Идя сквозь огонь (СИ) - Зарвин Владимир - Страница 89

— Тебя послушать, так моя сестра влюбилась в боярина из благодарности! — насупилась Ванда. — Но благодарность и любовь — разные чувства, и одно из них не порождает другое!

— Как знать? — пожал плечами московит. — У одних людей так, у других — по-иному. По мне, так любовь может произрасти из любого доброго чувства, если только оно искренно…

У кого-то любовь рождается из жалости, у кого-то — из страсти, кто-то мнит, что лишь благодарен за помощь, а в сердце его уже зреет любовь!

Ванда с интересом подняла взор на своего спутника. Худой, нескладный, с угловатыми чертами лица, он, в то же время, чем-то располагал к себе. Привлекали его открытый взгляд, рассудительная, правильная речь. Да и в храбрости боярину трудно было отказать.

В памяти девушки еще свежи были впечатления от того, как ловко и умело Орешников сражался с лесными татями.

Глядя на него, нетрудно было поверить, что сей человек не лжет, и Ванда мысленно поблагодарила Пресвятую Деву за то, что та послала ей такого попутчика…

Подъезжая к Самбору, Зигфрид велел горнисту трубить в рог. Заслышав сигнал посланника Ордена, люди Рароха бросились к воротам и без промедления опустили на край замкового рва подъёмный мост.

Въехав во двор крепости, тевтонец тотчас слез с коня и поспешил во внутренние покои замка. Потомок Недригайлы ждал его в просторной горнице, служившей Самборскому Воеводе залом для приема гостей.

На столике перед ним стоял кувшин с вином из запасов пана Кшиштофа, на деревянном блюде дымился, распространяя аромат жареного мяса, только что снятый с вертела окорок.

— Дорогой друг! — отставив полупустой кубок, поднялся из-за стола Рарох. — Рад приветствовать тебя в твердыне моего рода! Раздели со мной сию скромную трапезу. За дружеской пирушкой нам будет легче обсуждать грядущие свершения!

— Что ж, можно и разделить! — холодно бросил ему с порога крестоносец. — Но сперва скажи, зачем ты убил моих людей?!

— Каких еще людей? — искренне изумился шляхтич. — О чем ты речешь?

— Один из моих отрядов получил наказ перехватывать всех знатных путников, проезжающих через Старый Бор, поскольку они могут везти королевские наказы и прочие ценные бумаги. Мои подчиненные выследили отряд какой-то знатной дамы, направлявшейся на север, и преследовали ее до самого края леса, пока ты не испортил им всю охоту.

Не говори, что я возвожу на тебя напраслину! Один из моих людей остался жив и рассказал, что сталось с его товарищами. Старшего над ними ты лично обезглавил, еще двоих сразили пулями твои стрелки!..

— Вот ты о чем! — усмехнулся Рарох. — А как я должен был поступить, узрев татей, преследующих вельможную панну и ее спутника?

Да и со мной твои бродяги едва ли почтительно обошлись. Пойдем, я покажу свой щит с засевшими в нем обломками стрел! К тому же, на лбу у сих уродов не было написано, что это твои слуги!

Впрочем, будь мне известно, что ты их хозяин, я бы не поступил с ними по-иному!

— Это отчего, же? — изумленно приподнял бровь, посланник Ордена.

— Во-первых, потому, что рыцарю надлежит заступаться за женщин и сирот, кто бы их ни преследовал. А во-вторых, я не мог отдать на растерзание двуногому зверью дочь человека, пытавшегося возродить на землях Унии справедливость.

Князь Корибут не единожды обращался к Королю с просьбой вернуть моему роду фамильные земли, и хотя ему не удалось пробудить в Ягеллолне совесть, я благодарен ему за сию попытку!..

— Постой! Не хочешь ли ты сказать, что спасенная тобой девица — дочь покойного Жигмонта Корибута? — бритое лицо крестоносца вытянулось в изумленной гримасе. — Ты уверен в том, что это она?

— Что же, я никогда прежде не видел Эвелину? — надменно усмехнулся Рарох. — Князь привозил ее ко Двору, где мне самому не раз приходилось бывать. Правда, в последний раз мы с ней виделись, когда она была совсем ребенком. Но годы не смогли изменить ее облик до неузнаваемости!

— Это меняет дело! — произнес крестоносец, улыбаясь своим мыслям. — Не знаю, как в сих краях очутилась княжна Корибут, но это не могло быть случайностью. Небо предоставляет нам шанс обрести куда больше, чем я мог надеяться!

Пойдем же, пан Рарох, я хочу увидеть твою гостью!

Глава 42

— Давно ли ты виделась со своей сестрой? — полюбопытствовал Орешников у Ванды на привале.

— Я приезжала к ней в Краков по весне, — ответила девушка, — это было незадолго до того, как мной попытался овладеть деверь. А к чему ты вопрошаешь?

— Оскорбленная предательством родни, ты вскоре ушла на войну… — задумчиво промолвил боярин. — А значит, тебе неведомо, что сталось с княжной после вашей встречи.

— А что с ней могло статься? — насторожилась Ванда.

— Думаю, ничего страшного! — поспешил успокоить ее московит. — Жить при дворе, может, и скучновато, зато не так опасно, как ходить в битву!

Я о другом подумал. Вернувшись на Москву, я наверняка встречу там Бутурлина. Без сомнения, он станет расспрашивать меня, нет ли у меня новостей о княжне. Все-таки я был на Литве и кое-что мог о ней слышать от шляхтичей, приезжавших из Кракова в Кременец. Жаль, что тебе известно об Эве не больше моего…

— И мне тоже! — горько вздохнула, Ванда. — Знаешь, я часто жалела о том, что Эва мне не родная, а только двоюродная сестра. Она любит меня, с ней можно без боязни говорить о сокровенном…

С Анной все по-другому. И родители у нас одни, а мы с ней будто чужие. Сколько помню, всегда насмешничала, пыталась меня чем-то уколоть…

— Так бывает, — кивнул ей Орешников, — порой чужие люди нам ближе по духу, чем кровные родственники. Бутурлин мне не родич, а вспоминаю о нем с теплотой, яко о брате! Он всегда в бою прикрывал мне спину, последним куском хлеба делился в походе!

Нас на Москве четверо друзей: я, Митька, Федька Усов да Василий Булавин. Он у нас за старшего и по возрасту, и по рассудительности будет!

Жаль, что судьба нас по свету разбросала! Федор с Васей на южном порубежье, я — здесь, на Литве, полгода служил, а где нынче Митя — не ведаю вовсе. Великий Князь сказывал, что припас для него какую-то особую службу. А что за служба, о том известно лишь самому Владыке…

— Знаешь, я тоже хотела послужить Отечеству, — грустно улыбнулась Ванда, — думала, что везу Самборскому Воеводе какое-то важное послание. А в нем содержался лишь наказ удерживать меня подольше в Самборе…

— Воистину ваш Государь не обделен умом! — причмокнул языком московит. — По-своему его можно понять. Он хотел сохранить тебе жизнь и посему отправил подальше от войны.

Но откуда ты знаешь, что было в королевском послании? Обычно бумаги запечатывают сургучом с оттиском гербового перстня. Ты что же, осмелилась сломать на свитке печать?

— Я не ломала печати, это сделал вожак татей, взявших меня в плен. Из его слов я поняла, что он охотится за королевскими гонцами, везущими ценные бумаги.

Разбойник прочитал вслух мою грамоту, после чего бросил ее в огонь…

— Что ж, может, и к лучшему, что в свитке не оказалось ничего важного, — утешил девушку боярин, — было бы куда хуже, завладей тати и впрямь ценным посланием.

Любопытно только, кто их предводитель — иноземец или местный недруг Унии?

— По-польски он молвил не хуже самих поляков, но выговор у него был немецкий, — припомнила подробности встречи с главой разбойников Ванда, — и лицо у него было бритое, как у немца…

— Знать бы еще, что это за немец! — вздохнул московит. — Может быть, лазутчик Ливонии? Ливонский Орден водит дружбу со шведами. Немудрено, что они могли послать на Литву своего человека, дабы тот вредил Польской Короне. Впрочем, сколотить шайку в сих лесах могли и наши старые друзья-тевтонцы. С этих станется!

— То, что я видела, нельзя назвать шайкой! — подняла на боярина взор девушка. — Это было целое войско в доспехах, с луками и стрелами. Одних шатров не менее тридцати, значит, народу в них около сотни!