподнялись:

– Прости, не думал, что Великая желает убедиться во власти над рабом. Надеюсь, мои жалкие потуги не оскорбят владычицу: просто мне еще сложно двигаться… –  ноги Айна начали медленно подгибаться, однако он не оторвал взгляда от лица царицы.

– Ты и впрямь достаточно жалок, можешь не пресмыкаться, это вряд ли что-то изменит, – Лиммена раздраженно махнула рукой. Раб, так и не успев опуститься на колени, снова выпрямился.

"Он хитер и самонадеян, – нервно подумала царица, – но таких много. Отчего же именно его мне хочется сломить и унизить?"

Лиммена приблизилась к Айну, пренебрежительно осмотрела с ног до головы, словно диковинное животное. Медленно обошла его и встала за спиной. Айн проследил за ней настороженным взглядом. Лиммена же сильно надавила ладонью на опухшую, исполосованную багровыми отметинами спину и, заметив, как поморщилось его лицо, сладко пропела:

– Должно быть, больно.

Уловив в глазах раба плохо скрытое негодование, она тихонько засмеялась.

– Интересное ты создание, Айн, – проворковала. – Ответь, к чему ты устроил нелепую истерику? Рэме молода, красива. В чем дело?

– Я уже отвечал на этот вопрос, владычица. И чуть не отправился к праотцам. Теперь у меня лишь две возможности: повторить свой ответ, или сказать то, что желает услышать Великая. Но я бы не хотел тебе лгать.

"Проклятье! – пронеслось в голове Лиммены. – Он опять выкрутился!"

– Чуть не отправился к праотцам? – насмешливо бросила она. – Не пытайся обмануть меня, ничтожный! От десяти ударов еще никто не умирал!

– Десяти? – в голосе раба послышалось неподдельное изумление. – Палач говорил о пятидесяти!

Тут пришел черед Лиммены удивляться:

– От этого действительно можно умереть. Но палач не посмел бы ослушаться приказа, он не такой бестолковый, как ты, – царица замолчала, но скоро в глазах ее вспыхнула догадка, и она весело рассмеялась: – Ну конечно! Это Рэме! Здорово же ты досадил ей, раз она задумала тебя убить! Вот паршивка! Правду говорят: никогда не зли женщину, ибо месть ее будет страшной.

Но тут Лиммена снова взглянула на Айна и осеклась, увидев, что его побледневшее лицо выражает гнев, безмерное удивление и отвращение (к ней?!).

– Ты смеешься? – совсем тихо спросил раб. – Тебе смешно?

Да, видимо, правду сказал Вильдерин – этот Айн действительно когда-то был свободным господином. Иначе не удивлялся бы пренебрежению к своей жизни.

– Рэме нарушила приказ, – все так же тихо продолжил говорить раб. – Нарушила тайно и подло. А тебе все равно, ты смеешься, словно это незначительная шалость. Я понимаю, Владычицу не волнует, буду я жить или умру – но смеяться?! Даже над дворовым псом не смеются, когда ему больно. Так почему царице Илирина доставляет такое удовольствие моя боль?

Наверное, из-за того, что раб был прав, или потому, что сейчас он смотрел на нее как на обычную женщину, а не повелительницу, Лиммену охватила холодная злость, и она с размаху ударила Айна по лицу.

– Как смеешь ты, грязный раб, – прошипела царица, – говорить мне такое?! Да я сейчас же прикажу отрезать твой мерзкий язык!

– Отрезать язык… – с непонятной усмешкой пробормотал невольник, отнимая ладонь от покрасневшей щеки. – Кажется, это превращается в славную традицию…

Но вдруг посерьезнел и добавил:

– Великая права, моя жизнь действительно в ее руках.

Слетела маска рабской угодливости, и со всей откровенностью обнажилось его истинное лицо: надменное, властное и красивое. О да, этот привык сам быть господином. И скорее позволит убить себя, чем по-настоящему подчинится.

Лиммена по какой-то причине не могла оторвать от него взгляда. Это лицо! Эти глаза! Такие странные, колдовские глаза! Светло-серые, словно прозрачные, а по краям радужки – темно-синие, почти черные. Манящие. Опасные. Что за странная сила сокрыта в них, если она – правительница огромной страны – не способна пошевелиться, находясь под их властью! Этот энигматичный взгляд…

С трудом переборов себя, Лиммена отвернулась и пренебрежительно бросила:

– Ты будешь казнен. Я так решила, – с неудовольствием и злостью она заметила подрагивающие нотки в собственном голосе.

– Пусть будет так, – спокойно отозвался тот.

Конечно, Аданэй только казался спокойным. Он знал, что опять, вот уже который раз, ступает по лезвию ножа. Он рисковал, когда смеялся в присутствии Элимера, рисковал, насмехаясь в лицо надсмотрщику в каменоломнях, а с Лимменой рисковал вот уже второй раз. Но чувствовал: ничего дурного уже не случится. Царица, хоть и старалась этого не показать, попала под его необъяснимые чары, природу которых Аданэй и сам не понимал.

Лиммена стояла спиной к Айну, с ней творилось что-то невообразимое. Злость и ярость мешались с азартом. Сердце билось быстрее и быстрее. В груди родилась боль. Проклятье! Конечно, она снова потеряла спокойствие, вот приступ и не заставил себя ждать. Нет, только не при нем! Нет, он не должен видеть!

Но выставить раба Лиммена не успела. Боль скрутила сильнее, чем когда-либо прежде, царица не успела сдержать стона и повалилась на ковер.

"Какой стыд!" – промелькнула мысль, прежде чем разлететься осколками и раствориться в мучительной бездне, лишив царицу возможности и думать, и воспринимать окружающее. Теперь оставались только двое: Боль и Лиммена. Лиммена и Боль.

Когда болезнь разжала когти, взгляд Лиммены прояснился, предметы вокруг обрели привычную резкость, и царица поняла, что лежит на полу, а Айн держит ее голову у себя на коленях. Какая чудовищная ирония! Она собиралась унизить этого раба, но сама оказалась униженной. Он видел ее беспомощной. Он смотрел, как она корчилась у его ног. Какое же злорадство он, должно быть, испытывал – этот раб, бывший господином!

Лиммена заглянула ему в глаза, боясь увидеть в них торжество и насмешку. Однако ничего подобного не обнаружила. Взгляд Айна казался мягким и как будто ничего не выражал. Тут Лиммена осознала, что ее голова все еще покоится на его коленях, и ей стало стыдно. С трудом поднявшись на ноги, она сделала шаг, но снова накатила тошнота, голова закружилась, и царица опять упала бы, если б раб не оказался рядом. Как это позорно –  принимать от него помощь!

Лиммена не понимала, почему ей так важно выглядеть в его глазах грозной повелительницей, не знающей слабости, но она движением руки попыталась отстранить Айна, однако тот не подчинился. Вместо этого подхватил ее и отнес на кровать.

– Ну, и зачем ты мне помогаешь? – спросила царица. – Надеешься, я сохраню тебе жизнь?

– Нет, – Айн покачал головой. – Ты бы и так меня не убила.

Произнося эти слова, Аданэй знал, что снова рискует – сумасбродная царица может казнить его просто из чувства противоречия. Но отступать было уже поздно.

– С чего ты взял? – изумилась Лиммена. – Я могу сделать с тобой все, что угодно! Неужели нисколько не боишься?

– Глупо совсем не бояться, – губы Айна чуть затронула улыбка.  – Все живое боится смерти. Но мне показалось, ты не из тех, кто станет убивать без особой причины.

– Страха ты не чувствуешь… Тогда что? Может, злорадство?

Айн склонился над Лимменой и, всмотревшись в ее лицо, печально произнес:

–  Мне самому слишком хорошо знакома боль. Как я могу радоваться чужой?

И  она не нашлась, что ответить.