За тенью дракона (СИ) - Бабакин Валентин - Страница 49

Толпа затихла только после того, как верховный жрец империи Заук величественно вскинул руку, взывая к спокойствию и медленно обводя трибуны тяжелым взглядом. Зависла мертвая тишина. Все ждали, что скажет жрец.

— Граждане великой Империи мауронгов, — произнес Заук. — В глубокой печали стою я пред вами, ибо видел, как свет истины померк в очах еще недавнего соратника нашего, и пошел он ослепленный корыстью и тьмой против власти данной нам свыше самим Мауронгом. Блеск золота затмил глаза его, и погряз он в деяниях преступных. Из-за него погибли тысячи соратников наших.

— Смерть! Смерть преступнику! — послышались вопли со всех сторон.

— Он умрет, — кивнул Заук. — Но чтобы неповадно было кому-либо в дальнейшем совершать деяния подобные, он умрет смертью мучительною.

— Правильно! Пусть умрет в муках!

— Здесь собрались величайшие воины Империи, чтобы биться за трон вожака! — продолжил Заук. — Эта казнь будет началом сего великого празднества.

Тайлуг слушал жреца, скользя взглядом по трибунам, темному небу и ловя лицом редкие колючие снежинки.

Жрец говорил, вещая слова благие и назидательные. Но Тайлуг видел за ними ложь и лицемерие. Он видел сколь много сущностей, говорящих подобные слова и носящих облик человеческий, расплодилось в этом мире. Все они выдают ложь за истину, безверие за веру, а демона смерти за Творца миров.

Тайлуг не испытывал к ним никаких чувств. Он знал, что настанет час, и все они уйдут в небытие, как и весь этот мир, расплодивший их. Стоя рядом с виселицей, он испытывал лишь чувство подлинной, ничем не ограниченной свободы, безжалостной и страшной в своем абсолюте, свободы от всего этого мира с его иллюзиями и надеждами, догматами веры и отчаяньем безверия, безмолвием небес и воплями страждущих, поисками истины и безумием заблуждения.

В первом ряду трибун он увидел Адаульфа. Еще недавно Тайлуг желал немедленно растерзать его, накинуться на него, как дикий зверь и вцепиться в горло, но в сей миг не испытал ничего кроме холодной пустоты внутри себя. И в этой пустоте была великая и спокойная сила.

— После чего будут раздроблены кости рук и ног, вырван язык и вспорот живот! — истошно завопил Заук, и Тайлуг почувствовал на своих локтях цепкие ладони подручных палача.

— Казнь состоится немедленно! Но по милосердному закону великого Мауронга мы должны предоставить последнее слово преступнику, чтобы он смог попросить прощения у своих соратников за содеянное. Желаешь ли ты сказать последнее слово, изменник?

Тайлуг встряхнул локтями, освобождая руки.

— Рано цепляетесь, — произнес он пренебрежительно в адрес подручных палача.

Толпа созерцателей выжидающе затихла.

— Я не изменник, — негромко произнес Тайлуг, но его услышал каждый из многих тысяч.

— Я не изменник, — повторил он уже громче. — Я воин Империи и остаюсь им. Но я виновен. Я виновен в том, что доверился негодяю Адаульфу и оставил город без защиты.

— Достаточно! — прервал его Заук. — Палач! Приступай!

— Пусть говорит! Пусть! Он невиновен! — послышались многочисленные возгласы.

— Граждане Империи мауронгов, — продолжил Тайлуг. — Еще недавно я не подозревал, насколько глубоко проникла ложь и предательство в ряды наши. Но теперь прозрел и знаю, что измена воцарилась в самом сердце стольного города Империи в лице жреца Та-Зама, который вознамерился захватить власть и отменить законы великого Мауронга. Вы этого желаете?

Тайлуг медленно обвел свинцовым взглядом трибуны, а затем посмотрел в упор на Та-Зама, сидящего среди высших жрецов.

— Ложь! Вранье! Он сошел с ума! — раздались редкие возгласы.

— Предсмертный бред! — с усмешкой произнес Та-Зам.

— Чем докажешь, Тайлуг?! Докажи, коли не шутишь! — донеслось с трибун.

— Чем докажу? — Тайлуг мрачно усмехнулся. — Меч докажет правоту мою. Я желаю биться за Меч вожака Империи, и сам дух великого Мауронга, направляя мой клинок от победы к победе, будет свидетелем правоты моей.

Над трибунами вновь зависла тишина, да такая, что в ней слышался шепот снежинок, падающих на мерзлую землю.

— Я докажу! — нарушил тишину Тайлуг. — Меч в моих руках докажет, что наместник Адаульф присвоил деньги имперской казны, а мне подсунул тридцать монет и обвинил меня в воровстве и государственной измене. Я докажу, что жрец Та-Зам готовит захват власти и отмену законов великого Мауронга. Я докажу, что я не изменник.

— Нет! — раздался громкий возглас Заука. — Преступник не может участвовать в поединках за Меч Власти!

— Не может! Нет! — раздались истошные вопли множества созерцателей. — Смерть изменнику!

— Пусть бьется! Пусть! — послышались не менее многочисленные крики.

— Нет! — возразил Заук. — В боях могут участвовать только свободные граждане Империи! Рабы и преступники вне закона Мауронга! По закону Мауронга преступник не может биться с вожаком! Да свершится казнь!

— Жрец! Ты верно поведал нам закон! — громко произнес Тайлуг. — Но ты сам противоречишь закону, повелевая казнить меня и не дозволяя мне биться!

— Хватит! — Заук махнул рукой. — Заканчивайте этот спектакль!

Подручные палача вновь ринулись к Тайлугу.

— Прочь! — прорычал он на них зверем так, что те шарахнулись в стороны.

— Ты противоречишь закону, жрец, — уже спокойно произнес Тайлуг. — Закон Мауронга гласит, что преступник не может биться с вожаком за Меч Власти. Но где вожак? Кто скажет, где он?

В Мире мертвых! — выкрикнул кто-то из созерцателей.

— Правильно! Вожак мертв! — продолжил Тайлуг. — Его нет. А коли его нет, то Закон Мауронга не препятствует обвиненному в преступлении биться в поединках за Меч Власти.

Истошный вопль Та-Зама прервал Тайлуга.

— Нет! Этот изменник приговорен к смерти высшим судом! Он должен быть казнен немедленно!

— Казнить его! Казнить! — послышались редкие возгласы.

— Нет! Пусть бьется! Пусть докажет мечом! Бейся Тайлуг! Ты прав! — забушевал народ на трибунах. — Жрецы изменники! Убьем их!

Заук, Та-Зам и все жрецы опасливо втянули головы в плечи, почувствовав себя неуютно. Угрозы исходили от тысяч воинов, а с ними шутки были плохи. Многие воины недолюбливали этих так называемых духовных лидеров. Жрецам полагалась едва ли не половина всех военных трофеев, добытых в жестоких сражениях пролитой кровью. За что? За то, что они назидательно вещали и благословляли на битву, призывая умирать за великого Мауронга, а сами при том прятали жирные задницы за стенами своих дворцов.

Заук поднял руку, призывая народ к спокойствию, но люди продолжали бушевать. Прошло время, прежде чем вновь наступила тишина.

— Мы будем совет держать и удаляемся, чтобы решение принять. Ждите все, — успокоительно заявил верховный жрец.

— Никуда не пойдете! Решайте здесь! — воины на трибунах всколыхнулись и ринулись вниз. На их пути встали сигнарии. Сверкнули мечи.

— Тише! Успокойтесь все! — вскричал Заук, видя такой оборот событий. — Быть по-вашему! Мы останемся здесь! Но я призываю к тишине. Там где крики и шум не место для верных и мудрых мыслей. Вернитесь на свои места и наберитесь терпения. Мы постараемся быстрее принять решение.

— Бойцы нехотя вернулись на свои места. Многие из них уже давно горели желанием скрестить мечи со стражниками жрецов и пустить им кровь. Народ на трибунах медленно успокоился, но не прекращал обсуждения того, что услышал, и гул множества голосов витал в утреннем воздухе. Уже начало заметно светать.

Тем временем жрецы совещались промеж собой. Совет был тихий, но жаркий, судя по выразительным жестам. Особо выделялся Та-Зам. Он размахивал руками и мотал головой.

— Дай воды! — приказал Тайлуг палачу. — Тот послушно зачерпнул из бочки ковшом воду, что предназначалась для омовения рук после казни.

— Похоже, что веревка виселицы не познает сегодня твоей шеи, — произнес он ухмыльнувшись.

— А ты сожалеешь о том? — спросил Тайлуг, опустошив ковш.

— Я уважаю воинов, — ответил палач. — Я наслышан о тебе, как о доблестном бойце и хотел бы посмотреть, как ты бьешься.