Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И. - Страница 161

Острым оказался вопрос о главнокомандующем. Основным и практически единственным претендентом на этот пост был уже упомянутый генерал Вилле. Он был, несомненно, военным профессионалом, отличался авторитарным складом ума и активно модернизировал швейцарскую армию. Но в романской части Швейцарии он слыл германофилом и приверженцем прусских военных порядков. С точки же зрения «романдийцев» на этот пост лучше всего подходил аристократ из Граубюндена Теофил фон Шпрехер (874). Только его добровольный отказ от претензий на пост главнокомандующего позволил избежать острого конфликта именно в тот момент, когда стране необходимо было продемонстрировать свое единство. После голосования в парламенте эту должность получил Вилле, заручившийся поддержкой 122 из 185 депутатов. Фон Шпрехера же назначили начальником Генерального штаба.

Война оказала большое влияние на политическое развитие страны. Самое главное, возникла угроза национальному единству Швейцарии. Территориально символическую границу, обозначавшую культурные противоречия между немецкоязычной и франкоговорящей частями Германии, называли «картофельным рвом»[119]. Он проходил по реке Зане. Конфликты между могущественными соседями всегда становились для Швейцарии «пробой на разрыв». Вот и теперь немецкоязычные швейцарцы, составлявшие примерно 70 % населения, в основном симпатизировали Германии, а франкофоны — Франции. Последние открыто солидаризировались с Бельгией, нейтралитет которой был растоптан немцами. Французский писатель-пацифист Ромен Роллан, проведший в Швейцарии военные годы, к своему ужасу обнаружил, что мирные франко-швейцарцы за годы войны проявили себя еще большими французскими националистами, чем сами французы (875). Со своей стороны, немецкие швейцарцы обвиняли «романдийцев» в преднамеренном распространении выдумок, порожденных французской военной пропагандой. Особенно усердствовало «Немецко-швейцарское языковое объединение», являвшееся одной из ведущих германофильских организаций в Швейцарии. Его руководитель пастор Эдуард Блохер с 1915 г. стал и председателем организации «Голоса во время шторма» («Stimmen im Sturm»), занимавшейся откровенной прогерманской пропагандой. Другим борцом за «германство» стал Эмиль Гарро. Во время войны он писал Блохеру: «О, если бы только мы смогли освободиться от „романдийцев“ и стать пусть даже подданными Империи („Reichsdeutsch“)». Немного позже он добавил: «Выбросить их („романдийцев“) вон мы не можем, ведь уходя, они забрали бы с собой страну, хотя я искренне не понимаю, почему Швейцария обязательно должна исчезнуть в случае отделения от нее франкоязычной части» (цит. по: 876).

Особенно сложной была ситуация в прессе. Между германофилами и франкофонами началась настоящая газетная война. Противоборствующие стороны получали информацию из разных информационных агентств, и часто она была взаимоисключающей. Так, наименование французского агентства новостей «Гавас» стало в немецких кантонах Швейцарии символом лжи и пропаганды. На стороне франкофонов выделялся публицист из Женевы Вильям Фогт. Он выпустил отдельный памфлет, в котором обвинил всех без разбора немецких швейцарцев в «преклонении перед Пруссией». С другой стороны, германские агентства были не лучше — судя по их сообщениям, армии рейха одерживали победу за победой, — и так до окончательного поражения (877). После же реальных успехов армий Четверного союза на фронтах славословие в его адрес со стороны в общем-то спокойных и сдержанных швейцарцев вообще не знало границ. Так, например, в конце 1915 г. авторитетная «Нойе Цюрхер цайтунг» писала: «великое дело свершилось — от Остенде до Багдада широкой полосой пролегает огромная империя, которая в будущем, может быть весьма недалеком, еще прочнее сплотится в единую Четверную империю: Германию, Австро-Венгрию, Великую Болгарию и Оттоманскую Порту. В экономическом смысле этот новый союз государств захватит в свои руки гегемонию над Старым Светом» (878).

Впрочем, иногда раздавались трезвые, хотя и нетипичные для тогдашней Швейцарии голоса, которые с трудом пробивались к читающей публике. Так, после нападения Германии на Бельгию в «Нойе Цюрхер цайтунг» появилась статья видного публициста Эдуарда Фуэтера, выражавшая сочувствие Бельгии и Антанте в целом. Членом наблюдательного совета этого издания являлся профессор государственного, канонического и международного права университета в Цюрихе Макс Хубер, впоследствии ставший выдающимся дипломатом и председателем Международного Комитета Красного Креста. В ответ он резко раскритиковал Фуэтера в том смысле, что в такой сложной ситуации необходимо выдерживать подчеркнуто нейтральную позицию. Симпатизируя в целом Германии, Хубер все-таки осознавал, что «Нойе Цюрхер цайтунг» являлась тогда, пожалуй, единственной газетой, соединявшей немецкую и французскую части Швейцарии, и рисковать этим хрупким «мостиком» было бы просто преступно (879). Также и немецко-швейцарский писатель Конрад Фальке выпустил брошюру, в которой пытался убедить сограждан в необходимости «преодоления картофельного рва» («Überbrückung des Röstigrabens») (880).

Опаснее были германо-романские «недопонимания» в армии, командование которой чем дальше, тем меньше скрывало своих симпатии к Германии. Так, в своем письменном приказе еще от 15 сентября 1914 г. генерал Вилле высказал мнение о том, что «пока Центральные державы одерживают победы, нейтралитет страны можно сохранять, однако в случае, если перевес окажется на стороне Антанты, Швейцария едва ли будет в состоянии держаться в стороне, и ей придется втянуться во всеобщую войну» (881). Поэтому и граница с Германией была прикрыта войсками в наименьшей степени.

Когда по приказу Вилле командир бригады Риборди (родом из французской части кантона Вале) был замещен германоязычным Эмилем Зондерэггером из Аппенцеля (882), это вызвало неприятие среди солдат-франкофонов. Другой неприятный инцидент произошел в марте 1915 г. в двуязычном кантоне Фрибур, когда в народе распространились слухи о том, что швейцарское военное командование запретило якобы поездам, перевозящим интернированных французских солдат, останавливаться на территории этого кантона. Дело дошло до антигерманских демонстраций и оскорблений в адрес немецких профессоров, преподававших в университете Фрибура, а также немецко-швейцарских солдат (толпа на привокзальной площади обзывала их «грязными бошами») (883).

Но наибольший резонанс произвело так называемое дело полковников. С самого начала войны шеф швейцарской разведки Фридрих Мориц фон Ваттенвиль и полковник Карл Эгли снабжали военных атташе Германии и Австро-Венгрии разведывательными материалами исключительной ценности и секретности. В число таких материалов входили и дешифранты дипломатических депеш, раскодированные швейцарскими шифровальщиками. Это было грубым нарушением швейцарского нейтралитета. В декабре 1915 г. данный факт стал известен федеральному правительству. В стране, особенно в ее французской части, поднялась буря возмущения. Вилле, желая тихо замять дело, сместил обоих полковников с занимаемых постов. Но под давлением парламентариев, прессы и общественного мнения правительство 11 января 1916 г. назначило административное расследование. Предварительное следствие возглавил уже упомянутый Хубер. Для его совести это следствие стало огромным испытанием. С одной стороны, он видел, что все обвинения в адрес Ваттенвиля и Эгли абсолютно оправданны. Но Хубер не мог обнародовать источники своей информации и вынужден был дожидаться добровольного признания обвиняемых. Выбор был невелик — либо предать интересы государственной тайны, либо войти в конфликт с истиной и юстицией. Однако Хуберу все-таки удалось убедить полковника Эгли сделать частичное признание, после чего он мог спокойно продолжать следствие. 18 января Вилле против своего желания был вынужден отдать обоих офицеров под трибунал. Признавая их вину, главнокомандующий долго отказывался их осудить, мотивируя свою позицию заботой об имидже армии. В конечном итоге 28 февраля военный трибунал оправдал Ваттенвиля и Эгли, обязав, однако, военные власти наложить на них суровые меры дисциплинарного наказания. Вилле отдал полковников на 20 суток под строгий арест, а правительство уволило со службы. Во франкоязычной части Швейцарии мягкость наказания вызвала сильное разочарование, которое эхом отозвалось в прессе. Обыватели старались казаться примиренными, но их доверие к правительству было поколеблено, а к немецкоязычным швейцарцам вообще было сведено к минимуму. Социалисты были едины в критике армии и правящих кругов. Вскрылись и стали общественным достоянием глубокие противоречия между правительством и армейским руководством; на поверхность вышли неявные противоречия между регионами страны. Таким образом, проявились симптомы кризиса доверия в национальном масштабе. Это оживило общественную полемику среди интеллектуалов и политических деятелей о характере, сущности и пределах швейцарского нейтралитета в мировом конфликте, исход которого был еще очень туманным (884).