Авантюрист и любовник Сидней Рейли - Семенова Юлия Георгиевна - Страница 90

— Отвык я все-таки от советской действительности, — хмыкнул Эдик. — Давай сядем где-нибудь в тихом месте. О, — вспомнил он, — поехали в «Метлу».

— Ну уж нет! — наотрез отказалась Вика. — Там теперь такой бардак!

— Тогда в «Арагви».

Шеллу было приятно, что на его спутницу оборачиваются посетители ресторана. Что-то в ней появилось такое, чего он и сам не мог определить. В зале были женщины и покрасивей, и понаряднее, но Вика выделялась среди всех. Во Франции это ее новое качество назвали бы шармом, в Англии — стилем, а в Германии таких женщин не было, нет и не будет.

— Ну рассказывай, — Вика поднесла к губам бокал с «Киндзмараули». — Как ты попал в Кельн?

— Женился, — не слишком охотно ответил Эдик. — На немке.

Вика рассмеялась.

— Извини, — она подавила смешок, — просто я вспомнила…

— Про тысячу долларов и невесту-иностранку? — понимающе кивнул Шелл. — Все обошлось гораздо дешевле. Моника стажировалась в МГУ как славист…

— И однажды случайно принесла тебе макулатуру? — поддела его Вика.

Эдик оглушительно захохотал. Ему импонировала ее ироничность.

— Да нет, мы познакомились более прозаическим образом. В библиотеке. Потом… мне нужно было срочно уносить ноги. Я думал, что женюсь по расчету.

— А оказалось — по любви? — Вика залпом допила вино.

— Трудно сказать… — Эдик пожал плечами. — У нас уже двое детей. Игорю — три с половиной, Юля на год моложе…

— Русские имена? — удивилась Вика.

— Ну не Гансом же сына называть, согласись…

— Звучит красиво, — не стала спорить Вика. — Юля Бодягина.

— Юля Шелл, — поправил Эдик. — А я — Эдвард Шелл. Это фамилия Моники…

— Эдвард Шелл, — повторила женщина. — Странно… Значит, все получилось, как ты хотел…

— Не совсем так, но близко, — Эдик отщипнул кусочек сулугуни. — Ну, хватит обо мне. Среди нас есть гораздо более интересные личности. Например, некая Виктория Валентиновна Лютикова, сорвавшая овации на международном симпозиуме… Погоди-ка, — он выложил на столик диктофон и включил его: — Фрау Лютиков, радио «Немецкая волна», позвольте задать вам несколько вопросов. Кто вы по профессии?

— Архивариус. Начальник отдела Центрального Государственного архива.

— Имеете ли научные звания, степени?

— Доктор исторических наук. Доцент историко-архивного института.

— Ого! — Эдик выключил диктофон. — Ну ты, старуха, даешь… Первый раз вижу такого молодого и красивого доктора наук!

— По-моему, ты научился говорить комплименты… — улыбнулась Вика.

— Нет, правда, я поражен.

— Мою кандидатскую засчитали как докторскую, вот и весь секрет.

— Тем более! — восхитился Шелл. — Давай выпьем за тебя!

Опорожнив бокал, он спросил:

— Ты замужем?

— «Немецкую волну» интересует личная жизнь архивариусов? — Вика сделала глоток. — Согласитесь, герр Шелл, этот вопрос не по теме нашей сегодняшней беседы.

— Отчего же? — возразил Эдик. — Вы просто пока не привыкли к подобным вопросам. Между тем западные журналисты задают всемирным знаменитостям вопросы и похлеще. Оцените мою скромность и деликатность: я хочу всего лишь узнать о вашем семейном положении. Итак, фрау Лютикова…

— Я не фрау. Я фрейлен… Вы удовлетворены? Шелл растерялся.

— Ну и правильно, — сказал он нарочито бодрым тоном. — Нечего доктору наук мыть посуду всяким хмырям!

— Посуду все равно приходится мыть, — тонко улыбнулась Вика.

— Э-э-э… Черт возьми! Ты меня ставишь в тупик.

— Чем еще интересуются ваши радиослушатели, герр Шелл?

— Что госпожа Лютикова делает сегодня вечером?

— А если госпожа Лютикова ответит, что вечер у нее свободный?

— Тогда я попрошу ее провести его со мной.

Вика выдержала паузу. Эдик не сводил с нее глаз.

— Нет, — сказала наконец она. — Нет. Я не могу тебе отказать.

— Выпьем! — поднял бокал Эдик.

— Потрясающе, — сказал Шелл, — у тебя есть горячая вода.

— А что, у вас в Кельне с этим перебои? — удивилась Вика.

В какие-то моменты Эдик чувствовал себя рядом с ней идиотом. Но ему это даже нравилось.

— Нет, — простонал он сквозь смех. — Я про гостиницу.

Он с увлечением мыл посуду. Сидя за кухонным столом и подперев голову рукой, Вика смотрела на него.

— Здорово у тебя получается, — заметила она. — Ты и дома этим занимаешься?

— Да ты что?! У нас дома посудомоечная машина.

— Удобно, наверное… А у меня на хозяйство времени совершенно не остается. Так, сооружу что-нибудь на скорую руку, как сегодня, — она поднялась. И достала из холодильника бутылку шампанского: ее предусмотрительно положил в морозильник Эдик сразу после прихода.

Шелл принес в комнату бокалы.

…В живом пламени свечей Вика казалась загадочной и прекрасной. Эдик перегнулся через нее и взял сигареты.

— Будешь?

Вика приподнялась на подушках и прикурила. Эдик снова подумал, что есть вещи, которые не выразить словами. Оказывается, тело живет какой-то отдельной своей жизнью. И те ощущения, которые с годами стираются из памяти, тело помнит так же отчетливо, словно все было вчера. Может, все дело в этих чертовых свечах?

Он провел пальцем по ее профилю, ключицам, груди, животу… Поцеловал родинку на плече.

— Когда ты уезжаешь? — спросила Вика.

— Послезавтра, — он посмотрел на часы. — Нет, уже завтра… Доннерветтер!

И подавленно замолчал.

— О чем ты думаешь? — спросила Вика, следя за струйкой дыма, подымающейся к потолку.

— Как все глупо! Мы ведь действительно могли быть счастливы. Куда ты исчезла? Не оставила ни телефона, ни адреса… Я был у тебя на работе. Твоя начальница послала меня открытым текстом. Пришлось разузнавать координаты через адресный стол… Твоя мамаша каждый раз говорила, что тебя нет дома. А когда я нарвался на отца, он спустил меня с лестницы и покрыл пятиэтажным матом. Соседка сказала, что ты уехала куда-то учиться… А потом меня снова забрали в психушку. Ну и так далее. В восемьдесят третьем я женился.

— Меня отправили к тетке, в Армавир. Вернее, я сама уехала… Не могла больше с ними оставаться. Ты ведь не знаешь… Обыск у тебя устроили из-за моего отца. Это он написал заявление в КГБ, когда я рассказала о тебе родителям. Он боялся, что я стану еврейкой и уеду с тобой в Израиль. Струсил, что вылетит из-за этого с работы и из партии.

— Куда тебя повезли… тогда?.. — тихо спросил Эдик.

— На Лубянку. Я просидела там четыре часа, пока не приехал отец. История не имела продолжения… А у тебя?

— У меня тоже. В психушку я попал по другому делу, неохота рассказывать… И все-таки не могу понять, почему ты сразу не пришла ко мне? Разве ты виновата, что твой отец…

— Я люблю тебя, — сказала Вика. — Я боялась, что ты не простишь… Помнишь, как я взяла ночью твой паспорт? Я же чувствовала, все с тех пор изменилось…

— Я люблю тебя, — сказал Эдик.

— Я понял, что нового в тебе появилось, — Эдик наблюдал, как Вика суетится у плиты. — Уверенность…

Женщина поставила на стол тарелки с яичницей.

— С колбаской… — Шелл потянул носом воздух. — Как я люблю…

— Рада стараться, товарищ командир! — козырнула Вика.

— К пустой голове… Впрочем, нет, голова у тебя очень даже не пустая! Да, вот она откуда — уверенность. Ты себя реализовала во всем, — Эдик ткнул вилкой в глазунью, — во-первых, замечательная хозяйка. Красивая женщина, дико обаятельная. Доктор, с ума сойти, наук! Кстати, по какой теме ты защищалась?

Вика разливала чай в красные чашки с белым горошком.

— Название очень длинное, — предупредила она. — «Советская пропаганда. Целенаправленное создание образа врага в массовом сознании (на примере феномена Сиднея Рейли)».

— Рейли? — обалдел Эдик. — Значит, вот чем ты занималась все эти годы!

— Нет, ну не только… — Вика помешивала ложечкой чай. — Научилась вязать. Освоила компьютер. Что еще? Но в основном, конечно, Рейли…