Лейб-хирург (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 50

— Держите, ваше высокородие! — солдат подал мне жестяной рупор. Я взял, приложил малый раструб ко рту, повернулся к площади и ощутил на себе тысячи взглядов. По спине пробежал пот. Ну, не трибун я, не умею выступать перед толпой — случая не было. Я врач, а не политик. Как мне к ним обратиться? Господа? Судя по одежде стоявших в первых рядах, господами тут не пахнет. Мещане, мастеровой люд, хотя кое-где видны котелки и цилиндры.

Товарищи? Не поймут. Граждане? Не принято…

— Слушайте меня, люди! Я лейб-хирург императорского двора Довнар-Подляский. Сегодня утром злодеями был взорван Кремлевский дворец. Погибли десятки людей, в том числе женщины и дети. Но главной своей цели злодеи не добились. Они метили в государыню, а она уцелела, хотя была ранена. Несколько минут назад завершилась операция. Заверяю вас, как врач, государыня будет жить…

«И вернется к управлению страной», — хотел добавить я, но не успел. Толпа радостно заревела, вверх полетели картузы, кепки, котелки и шляпы. Люди кричали и обнимались. Я стоял на броневике и растеряно смотрел на это безумие. Мне, человеку из другого мира, трудно понять, что значит для этих людей монарх. Представьте, что в той, оставленной мной России, занедужил президент. Собралась бы на Красной площади толпа? Ждала бы известий? Сомневаюсь…

С колокольни Ивана Великого ударил и рассыпался веселым перезвоном благовест. Быстро церковники подсуетились! Звон плыл над Кремлем, Красной площадью, всей Москвой, и он красноречивее любых слов говорил о радостной вести. Некоторое время толпа на площади слушала его, истово крестясь, а затем стала потихоньку растекаться по улицам. Пошел ия…

Пора… Я встал и обулся. Ботинки мои кто-то надраил до блеска, вчера они были изгвазданы в известке по самое не могу. Мундир тоже почистили, а вот на брюках следы известки остались. Я оттряхнул их ладонью. На столе обнаружился таз, кувшин с водой, кусок мыла и простое солдатское полотенце. Я умылся. Руки ощутили щетину на лице. Побриться не мешало, но бритвенными принадлежностями гостеприимные хозяева не озаботились.

Поискал глазами зеркало — тоже нет. Пригладил волосы влажной ладонью, надел мундир и вышел в коридор. Надо навестить пациентку.

У дверей в палату императрицы стоял караул из гвардейцев. Штыки примкнуты к винтовкам, вид суровый, но меня не остановили. Я толкнул дверь и вошел. Оп-па! А где Лиза? У кровати императрицы на придвинутых стульях сидели цесаревич Михаил и… Ольга.

Успела, значит, вернуться. Государыня не спит, похоже, воссоединившаяся семья активно общалась, и мое появление прервало этот процесс.

— Здравствуйте, государыня, и вы, ваши императорские высочества! Извините за беспокойство, но мне нужно осмотреть пациентку.

>= Горецкий уже смотрел, — недовольно сказала императрица.

Прибыл, значит. Вчера мне сказали, что лейб-медик в отъезде — отправился в имение по делам. Наверняка вызвали телеграммой.

— Извините, государыня, но оперировал вас я, а не Афанасий Петрович. Мне нужно видеть результат.

— Хорошо, — неохотно кивнула императрица. — Миша, уступи стул Валериану Витольдовичу.

Цесаревич вскочил и придвинул мне стул. Хороший мальчик, будет из него толк. Вчера мигом притащил аппараты Илизарова, мы даже пациентку к операции подготовить не успели.

Беру государыню за запястье и смотрю на циферблат часов. Пульс нормальный, наполнение хорошее.

— Покажите язык! Скажите «а»!

Норма. Прикладываю ладонь ко лбу Марии. Градусника у меня нет, как и слуховой трубки, но обойдемся. Так, температура слегка повышена, но в пределах субфебрильной[38]. После операции это нормально, сбивать не нужно. Пациентка чувствует себя бодро, это по ней видно. А что с ногой?

Откидываю край одеяла, задираю подол шелковой рубахи (успели переодеть) и разглядываю пострадавшую ногу. Хм! Мастерство не пропьешь. Аппарат Илизарова встал, как родной. Цианоза[39] и отека тканей не наблюдается — не зря вчера светил руками. Нога выглядит, как спустя неделю после операции.

— Горецкий удивлялся железу, в которое вы заковали мою ногу, — сердито говорит Мария. — Интересно, зачем? Почему не гипсовая повязка?

Сейчас узнаешь…

— Дайте мне ваши руки, государыня!

Поколебавшись, Мария протягивает их. Помогаю ей сесть, встаю и тяну дальше.

— Что вы делаете? Мне нельзя вставать! Нога сломана.

— Если доктор говорит «можно», надлежит слушаться.

Подскакивает Михаил и помогает поднять мать. Она морщится, но стоит.

— Больно?

— Терпеть можно, — кивает она.

— А теперь сделайте несколько шагов. Не бойтесь. Мы с Михаилом Александровичем будем страховать.

Поддерживаемая с двух сторон, императрица неуверенно шагает вперед. Доводим ее до стены, разворачиваем и ведем обратно. Хватит на сегодня. Помогаю Марии лечь и накрываю одеялом.

— Теперь ясно, для чего понадобилось железо, государыня? Оно взяло на себя нагрузку на сломанную кость. Вы можете вставать и ходить, а спустя несколько дней, если будет такое желание, вести обычную жизнь. Когда кости срастутся, я сниму аппарат. К слову, вы первый пациент в России, на котором его применили. И не только в России: аналогов нет нигде в мире.

_ Умеете вы удивлять, Валериан Витольдович! — крутит головой императрица. — Не только в медицинских делах. Сын рассказал, как вы вчера распоряжались. Мне теперь придется о многом думать, и многое переустроить.

Думайте! Это полезно. Но, блин, даже спасибо не сказала! Нет, Романовы неисправимы — как здесь, так и в моем мире.

— Кстати! — верчу головой. — Здесь должна находиться медицинская сестра. Где она?

— Я выгнала! — фыркает Ольга. — Нечего этой жидовке тут делать!

Вот, значит, как? Чувствую, как внутри меня начинает клокотать. Да, что ж это такое? Тут ночь не спал, наблюдая пациентку, пришел ее проведать, а тебе в харю селедочной головой тычут…

— Почему вы так поступили, ваше императорское высочество?

Из последних сил стараюсь быть вежливым.

— В моем поезде — отличные сестры, они будут ухаживать за мамой. Зачем ты эту иудейку притащил?

Как же хочется материться’..

— Объясню, ваше императорское высочество. Вчера на вашу мать совершили покушение.

Сделал это человек или несколько людей, вхожих во дворец. Без них точно не обошлось. В такой ситуации помимо спасения жизни императрицы, требовалось обеспечить ее безопасность — окружить надежными людьми, которых я знаю, и которым доверяю.

Таковых нашлось двое: Елизавета Давидовна Полякова и Михаил Александрович Зильберман. Последний, кстати, тоже еврей. Мы втроем оперировали вашу мать, а затем по очереди дежурили возле ее постели. Результат вы видите. И что же? В благодарность Полякову выгнали из Кремля как шелудивую дворняг). Я этого не понимаю, и принять не мог). А раз так, то теперь, когда жизни государыни ничего не угрожает, считаю свой долг перед ней исполненным. Аппарат снимет Горецкий, я скажу ему как. Ваше императорское величество! — поворачиваюсь к императрице. — Прошу принять мою отставку и направить на фронт. Могу возглавить медсанбат, или трудиться обычным хирургом. Там не так комфортно, как в Москве, зато никто не смеет мне указывать, кого брать себе в помощники.

Несколько секунд бодаемся с императрицей взглядами. Затем она переводит взор на детей.

— Дочь, выйди! — бросает резко. — И ты, Михаил!

Ольга хочет что-то сказать, но не решается и выходит. Следом устремляется цесаревич.

Стук закрывающейся двери…

— Присаживайтесь, господин Иванов! Нам нужно поговорить.

Подчиняюсь. Некоторое время она молчит.

— Не обязана, но объясню, — наконец произносит императрица. — Вчера погибло много людей. Министр двора, многие придворные, близкие мне люди, в том числе мой секретарь.

Даже не представляю, кем его заменить. Я обсуждала это с детьми, как вдруг явились вы.