Мадам Лекринова (СИ) - Браус Иса - Страница 1

Для потомков

Здравствуй, дорогой читатель. Меня зовут Искандер Тер-Николаев, и это письмо я пишу в 1930 году. Мне искренни жаль, что эта связь односторонняя. Ты знаешь, как меня зовут, а в дальнейшем ещё кое-что узнаешь обо мне, однако я ничего не буду знать о тебе. Что очень печально. И всё же я хочу верить, что твоя жизнь не менее интересная, чем то, что я приготовил для тебя.

Я родился и провёл большую часть своей молодости на Острове святого Феодора. Это была маленькая, но удивительная провинция нашей славной Империи. Этот остров получил неофициальный статус имперской мастерской. И не зря! На нём жили и живут самые талантливые изобретатели, о которых я слышал и с которыми знаком лично.

За всю свою молодость, я успел погостить во всех городах моей маленькой родины, вляпаться во множество приключений и познакомиться с интересными людьми.

Так что к своим сорокам годам я скопил множество историй человеческих судеб. В них есть всё: жизнь и смерть, радость и горе, верность и предательство, любовь и ненависть к ближнему. И когда мои знакомые изобретатели братья Станковы, которые много лет работали над перемещением объектов во времени и пространстве, предложили мне отправить по временной линии что-нибудь из моих вещей, я решил, что это будут самые интересные истории, которые случились на острове.

Возможно, благодаря гению моих знакомых изобретателей, я и сам смогу отправиться в будущие и даже познакомиться с тобой. А пока я дарю тебе кусочек нашего мира.

Добро пожаловать на Остров святого Феодора!

Предесловие

Пожалуй, я начну своё повествование с одного знакомства.

К сожалению, в угоду политике крупных держав, мне и другим подданным Империи приходилось участвовать в Великой войне. Все эти годы, пока шло это бессмысленное кровопролитие, я чувствовал, как госпожа по имени Смерть дышала мне в затылок, а осенью 1916 года, когда я участвовал в Луцком прорыве, она чуть не заключила меня в свои объятья на целую вечность. До сих пор в дрожь бросает при этих воспоминаниях. Бедный мой соратник, который был рядом со мной, наступил на мину, и её взрыв оказался настолько мощным, что меня отшвырнула на несколько метров. Когда же я очнулся в лазарете, мне рассказали, что я лежал под горой трупов, и только, лежа в труповозке, я стал подавать признаки жизни, в виде болезненных глухих стонов.

В общем, я пролежал целых два месяца, лечась от ожогов. Единственный плюс моего положения был в том, что я в лазарете познакомился с хорошими людьми. По вечерам те, кто мог ходить, собирались большой кучкой у моей койки и рассказывали истории из жизни, которая у нас была до войны. Это вселяло в нас надежду, что скоро всё будет, как прежде, но я понимал уже тогда, что, несмотря на свой оптимизм, вряд ли я после пережитого смогу смотреть на жизнь как прежде, и не важно, кто в этой войне победит.

Прости, я немного отвлёкся. Когда мои товарищи узнали, что я в своё время работал в редакции литературного журнала, ко мне почти все солдаты стали обращаться за советами, как лучше написать письмо своим близким. Мне всегда говорил, что у меня хороший стиль письма, но я считаю, что мне ещё долго предстоит учиться писательскому искусству.

Когда же моё состояние улучшилось, и я смог встать с койки, ко мне через общих знакомых обратился солдат, который смог чудом выжить во время газовой атаки. Из-за газа бедняга ослеп, и доктора не могли дать гарантий того, что зрение когда-нибудь вернётся, поэтому, когда ему стало чуть лучше, он попросил меня под диктовку написать письмо его родным. Так я познакомился с ещё одним интересным человеком, который оказался моим земляком. Я был его писарем до тех пор, пока меня не выписали из лазарета.

Зимой 1916 года появилась угроза того, что немецкие корабли появятся у берегов моего родного острова, поэтому всем солдата, кто был оттуда родом, в том числе и мне, было приказано сформироваться в один в Феодоровский полк под командованием генерала Геворкян. Так по воле судьбы, плывя на корабле "Феодор Балтийский", который направлялся к берегам острова святого Феодора, я снова встретился со своим старым знакомым. У моего нового друга оказалось здоровье как у быка, но, к сожалению, правый глаз навсегда ослеп. Из-за этого слепого глаза, он среди однополчан получил прозвище "Хрусталик". По началу его это очень сильно обижало, один раз дело даже кончилось дракой, в которой я заработал большущий синяк, из-за того, что попытался выступить в роли миротворца, но потом мой друг постепенно привык к своему прозвищу.

Вечером, когда по словам капитана корабля до прибытия оставалось примерно десять часов, я, Хрусталик и ещё двое моих ратешных друзей: Степан и Иван, — с которыми мне довелось делить каюту, играли в карты, при этом рассказывая о делах сердечных.

— Вот закончится война, обязательно женюсь! — заявил Степан.

— И на ком же? — спросил Хрусталик, выложив на стол семёрку червей

— Ещё не знаю, у меня много подружек в Александрограде и в Кутузово осталось.

— Ты только аккуратно выбирай, — предостерёг в шутливой форме Иван, покрыв карту Хрусталика валетом червей, — А то ещё попадётся тебе мадам Лекринова, и закричит она тебя до смерти, а потом заберёт всё, что ты нажил.

— Мадам Лекринова? Думаю, это вряд ли! — сказал я, достав из своей коробочки папироску, — Забавно, уже два года прошло после этого громкого дела, а я до сих не понимаю, как она могла убивать своим криком.

— Как? Как? Так же и все бабы, Искандер! — промолвил Иван, — Мне кажется, у них это врождённый дар!

— Что за вздор? — воскликнул Степан, — Если бы каждая женщина могла убивать своим криком, то мы бы были вымирающим видом! Я вот уверен, мадам Лекринова продала душу дьяволу за такую силу. Мне так один дьякон из моей родной деревни сказал. Не вижу оснований ему не верить!

— Степан, на дворе двадцатый век! Что это ещё за мракобесие? — воскликнул я.

— Почему мракобесие? Если есть Бог, а значит есть и Дьявол. Логично? Логично! Ты, Искандер, со мной воевал в Галиции, поэтому знаешь, что звуковые оружия массового поражения весят аки целый танк, поэтому технологиям нашего времени этот крик невозможно приписать. Следовательно, мадам продала душу Дьяволу, чтобы убивать своим криком. — вот такое заключение сделал Степан.

И тут я обратил внимание на Хрусталика. Во время нашего спора, он смотрел на нас с определённой долей презрения, будто он хотел этим взглядом сказать: "Да вы ничего не знаете об этом деле!"

— Хрусталик? — обратился к нему Иван, — Что это с тобой?

Хрусталик же молча покинул каюту, оставив нас в полном недоумение.

Наш лагерь был размещён в шестнадцати километрах от Александрограда, поэтому тем солдатам, у кого жили в административном центре родные, было разрешено после очередных учений уйти в увольнительное до вечера. Хоть я сам был родом из Южного Рюрикслава, но в Александрограде жил один мой дальний родственник, с которым я очень давно не общался, поэтому меня также занесли в списки.

Когда рано утром учения завершились, до поездки в Александроград оставалось полчаса, как раз этого времени хватало, чтобы спастись от зимнего холодного ветра папироской. Я немного отошёл от лагеря в сторону лесной опушки. Как раз по дороге я столкнулся с Хрусталиком. Остановившись у ближайшего дерева, мой друг попросил у меня папироску. Я достал её из своего свертка и угостил ею Хрусталика.

— Благодарю. — мой ратешный друг сделал затяжку, — Да уж, если бы мне ещё три года назад сказали, что я начну курить, то принял бы это за шутку.

— Понимаю. Я сам до войны курил только из дымокуров в харчевнях Южного Рюрикслава.

— Слушай, Искандер, я хотел бы извиниться, что так грубо ушёл, а потом ещё игнорировал тебя до сего момента. Я очень некрасиво поступил.

— Какие глупости! Я не в обиде! — сделав ещё одну затяжку, я решил задать вопрос, — История мадам Лекриновой… У тебя тогда был такой взгляд, будто бы это история коснулась тебя лично.