Пермские чудеса (Поиски, тайны и гипотезы) - Осокин Василий Николаевич - Страница 23

23

Нужно было просматривать библиографические указатели статей о Полежаеве и Герцене, потом выписывать все эти журналы. И тут меня ожидала еще одна ценная находка. Просматривая 63-й том «Литературного наследства» (часть 3), посвященный Герцену и Огареву, я «наткнулся» на репродукцию двух карандашных рисунков Уткина, сделанных им из окна Рогожской части. Оказывается, они находились в материалах следствия по делу «О лицах, певших в Москве пасквильные песни». Их обнаружил там автор нового исследования этих документов В. П. Гурьянов.

Рисунки представляют огромный интерес. Они мастерски выполнены, свидетельствуют, что дух художника не был сломлен; они дополняют его психологическую характеристику, данную Герценом и Лемке. Они ценны и для историков, краеведов, всех любителей старой Москвы, потому что с документальной точностью воссоздают два уголка Москвы 1834 года.

Район определяется сразу. Это нынешняя Б. Коммунистическая (бывшая Б. Алексеевская) улица. Там находилась Рогожская часть, и, по-видимому, в этом околотке и жил Уткин, ибо арестованные часто допрашивались «по месту жительства». Рисунки сделаны с двух позиций, то есть из двух окон: одно выходило на северо-восток, другое — на юго-восток. Угадываются некоторые здания, существующие по сей день, например, на верхнем рисунке — церковь Алексея-митрополита, построенная в 1748–1751 годах на Ульяновской (бывшей Николо-Ямской,) улице. В подписи под рисунком ошибочно указывается, что это Андроников монастырь.

В статье В. Гурьянова, к моему большому сожалению, говорилось, что в следственном деле, хранящемся в Центральном государственном историческом архиве материалы допроса Уткина не уцелели. А я собирался ими заняться.

Новая находка вновь возбудила желание поискать другие произведения художника, и я продолжал рыться в старых каталогах, всевозможных именных указателях и т. п.

Незадолго перед тем вышло великолепное посмертное двухтомное издание Н. П. Смирнова-Сокольского «Моя библиотека», и я с радостью обнаружил в нем имя Уткина. Под 1539-м номером этой знаменитой библиотеки значится альманах «Пантеон дружбы» на 1834 год. Н. П. Смирнов-Сокольский установил, что виньетку, изображающую военные трофеи, рисовал А. Уткин.

Тут же была отсылка к номеру 417 другой книги Смирнова-Сокольского, «Альманахи и сборники». А там значилось:

«Пантеон дружбы на 1834 год. Типография Н. Степанова, 1834. На литографированном заглавии листа: „У книгопродавца В. Логинова“» (опять книгопродавец Логинов!).

Судя по виньетке, изображающей военные трофеи, а также по военной тематике некоторых напечатанных произведений, И. О-в, составитель сборника, и друзья его, авторы других произведений, — офицеры. Подтверждают это напечатанные стихотворения Александра Дельвига с примечанием составителя, что «двоюродный брат несравненного лирика нашего Антона Дельвига — погиб со славой, ведя на штурм охотников Л. Г. Павловского полка. Авторы А. П-в, барон Александр Дельвиг (двоюродный брат А. А. Дельвига), Алексеев, Вартеп, И. Л. Н. Ленский, М. И. О-в (И. Орлов), Пауль, X. Сабуров, Соболев, Т-в, Я. Федоров. В сборнике есть ряд стихотворений, посвященных его памяти».

Когда прибыла заказанная в Ленинской библиотеке книга, я еще раз убедился, что Уткин был довольно искусным рисовальщиком. А установление его близости к кружкам офицеров, в среде которых очень популярно было имя и стихи Полежаева, также человека военного, приоткрывало новую страничку в биографиях и художника и поэта.

С большим трудом нашел я статью Белозерского! Она оказалась не в 11-м ноябрьском номере журнала «Исторический вестник» за 1895 год, как ошибочно указывалось в статье Баранова, а в 9-м сентябрьском номере того же журнала за тот же год.

Статья оказалась необыкновенно содержательной, и после нее авторство Уткина уже не вызывало никаких сомнений. А вот что писал Евгений Белозерский о старушке Дроздовой:

«Госпоже Дроздовой теперь семьдесят пять лет. Родители ее имели в Москве свои дела и жили очень хорошо. Многие из тогдашних студентов были приняты в их доме как свои, из которых она помнит Полежаева, Коврайского, Лозовского, Уткина и других. Эта компания студентов составляла свой кружок. Душою товарищества был поэт Полежаев, который, безусловно, выделялся среди других студентов своим умом и находчивостью. Он был очень статен собой и имел значительно выразительные глаза… На свою беду поэт перед окончанием университетского курса написал известную шуточную поэму „Сашка“. Название „Сашка“ относилось, собственно, не к одному только Александру Полежаеву, но и ко всем другим товарищам — Коврайскому, Лозовскому и проч., которые все назывались Александрами. Эта поэма была написана на нескольких листах писчей бумаги, а на первой странице карандашом был нарисован Уткиным портрет государя с надписью: „Рисовал студ. Уткин“[1].

Первые годы после заговора декабристов было очень строго. Когда государь Николай Павлович приехал в Москву на коронацию, то неизвестно кем-то рукописная поэма „Сашка“ была передана ему».

Через сто с лишним лет советские исследователи узнали, что донос написал жандарм И. П. Бибиков. Он указывал, что воспитанники университета «не уважают закона, не почитают своих родителей и не признают над собою никакой власти». В доказательство он цитировал отрывки из поэмы университетского студента Полежаева.

Известно, что произошло потом. Об этом рассказал А. И. Герцен в «Былом и думах» со слов самого Полежаева. 28 июня 1826 года, то есть через две недели после казни декабристов, Полежаева на рассвете привезли в Кремлевский дворец. Николай указал ему на переписанный набело экземпляр поэмы «Сашка» и спросил, он ли сочинил ее? Полежаев ответил утвердительно, и Николай властно приказал ему читать поэму вслух.

«Сначала ему было трудно читать, потом, одушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак министру. Министр закрывал глаза от ужаса. — Что скажете? — спросил Николай по окончании чтения. — Я положу предел этому разврату. Это все еще следы, последние остатки, я их искореню».

Не случайно на первой странице друг Полежаева художник Уткин изобразил Николая I. Поэма была «крамольной» и, как справедливо замечают исследователи, именно этой стороной, а не натуралистическими непристойностями («неприличных» стихов ведь сочинялось немало) задела за живое царя, вызвала его бешеную злобу. «В поэме, — подчеркивал советский исследователь Н. Бельчиков, — имеются резкие, бичующие стихи, антиклерикальные и освободительные идеи. Поэт выступает против сословных привилегий, чинопочитания, низкопоклонства, против церкви, против религии и, наконец, прямо против презренных палачей отчизны, против бюрократов и жандармов».

Поэт обращался к отчизне:

Когда ты свергнешь с себя бремя Своих презренных палачей?!

После допроса Николай распорядился о зачислении Полежаева нижним чином в Бутырский полк. «Пиши мне», — лицемерно заявил он, обнял и поцеловал поэта.

«Пользуясь данным ему правом писать государю, — рассказывала Дроздова о поэте Е. Белозерскому, — он послал ему просьбу о помиловании. Не получая ответа, он самовольно оставил полк и пошел пешком в Петербург, но одумался и вернулся… За это по конфирмации государя он был лишен личного дворянства и разжалован в рядовые без выслуги. В жизни поэта не осталось никакого просвета и никакого выхода. Он запил горькую. В это время с него и был снят… портрет, писанный студентом Уткиным, который и сам был потом сослан в Сибирь. При этом необходимо оговориться, что собственно подлинный портрет работы Уткина бесследно исчез, но с него в Москве литографским способом было снято пятьдесят экземпляров».

Е. Белозерский добавляет, что один из этих редких экземпляров сохранялся у Дроздовой. Она отдала портрет ему, а Белозерский передал его в Императорскую публичную библиотеку (ныне библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде).