Потерявший веру (ЛП) - Картер И. С. - Страница 18

Глава девятая

Джеймс

По пути к безопасному дому, который Коул и команда Грима нашли для нас, я посвятил их обоих в подробности: операции против Саши Федорова и покушения, которое забрало практически всю мою команду, кроме Джейсона.

— Фёдоров знает, что я и Фей выжили? Как это возможно? — интересуется Коул, сразу же после того, как выложил всю имеющуюся у меня информацию за минусом сведений о младшей сестре его жены — Лили (сводная сестра о существовании, которой та не знает).

— Моё лучшее предположение, — предлагаю я, пожимая плечами. — У Вас утечка или двойной агент. Возможно даже больше чем один, если учесть способ как Фёдоров просочился к моим людям — без единого признака его появления.

— Когда мы убьём ублюдка?

Все глаза поворачиваются в сторону Грима. Просто невозможно не ощутить его несколько беспорядочные и ужасающие эмоции. Мой отдалившийся брат как незажжённая спичка — один чирк, и он сможет уничтожить целый лесной массив и по-прежнему продолжит гореть. Энергия, которую он источает, заставляет меня нервничать. Она хаотически непредсказуема и бешенная. Но всё же Коул и Люк кажутся равнодушными и просто немного позабавленными.

— Скоро, брат, — отвечает Коул. — Но давай не совершать одну и ту же ошибку дважды.

— Я согласен, — добавляю я, становясь центром всеобщего внимания, даже Грима. — Мои сведения о Фёдорове очевидно скомпрометированы. Нам нужно большее количество людей и больше времени, чтобы всё спланировать.

Коул кивает. Грим хмыкает в знак согласия, продолжая вытворять свои трюки с ножом с такой скоростью, что заставит любого другого человека потерять парочку пальцев, а Люк расслаблено смотрит на меня.

— Что? — настойчиво требую я после продолжительного времени, в течение которого младший из братьев Хантеров продолжает молчаливо глазеть на меня. — Ты не согласен?

— Мы останемся, — прохладно заявляет он. — Другие могут вернуться и перегруппироваться, чтобы затем присоединиться к нам через пару дней. Мы сможем собрать надёжную информацию прямо на месте и, между нами говоря, предпринять все меры предосторожности.

Я смотрю мгновение на Люка, прежде чем перевести взгляд от него на Коула, который, в свою очередь, пристально смотрит на своего брата с одной приподнятой бровью. Потом мой пристальный взгляд находит Грима, искоса поглядывающего на меня со своей акулье-подобной усмешкой на изуродованном лице. И наконец… затаив дыхание в груди… мои глаза опять возвращаются к Люку, чьё внимание так и никуда не сместилось от меня даже на секунду.

Я могу отказаться (и это будет самым мудрым решением), но я прибыл сюда, чтобы кое-кого забрать. Я должен вернуть Доновану его дочь, и я не уеду, пока не получу её.

— Прекрасно, — категорически соглашаюсь я. — Мы остаёмся.

Электрическая дрожь прокатывается по моему позвоночнику от жара, вспыхнувшего в тёмных глазах Люка Хантера. Это не раскаленное пламя костра, а практически бело-синий жар, сжигающий всё на своём пути.

Я могу лгать себе и притворяться, что остаться с ним это вполне самоотверженный акт, но я устал от лжи.

Я был готов упасть в пропасть.

***

Коул, Грим и их люди, планирующие вернуться обратно в Венгрию через три-четыре дня, мы с Люком доставлены в укрепленный безопасный дом, расположенный в предместьях деревни, которая по моим оценкам находиться в пятидесяти милях от деятельности Фёдорова.

Расстояние не большое, но я надеюсь достаточное, чтобы быть вне его досягаемости. В любой случае, местные жители знают, что надо держаться подальше от нас и маленького дома, который стоит на участке земли примерно в акр. Люди Коула заплатили каждой семье в этой сонной деревушке. Они все знают, что надо держать свои рты на замке и отвести в сторону взгляд. Цена их молчания — эквивалент заработка средней семьи за шесть месяцев, и, по крайней мере, подарит нам анонимность на какое-то время.

Примерно за двенадцать часов после прибытия — мы полностью укомплектованы продовольствием, оружием и оборудованием, и когда я наблюдаю за тем, как последний мужчина выходит из двери, моё тело наконец-то сдаётся усталости.

На последнем остатке энергии, достаточном лишь чтобы дотащить себя в одну из тех тесных спален, я раздеваюсь и падаю на спину от истощения, которое поглощает меня, как только моя голова прикасается к колючей подушке.

Я засыпаю как убитый. Моё тело в упадке после почти сорока восьмичасового безостановочного, подпитываемого адреналином беспредела, той бездумной аварии и беспокойной энергетики.

Но мне сняться сны.

Боже, неужели мне снится сон.

Мой разум перескакивает между давно похороненными воспоминаниями: о первых поцелуях, украденных моментах и о ночах, заполненных исследованием новой любви. Я чувствую первое дыхание младенца, мягкие пушистые волосики на кончиках пальцев. Ощущаю все. Начиная с погружения в радостный смех, первое Рождество и шаткие первые шашки малышки. Затем все превращается в туманный фильм о семье, жизни и любви. Но как только я начинаю верить этим снам, упиваться ими и погружаюсь в теплоту воспоминаний — туман поднимается. И то, что скрывается позади густого дыма — это кровь, смерть и разрушение. Я вижу перерезанные горла, широко открытые зелёные глаза от настигнутой боли, и пухленькие ножки карапуза, утопающие в темной крови. Я вижу маленькую девочку, рыдающую в луже крови своего младшего братика. Я вижу мою любовь, мою жизнь — зверски зарезанную. Я вижу улыбку моего отца, когда он демонстрирует мне лезвие, которым распотрошил мою жену. Я чувствую отвращение от ехидства в глазах моей матери, пока она рассказывает мне, что он изнасиловал её по-прежнему тёплое тело и что та же судьба постигнет мою дочь Алису, если я не буду тянуть лямку семейных связей. Воцарилась кровавая резня. Резня моей семьи — это ночной кошмар, просачивающийся в сны, который за мгновение железными рукавицами выхватывает меня из сна, разрывая в клочья моё сердце.

Я мгновенно просыпаюсь.

Когда моя грудь напрягается от боли, мой торс из-за охватившего меня напряжения вытягивается по струнке. Я не могу вздохнуть. Я не могу смотреть. Я задыхаюсь… задыхаюсь, когда холодный пот покрывает мою обнаженную кожу, а мои ноги извиваются и поворачиваются в слабой попытке выпутать себя из хлопковых простыней, обернувшихся вокруг меня как удав.

— Плохой сон? — спрашивает меня голос из темноты. Хотя это не просто какой-то голос. Даже в этом состоянии, когда грохочущее сердце крадёт у меня дыхание и рассудок, я знаю, что это — его голос.

Мои глаза улавливают силуэт его фигуры. Он сидит в углу комнаты на потрёпанном старом кресле. И даже если этот предмет мебели больше подходит для свалки, Люк всё равно заставляет его походить на свой трон. Вчерашняя порванная и окровавленная одежда пропала. Сегодня этот мужчина свежевыбрит, только после душа и одет во всё чёрное. В тусклом предутреннем свете, я могу рассмотреть лишь тень его профиля и больше ничего. Он восседает словно королевский призрак — мрачное наваждение плохого предзнаменования.

— Что ты здесь делаешь? Ты поспал?

Я осматриваю своё тело, моё сердце беспорядочно бьётся, и я проверяю, чтобы все мои наиболее важные части тела были прикрыты.

Люк не отвечает. Вместо этого, он встаёт и преодолевает расстояние между нами размеренным шагом.

— Что ты видел в своём сне? — тон его голоса мягок, и в темноте черты его лица скрыты от моих глаз, так что я даже могу притвориться, что в его вопросе скрыта обеспокоенность.

— Зачем? Ты хочешь успокоить меня?

Он не присаживается. Он остаётся стоять. Его мощная фигура вырисовывается надо мной и внешне кажется, что растёт и становится всё больше и темнее, как будто его присутствие иссушает все остатки света в комнате.

— Нет. Я хочу знать, какие тёмные вещи скрыты внутри тебя, — произносит он после длительного молчания.