Сказание о Распрях (СИ) - Герт Илларион Михайлович - Страница 24

И предстал перед ним юноша, и молвил:

— Насколько ли больны вы, старче? Чем могу служить?

И открыл глаза друид, но гримасой исказилось лице его вместо улыбки, ибо хворь совсем свалила его:

— Какое счастье, что снова я вижу пред собой своего птенчика, который уже и не птенец боле, но возмужавший богатырь и добрый молодец! Какое счастье, что я вообще ещё вижу…

И сказал ещё после небольшого промедления:

— Подай глотка воды.

И бросил всё Годомир, и припал к одряхлевшему деду с чашей в руках.

— Вот; возьмите и пейте. — Но, видя, что старец не может шевельнуться, сам влил ему в рот необходимую жидкость, и враз тому стало легче.

И разодрал и без того истрёпанные путешествием одежды Годомир и вскричал:

— Не следовало мне оставлять вас!

Но спросил старик:

— Принёс ли ты то, за чем я тебя посылал так далеко?

И вынул аккуратно тот перо жар-птицы, и так же аккуратно протянул друиду.

— Положь обратно, ибо узрел я и перо, и взросление твоё. Больше мне ничего не нужно. А теперь оставь меня, и иди, покамест я не позову вновь.

И призвал к себе Годомира Седобрад чрез некоторое время.

— Вот, приснилось мне четыре видения, и последующее было хуже предыдущего. И проснулся я, и желаю поведать сие.

— Я весь во внимании, старче. — Озадачился юноша.

— Се, вижу я: конь белый и красивый, а на нём — тот, кто как никто другой достоин короны.

И умолк друид, и продолжил:

— И вот, вижу я: конь огненно-рыжий; приручивший же его решает всё вокруг своим мечом.

И умолк друид, и продолжил:

— Что же вижу? Конь вороной и, о боже: оседлавший его держит в руках весы.

И умолк друид, и продолжил:

И, вижу я: конь бледный, и сидящему на нём имя — Смерть…

И умолк друид, и не говорил более. Молчал и Годомир, не зная, что могли бы значить приснившиеся Вековласу четыре странных всадника.

И слабым движением своей главы отослал старец от себя юношу вновь.

И призвал Годомира друид опять:

— Расскажи же мне теперь, о всём пути твоём от самого начала и до самого конца!

И отвечал ему покорно и безропотно его лучший ученик:

— Шёл я долго и устал, а тут развилка. А затем приметил я заросшие пруды, и кикиморы болотные там бесновались. И увидел избу, и вошёл. И вот: три ведьмы сварили котёнка и собирались живьём загрызть одну бедную и несчастную девочку; она стала мне дорога и жаль, что она мне не сестра. И сшиб я с ног старух, и самая старая карга — хозяйка избы, а изба эта ещё и ходит сама; я диву дался: то ли куриные лапы, то ли звериные. И привёл я девочку домой, в деревню Новофеевку, а её мать сильно так переживала и прямо убивалась, а потом возьми и чуть не хвать меня по голове тяжёлой кочергой, вынутой с печи. Но образумилось всё, и пошёл я далее, и дали мне с собой щенка, и ныне мы с ним неразлучны. И попался мне навстречу караван, и беседовал со мной в шатре один купец, надарив много предметов. И решил я не испытывать почём зря судьбу и не вошёл в чуждый для меня город, и свернул на юг, повстречав синептицу и феникса. И выпросил у жар-птицы перо, и начал путь обратный. И вернулся в Новофеевку, но снова куда-то пропала кроха-непоседа, и я за ней. И пери обманула меня; обставила, как самого последнего глупца, дав неверный совет. И потерялся я в тумане, и под землю провалился. И познакомился я с Эрлом, храбрым паучком, и помог он мне найти девочку, которая забилась в пещеру; варги не настигли её чудом. И вот теперь я здесь.

Друид долго молчал, а потом сказал:

— Знаю я, что ждёшь ты от меня ответов; но учти, что когда-нибудь некому тебе будет ответить, либо данный кем-то ответ не устроит совершенно, и ответы ты будешь вынужден находить сам. А про пери я тебя предупреждал в россказнях своих; видать, принял ты их за байки выжившего из ума старика, за невнимательность и поплатился.

Вопросы действительно имелись, поэтому Годомир спросил:

— Почему все или почти все пытались мне что-то сказать, на что-то намекнуть?

Старец молчал.

— Почему купец велел передать вам поклон, будто знает вас лично? — Не унимался юноша. — Почему пери вела себя так, словно видела меня не впервые? Отчего варгский вожак произнёс странные слова про какого-то царя и его детей?

Годомира осенило; он содрал со своей шеи златой кулон и подбежал к изголовью ложа Седобрада:

— Что это за медальон? Зачем он мне? Почему я должен носить на шее эту золотую вещицу? Отчего все так пялились на меня, будто протыкали иглами насквозь? Отвечайте!

Вздохнул тогда Вековлас, поняв, что уже не отвертеться:

— Пришло, видать время моё и время твоё. Видит Он, что всё, что я делал, я делал во благо. Пятнадцать лет стерёг я тебя как зеницу ока своего и ремёслам обучил. Точно внука родного любил, хоть и прихотей не исполнял. А теперь заявляется мой отрок через три летних месяца, а поздней осенью прямо таки требует ответ, точно с провинившейся овцы, отбившейся от стада.

— Что значит «точно родного»? — Вскричал Годомир. — Разве я не внук вам?!

— Имя тебе Годомир, что значит «наступит год — настанет мир». Не внук ты мне, но наследник хладского престола; единственное чадо в семье Древомира Слабого.

Того словно бревном по голове огрели; точно ледяной водой окатили из громадного ушата.

— Если это шутка, то шутка скверная!

— Разве могу я, старый и больной, так шутить с тем, кто мне так дорог? — Вздыхал дед.

— Если бы я был вам дорог, вы рассказали бы мне обо всём раньше!

— Раньше — когда? Когда я утащил тебя с ярмарочной распродажи? Или когда ты только научился говорить?

— В смысле — утащил? Я что, был в рабстве? — Ничего не понимал совсем уже сбитый с толку Годомир.

— Почти. Перед своей смертью твоя мать, хладская кронинхен успела вручить тебя одному из верноподданных; оседлал он коня и мчал что есть силы, но попал в засаду. А когда он поскакал в другую сторону, искромсал его один из кочевников, а тебя привёз на ярмарку. И повезло тебе, о неблагодарный, что на той ярмарке был я, ибо умею представиться купцом и сделать так, что никто меня не узнает.

Годомир молчал, поражённый услышанным.

— Спросишь, откуда я всё это взял? Я видел это, ибо я всё-таки друид. Но только когда я увидел медальон — только тогда все мои самые смутные сомнения перестали меня терзать и рассеялись окончательно. Я видел передачу ребёнка гонцу, видел город ста золотых ворот, я видел огонь. Но увидев на тебе медальон, я понял, что вручить тебя гонцу могла только непосредственно кронинхен. Не каждому дано носить символ солнца, и слишком это щедрый подарок, если дарить его первому встречному младенцу. А когда я через леших и ведмедей навёл справки, то выяснил, что отец твой, уж прости такие мои слова, последний трус, и убежал к границе своего царства на север, и ныне там его вотчина. И не во дворце, но в здравой избе влачит он жалкое существование своё, и в долгах, аки ранее в шелках, ибо с не с кого больше поборов снимать — люд кто полёг на поле брани, а кто обнищал настолько, что…

— Замолчите! — Взвизгнул Годомир, схватившись за сердце. И начал он крушить и ломать всё в жилище старика.

И глядел друид на обезумившего от горя человека, который только что узнал всю правду о себе и своём происхождении.

— К чему тогда всё это? — Рвал и метал юноша. — Почему не отвели вы меня к отцу, когда все страсти улеглись и кочевники убрались из Хлади сами? Для чего обучали самой чёрной работе, как последнего невольника, когда мог б я вкушать плоды заморские, полёживая на мягкой, устланной подушками перине? Зачем, зачем вы отравили мне всё моё детство?

Зарёванный парень снова подбежал к старику:

— Посмотрите на мои руки: это не руки царевича! Оборванцем я ходил и каждый приказ ваш я выполнял исправно! Я любил вас, как родного деда, и именно поэтому я старался не возражать.

Седобрад молчал.

— Вот, я думал, что отец мой, и мать моя — что нет их уже в живых. Теперь я узнаю, что отец мой жив и я не сирота…