Южный ветер - Дуглас Норман - Страница 39

-- Так ваша матушка желала бы видеть вас в Парламенте? -спросил граф. -- Политика, как ни крути, занятие довольно грязное. А копаться в грязи, сохраняя руки чистыми, невозможно. У нас тут есть депутат, коммендаторе Морена -- впрочем, разговор о нем не сулит ничего приятного. Позвольте мне задать вам вопрос, мистер Денис. Почему вообще существуют политики?

-- Я полагаю, ответ состоит в том, что человечеству выгодно, чтобы кто-то его направлял.

-- Во всяком случае, это выгодно тому, кто его направляет. Ваш достойный сэр Герберт Стрит прислал мне недавно охапку книг, посвященных идеальному обществу будущего. Прогнозы социалистов -- этого рода литература. Он, если вы знаете, помимо прочего принадлежит к числу тех, кто норовит сделать мир более совершенным. Меня его книги позабавили сильнее, чем я ожидал. Это ведь очень древнее заблуждение -- полагать, что изменив форму правления, удастся изменить и человеческую природу. Да и в иных отношениях эти мечтатели попадают пальцем в небо. Ибо что нам на самом деле требуется, как не сколь возможно более простая общественная система? Вообразите себе состояние дел, при котором все в той или иной степени состоят на службе общества -- какое, кстати, удобное слово! -- совершая разного рода патриотические поступки. Кругом одни официальные лица, и каждый контролирует каждого! Это будет похуже испанской Инквизиции. В Толедо человек еще мог выжить, объявив себя сторонником определенных жестко установленных мнений, что доставляло ему разумную степень личной свободы. А при социализме его ничто не спасет. Нестерпимый мир! Когда человек перестает размышлять, он становится идеалистом.

-- Пожалуй, -- не очень уверенно откликнулся Денис.

Его вдруг осенило, что может быть этим и объясняется, почему у него такой туман в голове, -- отсутствием настоящего занятия или руководящего принципа. В общем-то он о таких вещах особенно не задумывался. Стать политиком -- это был один из проектов, который он никогда не воспринимал всерьез. Немного помолчав, он заметил:

-- Я все смотрю на тот портрет. Очень славная вещь.

-- Маленькая пастель? Это набросок, который я сделал с моей дочери, Матильды, когда она гостила здесь на Рождество. Бедняжке удается приезжать ко мне лишь во время каникул, на острове невозможно получить приличное образование. Правда, я время от времени навещаю ее. Как видите, живописец я не из сильных!

-- Вы просто бережливы в отношении оттенков. Похоже на одну из работ Ленбаха, виденную мной во Флоренции, та же манера.

-- Вас влечет к искусству, -- сказал граф. -- Почему бы не посвятить себя ему? Хотя, возможно, общественные условия Англии этому не благоприятствуют. Вон там лежит пришедшее нынче утром письмо от моего друга; вы знаете его имя, я не стану его называть. Известнейший член Академии, чья жизнь как бы олицетворяет бытующее у вас отношение к искусству. Прекрасный человек. Большой поклонник охоты и рыбной ловли, любимец Двора, признанный авторитет в области реформы костюма. Он и написал-то ко мне в этот раз, чтобы выяснить кое-какие частности греческого костюма, нужные ему для лекций, которые он читает в Женском Союзе. Для него искусство -- не ревнивая возлюбленная, но покладистая спутница, всегда готовая по-дружески закрыть глаза и разрешить любовнику немного порезвиться на стороне, -по временам увлекаясь какими-то иными идеалами и вообще получая удовольствие от хорошего общества. Вот вам рецепт счастливой жизни. Но шедевра так не создашь.

-- Думаю, что я относился бы к делу серьезно, -- сказал Денис. -- Я бы разбрасываться не стал.

Он и вправду так думал. Стать художником -- внезапно он понял, что в этом и состоит его подлинное призвание. Отказаться от удовольствий, вымуштровать свой ум, вести жизнь, полную самоотречения, смиренно черпать вдохновение в творениях великих мастеров... Обрести, как этот старик, безмятежность, отказаться от всего поверхностного, чрезмерно бойкого, заимствованного с миру по нитке -- от разного рода умственных шалостей...

Но едва это видение вспышкой света пронеслось перед его внутренним взором, как он вспомнил о своей беде. И намерение стать всемирно известным художником сразу показалось бессмысленным. Все рухнуло. Отныне ему ни в чем не найти утешения.

Тем временем граф не без тревоги взирал на мрачное лицо своего собеседника, чей безупречный профиль вполне мог выйти из-под одушевленного мыслью резца Лисиппа. Граф гадал, какими словами мог бы он изгнать меланхолию Дениса. В тот вечер у Герцогини юноша выглядел таким веселым, казалось, он явился туда прямиком из какого-то солнечного диалога Платона. Ныне в глазах Дениса тускло мерцало настоящее горе. Что-то случилось. С ним что-то неладно; впрочем, думал граф, не все ладно и с миром, если он не способен найти для такого человека занятия лучше, чем раздача булочек с маслом сплетникам и сплетницам, собравшимся со всех концов света на прием к старухе.

Денис поднялся, произнося:

-- Жаль, что нельзя остаться у вас подольше. Уже довольно поздно. К сожалению, мне пора.

Он протянул графу руку.

-- Боюсь, вы застали меня в настроении несколько унылом и угнетенном, -- сказал, испустив чрезвычайно артистический вздох, старик. Лицо его обратилось вдруг в лицо человека, измученного заботами. На самом-то деле, им владела радость, подобной которой он не испытывал многие годы, -- услышав новость о скором появлении мистера ван Коппена, он помолодел лет на пятьдесят и, когда бы не врожденная сдержанность эллина, пустился бы от счастья в пляс.

-- Простите мою подавленность, -- продолжал он. -- Порою никак не удается с собой совладать. Больше подобного не повторится! Когда вы навестите меня в следующий раз, я постараюсь показать себя более занимательным собеседником. Я рассказал бы вам о моих печалях, если бы думал, что мне это как-то поможет. Но перекладывать свое бремя на плечи другого -какой в этом прок? Друзья разделяют наши радости, но в горестях каждый человек одинок. Этому научаешься быстро! Так же быстро, как постигаешь пустоту разговоров об утешении, которое способна дать философия, и успокоении, даруемом верой, не правда ли? Я думаю, даже вам знакомы минуты уныния.

-- Любого временами посещают тревоги по тому или иному поводу. По-моему, это только естественно.

-- О да. Мы ведь не каменные -- и это тем справедливее в отношении людей, подобных вам. Я бы за все богатства Креза не пожелал вновь оказаться в вашем возрасте! Я слишком много страдал. Все молодые люди слишком много страдают и сносят страдания молча, как герои. У юности слишком широко открыты глаза, отчего многое представляется ей в искаженном виде. А фокусировка -- процесс болезненный. Ведь для юности правил не существует. Помню, как во время одного из худших моих приступов отчаяния, мой старый учитель дал мне совет, который после того, как я обдумал его, принес мне определенную пользу. Собственно говоря, я и поныне следую этому совету и помню его так ясно, как будто учитель только что его высказал. Ну, что ж, сожалею, что вам пора. Будь то в моей воле, я бы вас еще задержал. Надеюсь однако, вы не забудете навестить меня в самом скором времени. Вы удивительно подняли мое настроение! Послать Андреа, чтобы он отыскал вам повозку?

-- А что он сказал? -- спросил Денис.

-- Старый учитель? Сейчас, постойте-ка... Он сказал: Не позволяй мнениям пустых людей сбивать тебя с толку. Не плыви туда, куда несет тебя толпа. Отдавший все на потребу ближнему, сам остается ни с чем. Даже бриллиант может иметь слишком много граней. Сохраняй свои грани нетронутыми, не позволяй им истереться в соприкосновениях с пошлыми умами. Он также сказал: Человек может защищаться кулаками или мечом, но нет лучшего оружия, чем интеллект. Оружие выковывается в огне. В нашем случае, таковым является страдание. Кроме того, оружие следует сохранять незапятнанным. Если разум чист, тело само о себе позаботится. Он сказал: Стремись к глубине, но не погружайся слишком глубоко ни в прошлое, ибо так можно лишиться оригинальности, ни в самого себя -- дабы не приобрести излишней склонности к самокопанию. Углубись в мир живых существ и постарайся соединить себя с ними цепью, которую ты выковал сам. Как только такая связь установится, ты станешь неуязвимым. Распространяйся вовне! Он сказал мне многое в этом роде. И думаете, меня его речи утешили? Ни в малейшей мере. Я рассердился. В первый миг мне показалось, что я получил заурядный совет. Я даже счел моего учителя лицемером: наговорить подобных слов мне мог первый встречный! Я ощутил такое разочарование, что на следующий день пришел к нему и прямо высказал все, что думал о его советах. И он ответил, -вы знаете, что он мне ответил?