Тайна Богов - Вербер Бернард - Страница 42

Она говорит мне:

– Иди как можно дальше в поисках, не бойся рисковать, не ставь себе ограничений. Только так ты станешь особенным, неподражаемым. Придумывай невероятные ситуации, необыкновенных, оригинальных персонажей. Не бойся, что получится «слишком», не бойся шокировать. Все, что сегодня критики называют «отвечающим духу времени», они сами же завтра назовут старомодным. Прокладывай свою собственную дорогу, не похожую на другие. Не старайся быть модным. Диктуй свою моду.

Я пишу как сумасшедший. Довожу в романе ситуации до абсурда, до смешного. До экстравагантного. Когда я захожу слишком далеко, сюжет разваливается, как карточный домик, построенный наспех.

Мои Вавилонские башни.

Тогда я начинаю снова, и снова, и снова.

Пытаюсь применять правило: внутренний мир персонажей определяет их поступки, а не наоборот. И чувствую, что стал писать по-другому. Более медленно и тяжело, но текст получается более глубоким.

Дельфина читает то, что я написал, и сурово критикует. Она заставляет меня сильнее углубляться в психологические нюансы. Считает, что Мата Хари недостаточно изящна, что Зевс слишком очеловечен. Единственный персонаж, который ей кажется интересным, – это Рауль.

– У него есть темная сторона, и это привлекает. Он выглядит суровым, но в то же время понимаешь, что он не плохой. Вот настоящий герой твоего «Царства богов». Пусть он выиграет.

Я с трудом сглатываю. Настоящий Рауль выиграл в Большой Игре на Эдеме, ладно, но пусть он не лезет в мою жизнь в этом мире.

Я мрачнею.

– Автор романа – я, и я буду решать, кто хороший парень и кто выиграет. Увидишь, что я сделаю с твоим Раулем.

– Опомнись. Не надо мне ничего доказывать. Если ты назло попытаешься сделать Рауля антипатичным персонажем, это будет очень заметно, и ты добьешься совершенно обратного эффекта. Точно так же, если ты попытаешься спасти этого трусливого Мишеля, это будет выглядеть натянуто. У тебя нет выбора. Ты должен предоставить своим персонажам свободу. Они уже стали слишком живыми, чтобы ты вертел ими как хочешь.

Мы проводим выходные вместе, и она учит меня дельфиньей йоге. Я не очень спортивен, мне не хватает гибкости и мне трудно повторять ее движения. Дельфина говорит, что я должен делать вдох, потягиваясь, чтобы расслабить все тело.

Мы идем в кино на приключенческий фильм, и она говорит, чтобы я следил за всеми деталями и анализировал.

– Что не так в этом фильме?

– Актеры какие-то вялые.

– Нет, дело не в актерах. Дело в сценарии. Они показались тебе вялыми, потому что их персонажи были никакими, словно брикеты замороженных овощей. Все было ясно с самого начала. Я могла бы точно сказать, что будет в каждой следующей сцене. Быть непредсказуемым – это минимум вежливости, которой читатель вправе ожидать от автора. В этом фильме было совершенно очевидно, что главный герой победит. Найдет сокровище и поцелует принцессу. В нем не было ничего противоречивого. На протяжении всего фильма он оставался совершенно одинаковым. Настоящий, хороший персонаж романа меняется, сам сюжет заставляет его меняться. Это как маятник. Эгоист становится щедрым. Трус становится храбрецом. Скромный и тихий поднимается на царский трон. Он меняется. Именно поэтому рассказанная история оказывает терапевтический эффект на зрителя или читателя. Она показывает, что и он может измениться. Его недостатки тут не помеха. Они даже могут стать преимуществами.

Мне нравится, когда она так рассуждает.

– Настоящий герой не должен быть однозначным, мы всегда должны предполагать, что он может потерпеть неудачу или перейти на сторону негодяев. Пусть принцесса откажет ему, пусть его близкие подозревают его в преступлении. Все как в жизни. Ведь принцессы не соглашаются спать с первым встречным.

– Да, я уже заметил.

Дельфина делает вид, что не слышала этих слов.

– Те, кто рядом с героем, не только не помогают ему, они из зависти создают массу препятствий у него на пути.

– Это мне тоже знакомо.

Она умолкает и презрительно смотрит на меня.

– А знаешь почему? Потому что ты герой своего собственного произведения, и в нем полно противоречий.

– Как это?

– Ты бог, а жизни тебя учит смертная, религию которой ты сам выдумал. Ты ведь это говорил, да? – И она начинает смеяться. – Кроме того, ты и сам не понимаешь того, чему учил других!

Иногда мы с ней заходим в дельфиний храм. Она говорит мне:

– Сделай хотя бы вид, что ты молишься.

И о чем мне думать, пока я тут теряю время?

О том, что ты делал накануне. Обдумывай все поступки, которые ты совершил вчера. На прошлой неделе. Месяц назад. И старайся понять смысл того, что с тобой происходит.

Иногда мы ходим ужинать в ресторан, пробуем разную иностранную кухню и традиционные блюда Петушии. Дельфина учит меня искусству понимать вкус. Существует четыре основных вкуса: горький, кислый, сладкий, соленый. Семь основных запахов: мятный, камфароподобный, цветочный, мускусный, цветочный, гнилостный, эфирный, острый.

Все вкусы и запахи, которые мы чувствуем, – это сочетания четырех основных вкусов и семи основных запахов. Но сочетаний этих бесчисленное множество, говорит она.

Однажды утром, как обычно спустившись в кафе, я вижу за одним из столиков Арчибальда Густена. Он завтракает в окружении веселой компании. Все они в костюмах и галстуках. У самого Густена на шее этот его вечный зеленый платок, в руке он держит мундштук из слоновой кости.

Академик узнает меня и тут же выдает:

– О, друзья мои! Прошу вас поприветствовать Габриеля Асколейна, великого автора бестселлеров.

Его приятели издают какие-то звуки, которые больше похожи на издевательство, чем не приветствие.

Я здороваюсь в ответ и собираюсь сесть подальше от них, чтобы спокойно приступить к работе. Но академик встает и подходит ко мне.

– Да ладно, Габриель, расслабься. Что, опять строчишь очередной бред?

Теперь я вижу, что он слегка навеселе, взгляд его мутен. Он смотрит на меня в упор и вдруг хватает за руку, наклоняется ко мне и шепчет на ухо.

– Я должен сказать тебе одну вещь, Габриель. Я завидую тебе.

От него разит вином.

– Вы завидуете мне?

Он тащит меня за свой столик, подзывает официанта и требует, чтобы тот немедленно принес мне выпить.

– Разумеется, завидую. Ты думаешь, я идиот? Думаешь, что все эти прекрасные люди – писатели, мои друзья, – не чувствуют в глубине души, что такое Истина? Печальная Истина?

Его компания смотрит на меня с интересом.

– Габриель, ты – это будущее, – шепчет Арчибальд. – А мы – прошлое.

Тут он разражается хохотом и, подняв стакан, провозглашает:

– За прошлое!

Все радостно подхватывают:

– За прошлое!

– Я считаю, что вы просто великолепны, если не пытаетесь тут же разбить мне лицо, – говорит один из тех, кто сидит за столиком Густена. – Я ведь столько гадостей написал о вас, хотя не читал ни одной вашей книги!

Все хохочут. Вдруг Арчибальд становится серьезным.

– Действительно, мы все тебя ненавидим и презираем, и постараемся навредить как можно сильнее. Молчанием, оскорблениями, клеветой… Но ты должен знать… Ты должен быть нам благодарен. Мы поступаем так, потому что… потому что, даже не читая твоих книг, мы знаем, что ты… Ты создаешь миры.

Всеобщее веселье. Арчибальд снова обращается ко мне.

– Знаешь, почему лично я ненавижу тебя? Из-за моей дочери. Раньше она не читала. К тринадцати годам она не прочитала ни одного романа. И вдруг в один прекрасный день она наткнулась на одну из твоих книг. Кто-то из ее школьных приятелей ей подсунул твой роман. Она открыла его и прочитала за одну ночь. Затем второй. За месяц она прочитала все, что ты написал. Все четырнадцать книг. И тогда она стала говорить с нами о философии и истории. Она стала читать философские и исторические книги, чтобы узнать больше о том, о чем она прочитала в твоих сочинениях. Ты научил ее любить чтение.

– Тем лучше, – отвечаю я. – В чем проблема? Его взгляд становится все суровее.