Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 47

— Что ж, сэр, — ответил Джек, — что касается кораблей, а это единственная сфера, в которой у меня достаточно знаний, то вы можете обратить внимание на то, что хотя малайцы строят первоклассные проа и шлюпки, я даже заказал новый пинас, но они не имеют ни малейшего понятия о настоящем военном корабле, способном выдержать вес орудийной палубы и нагрузку от стрельбы. Хотя французские корабелы вполне могут знать свое дело, они, должно быть, привыкли к дубу и вязу. У них нет ни малейшего представления о работе с ост-индийской древесиной. Потом можете отметить, что, пусть проа можно сделать за неделю или около того, корабль с прямым парусным вооружением — совсем другое дело. В первую очередь нужна оснащенная верфь, док, стапель. Затем, возьмем для примера семидесятичетырехпушечник, только один корпус требует выдержанной древесины, обращаю внимание — выдержанной, где-то двух тысяч деревьев, каждое весом тонны две. Сорока семи корабельным мастерам работы на год. Даже фрегат вроде нашего требует двадцать семь квалифицированных работников и год трудов. И потом, когда корабль наконец-то построен, нужно научить людей управляться с незнакомым парусным вооружением и орудиями так, чтобы они были опаснее для врага чем для себя. А это нелегко. Все вместе выглядит в моих глазах как план, состряпанный в кабинете кучкой сухопутных крыс, если кто-то рассчитывает получить от него быструю отдачу.

— Это очень ценные сведения, — поблагодарил Фокс, записывая. — Искренне благодарен. Но в Париже вполне могли иметь в виду потенциальную угрозу, которая заставит нас ослабить свои силы где-нибудь еще. Потенциальная угроза обычно дает эффект далеко за... хотя не мне учить вас стратегии или тактике. Доктор, не внесете ли свою лепту?

— Пока что я могу сообщить мало определенного и не предлагаю тревожить вас догадками. Но отмечу, что некоторые корабельные мастера — насильно завербованные испанцы, склонные сбежать на Филиппины, как только представится возможность. Говорят, что по крайней мере некоторые из предлагаемых французами пушек отлиты с дефектами. А как минимум часть пороха жестоко пострадала от сырости в ходе плавания и от того, что главный канонир  пренебрег необходимостью переворачивать бочки в нужной последовательности. Вот и все, что я могу доложить. Но если мне дозволят сделать предложение, то чтобы устранить несомненное преимущество Ледварда от встречи с султаном — он уже охотился с ним и, возможно, склонил на свою сторону, может быть полезным пригласить его высочество посетить корабль на следующий же день и продемонстрировать орудийный огонь. Громовые раскаты полных бортовых залпов и очевидное разрушение плавучих целей одновременно и отвлечет его, и даст некоторое представление о наших возможностях.

— Да, действительно. Я обязательно предложу это визирю. Прекрасная идея во всех отношениях. — Он налил еще эля, уже выдохшегося и тепловатого, и продолжил: — Теперь, если кому-нибудь из вас ничего еще не вспомнится, позвольте сказать несколько слов о нашей одежде для аудиенции. Великолепие в таком случае решает все, и я уже посадил половину китайских портных в Прабанге шить костюмы для нашей свиты. Офицерам вполне уместно будет явиться в парадной форме, моя свита и я снабжены всем необходимым, а морская пехота, разумеется, и так в лучшем виде. Но мне вот что интересно, капитан, могут ли гребцы вашей шлюпки, тщательно одетые, сопровождать вас, конечно же, вместе с офицерами и мичманами? А потом, уважаемый Мэтьюрин, что насчет вас? Черный сюртук, даже очень хороший черный сюртук, едва ли будет уместным.

— Если требуется великолепие, и, если найдутся ткань и мастера, я пойду в одежде доктора медицины, в пурпурной мантии и колпаке.

В пурпурной, или по крайней мере в оранжево-красной мантии и колпаке он и шагал через восточные ворота дворца сбоку от Джека. Шли они довольно быстро — им угрожал дождь, свирепый тропический ливень, а у посланника имелась лишь одна шляпа с перьями. Миссия и все ее сопровождавшие так быстро, как только позволяло их достоинство, пересекли открытое пространство перед рвом и внутренней стеной высотой в сорок футов и толщиной в двенадцать, построенной яванскими предками султана.

Они устроили великолепное представление. Возглавлял их посланник верхом на великолепной лошади в отделанной серебром темно-красной сбруе. Вели ее грумы в саронгах и тюрбанах из золотой парчи. Особенно выделялся экипаж катера «Дианы» в новых широкополых соломенных шляпах с лентами, синих куртках с медными пуговицами, белоснежных широких штанах, черных ботинках с аккуратными носами и с вполне пригодными к бою абордажными саблями на боках. Они пересекли еще один двор под трубы и барабаны людей султана, и, как только упали первые теплые тяжелые капли, зашли во дворец.

Атташе Фокса мог быть неинтересным собеседником, но в роли начальника протокола оказался превосходен. Он с предельной точностью обговорил с секретарем визиря размещение миссии с предельным вниманием к старшинству. Каждый встал на назначенное место вдоль восточной стены большого зала приемов. Фокс и его ближайшие коллеги заняли место в нескольких ярдах слева от пустующего трона. Некоторое время они ждали, не без удовлетворения слушая шум дождя. Потом зазвучали трубы и барабаны, приветствующие французов. Первым плавно забежал Дюплесси, потом его свита — четыре человека в официальных костюмах, а также Ледвард и Рэй в ярко-синих сюртуках с звездами и лентами какого-то ордена, затем французские морские офицеры и сопровождающие, все более-менее мокрые.

В первые мгновения французы занялись выравниванием своей линии, сильно нарушенной последним забегом, а также мокрой одеждой, перьями и бумагами. Но как только они встали должным образом, Дюплесси, по другую сторону трона, бросил взгляд через зал и отвесил Фоксу то, что можно было с натяжкой счесть поклоном. Его вернули с той же строго отмеренной дозой сердечности. В тот же самый момент Рэю бросилась в глаза пурпурная мантия Стивена. Вначале он узнал его лицо, а потом, с очевидным ужасом, Джека Обри.

Он издал резкий утробный всхлип и схватил Ледварда за руку. Последний посмотрел в указанном направлении, застыл, но не выказал никаких эмоций. Появление султана в дальнем конце зала отвлекло всех, но не раньше, чем Стивен заметил на побелевшем, замкнутом лице Фокса выражение холодной ненависти такой силы, какую ему редко приходилось встречать.

Султан приближался в тени слуг с опахалами, с обеих сторон его поддерживали важнейшие вассалы, а позади следовали визирь и члены совета. Он оказался приятно выглядящим мужчиной лет сорока пяти, высоким для малайца. В его тюрбане сверкал знаменитый рубин. Шел он медленно, посматривая то в одну сторону, то в другую с вежливым выражением. Французы зааплодировали, как на театральном представлении, но он не выразил удивления или недовольства. Повернувшись, чтобы занять место на троне, он кивнул обеим сторонам с равной любезностью.

Его свита собралась в пространстве за троном, но визирь (низкий сухощавый человек) вышел вперед и огласил в очень уважительных словах, что прибыли два посланника, первый от императора Франции, второй от короля Англии, и они осмеливаются просить представить послания их господ. Султан ответил: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного, пусть первый прибывший и говорит первым».

Дюплесси с Ледвардом позади занял место перед троном и, поклонившись, начал читать по сырой бумаге. Неудачное представление — чернила расплылись, очки запотели, а жара и мокрая одежда сильно подавляли. Ледвард переводил каждый абзац. Очень живой перевод, но также чрезмерно вольный. Делался он резким тоном, странно не совпадавшим с комплиментами, выражением доброй воли и искреннего желания еще более тесного альянса между властителями-кузенами Пуло Прабангом и Французской империей.

Визирь договорился с каждым посланником по отдельности, что раз султан после аудиенции собирается устраивать пир, а не созывать заседание совета, выступления не должны длиться дольше четверти часа. К изумлению, Дюплесси и Ледвард не проговорили даже столько. Фокс начал речь неудачно, запнувшись на титулах султана «Цветок любезности, Мускат утешения, Роза восторга», и пришлось повторять дважды, и он едва ли проговорил десять минут, несмотря на блестяще исправленные ошибки и восторженное напоминание о прославленных предках султана.