Несчастные девочки попадают в Рай (СИ) - "Kerry" - Страница 72

— И что теперь? — спросил Паша.

Я не нашла достойного ответа. Я лишь продолжала стоять на дороге и смотреть куда-то вдаль.

«Почему все так? Как выбраться из этого ужасного круговорота? С чего все началось?» — неустанно спрашивала я себя. И, внутренний голос ответил мне: «Пожар. Когда-то давно он уничтожил твой купон на счастливую жизнь, превратив его в кучку пепла».

Ко мне пришло озарение. Но послало его мне нечто дьявольское.

— Зось, у тебя что, мозги окочурились? Что встала, как вкопанная? Пойдем куда-нибудь.

— Ты можешь подождать меня здесь? — поморгав, спросила я.

***

Я упорно приближалась к очагу всех моих бед. Внутренний голос подсказал мне, кто запустил эту воронку несчастья и, поэтому, я хотела избавиться от нее тем же путем, каким он поквитался со мной. Грусть сменилась острым чувством мести, и я была полностью уверена в своем желании. Он должен был за все ответить. Людского наказания для него было недостаточно. Я должна была сама наказать его.

Я подходила к дому Рыбина, крепко сжимая в кармане пачку спичек.

Каким-то крохотным уголком своего сознания, я понимала — это неправильно, но каждый раз возвращаясь в день пожара и напоминая себе о своей непростой судьбе, все эти пустые сомнения быстро улетучивались.

Двор Рыбина был усыпан бутылками и бытовым мусором. Дверь была открыта настежь, поэтому, ни на секунду не задумываясь я проникла в ненавистную обитель.

Салют, ждали?

В доме Рыбина пахло алкоголем и сигаретным дымом. Царил полный хаос. Пройдя на кухню, я заметила спящее на столе тело. Уткнувшись в локоть, Михаил Рыбин спал алкогольным сном. Жизнь не пощадила его тоже. Его одежда была мятой и изношенной, волосы и борода разбавились серебристой сединой. Скорее всего, мужчина до сих пор оплакивал многолетнюю потерю своего сына, и соответственно, потерю любой работы, которую он даже не старался выполнять. Рыбин старший был жалок, совсем, как я, но не он был целью моего возмездия, а его мерзкий сынок. Я мечтала отомстить именно ему. Я хотела лишить его всего родного — дома, семьи и веры, — так же, как он лишил меня. Поэтому, взяв небольшой газетный сверток и достав из кармана спички, я направилась в ложе убийцы.

Мне было шестнадцать, и я решилась на страшное преступление.

Что доводит человека до преступления? Очевидно, другой человек. Ему становиться безразлично на все. Просто плевать. Так что, не доводите человека до безразличия — оттуда не возвращаются.

Без доли сомнения, я открыла дверь комнаты. Сначала я увидела фото, на котором я и Рыбин, а потом заметила нечто живое и притормозила.

Там был мальчик. Маленький. Лет так пяти. Его светлые волосы были взлохмачены, а голубые глаза были ярче океана. Он водил по полу крышкой от пива, издавая звуки похожие на рев мотора. Было весьма иронично увидеть грязный след от чего-то сладкого в уголке его губ. Он напомнил мне Павлика.

— Привет, — тихо поздоровалась я и спрятала спички с газетой за спиной.

— Привет, — беззаботно ответил он и улыбнулся.

Эта улыбка заворожила меня. Что-то магическое было в ней.

— Что ты делаешь? — улыбнувшись в ответ, спросила я и тихонько села на край не заправленной кровати.

Мальчик игриво поморщился, словно я задала наиглупейший вопрос.

— Доставляю генерала гвардии на засекреченную базу, — ответил он и продолжил бибикать.

Я наигранно округлила глаза.

— Ого. Какое ответственное дело.

— Да, но я не переживаю. Мой автомобиль невидимый, а значит, я остаюсь незамеченным.

— Да ну?

— Ага, — покраснел он. — А еще в нем много рычагов, нажав которые, можно попасть в другую вселенную. Вчера я был на галактическом космосе. Там были огромные жабы, они говорили на человеческом языке и плевались патронами. Прикинь?

Я улыбнулась. Мальчик был слишком открытый для своих лет. А еще я помечтала иметь такую же машину, где много рычагов и уехать в другую вселенную.

— Прокатишь меня? — с надеждой спросила я.

Мальчишка отвлекся от «машинки» и вонзился в меня изучающим взглядом.

— А ты кто? Бригида?

Я замешкалась. Понятие не имела о ком идет речь.

— Нет. Я — Злата.

— Тогда тебе нельзя в автомобиль, — покачал он головой.

Что ж, ничего удивительного. Я и не надеялась на такую удачу. Ведь я, всего лишь Злата — несчастная и навсегда обреченная девочка.

— А как тебя зовут?

— Ваня, — ответил он. — Ваня Беляев. Я приехал к дяде Мише погостить на время, пока Васька ушел на войну, защищать нас от нападения инопланетян. А я остаюсь сторожить дядю Мишу. Вот такие дела.

Ох, я вспомнила этого мальчишку. Рыбин упоминал про него в разговоре с Сашей, когда я пряталась в кустах и молила господа остаться незамеченной.

— Ясно, — выдохнула я. — Красивое имя. Ваня.

Он смущенно опустил свои голубые глаза.

— Обычное имя, — буркнул он. — Ничего особенного.

Я понимала, что все мои планы автоматом рухнули. Здесь ребенок, а значит — пожару не быть. Я не могу отнять жизнь у мальчишки, просто потому что сгораю от мести. Глядя в эти зеркальные глаза, я вижу добрую душу. Этот ребенок не способен на зло, коем является его дядя. У него впереди целая жизнь. Счастливая жизнь. Уверена, у него все будет хорошо.

***

Нет больше целей. Нет больше сил. Есть только я, Паша, холодный ветер и твердая земля под слабыми ногами.

Мы шли в никуда. Просто шли, шли, с каждым шагом приближаясь к горизонту. Я держала руку брата, моего маленького брата, который надеялся на свою сестру, но она подвела его.

— Зось, а куда мы идем? — спрашивает Паша, уставшим голосом.

— Не знаю, — говорю я, не сводя глаз с садящегося солнца.

— Мы просто идем?

— Да.

— А далеко еще до этого «не знаю»?

— Не знаю.

Сердце разрывается на куски. Скулы ноют.

— Тебе грустно?

— Угу.

— А я хочу кушать, — жалобно скулит он. — Можно я съем твое яблоко?

— Угу.

Мое сердце содрогается от боли, когда Пашка жадно вонзается зубами в гнилой фрукт. Он жует, а по моему лицу катятся слезы.

— Зось, ты чего? Почему плачешь?

— Я не плачу, — я смахиваю рукой слезу, но становится только хуже.

— Перестань плакать, Зось, — волнуется Паша и выбрасывает яблоко в кусты. — Я пошутил. Я не голоден. Совсем-совсем. Я могу еще долго не есть. Хочешь, я не буду есть целую неделю? Я могу. Ты только не плачь.

Горький ком перекрывает воздух. Меня оглушает это боль.

— Прости меня, Паша, — рыдаю я, прижав мальца к себе. — Пожалуйста, прости меня.

***

Я не помнила, как мы добрались до автобусной остановки.

Забежав в сарай, который был не заколочен, Пашка смог достать коробку с дедушкиными вещами — единственная память, к счастью, сохранилась, — и несколько старых вещей.

Вечерело. Становилось невыносимо холодно. Чего я ждала? Не знаю. Наверное автобус, который увезет меня в прекрасное место под названием «Счастливая жизнь», только вот жаль, что билетика я не имела.

— Мне холодно, — признался Паша, поджав синие губы.

Я дала мальцу пуховую куртку, а сама укуталась в дедушкину рубашку. Казалось, она до сих пор пахла бергамотом. Мне стало немного теплее.

— Всегда мечтал примерзнуть к лавочке, — пробухтел Паша, кладя свою голову мне на колени.

— Не вредничай. Ты давно исполнил свою мечту. Еще так года три назад, когда облизнул скамейку в сорокаградусный мороз.

И хоть половину лица брата прикрывала огромная шапка, я видела — он гордился собой.

— Да уж. Было круто.

Со временем кончики моих пальцев стали неметь. Засунув руки в карманы дедушкиной рубашки, я чего-то коснулась.

Проклятье, снова эти чертовы записки.

Но достав мятый клочок бумаги, я поняла — это была не записка. Это было письмо. От Аркадия к дедушке. С огромной печатью, разноцветными марками и обратным адресом. Это было письмо от Аркадия. Это был мой билетик в новую жизнь.

Тепло пролилось по моим венам.

— Пашка, вставай, — потрясла я братца. — Кажется, я отыскала путевку в страну Оз.