Пятая версия (Исчезнувшие сокровища. Поиск. Факты и предположения) - Иванов Юрий Николаевич - Страница 84

Мощенная большими, плоскими камнями дорога вилась среди кустарников и деревьев. Все тут являло собой картину недавнего боя. Разбитые патронные ящики, окровавленные бинты, сгоревший «студебеккер», гильзы, снаряды, какие-то разбросанные вещи, поломанные деревья, смятые кустарники, тяжелый, сжимающий горло запах дыма и разложения.

Въездные ворота во двор замка были обрушены вместе с одним из столбов. Наверно, тут наша «сучка», самоходная установка «СУ-152» прогромыхала, проколыхалась всем своим жутким, тяжким железом, все крушила, давила широченными гусеницами и била прямой наводкой по окнам замка. Там и сям в его стенах зияли огромные свежие дыры. Справа валялась раздавленная противотанковая немецкая пушка, которой конечно же не по зубам оказалась броня самоходки, а чуть вглубь двора виднелась груда стрелкового оружия: карабины, автоматы, пулеметы, ленты патронные, гранаты-«колотушки», ящики, сумки; рыжие, с крышками из конских шкур, выпотрошенные ранцы валялись по всему двору. С каким-то тонким, птичьим вскриком пан профессор извлек из глубокой, от танка, колеи книгу, торопливо начал рыться в карманах, достал очки, присел на патронный ящик и принялся листать страницы, а Федя уже тащил полную охапку больших и маленьких, толстых и тонких, почти все — в коже, книг, книжек и книжищ.

По засыпанной битым кирпичом, известкой и головешками — некоторые из них еще дымились, — главной лестнице мы вошли в гулкий и просторный замковый зал. Часть потолка в углу вместе с обгоревшими балками рухнула, штукатурка и кирпичи рассыпались по паркетному полу, опрокинутой, раздавленной балками мебели и множеству книг, разбросанных всюду. Теплый зловонный ветер прогуливался по обширному помещению, исписанные листки бумаги взметались и летели из одного конца зала в другой, шелестели страницы книг. Груды книг, сложенных стопками, виднелись возле стен, окон; ветер шевелил белые волосы убитого немца, лежащего за одной из книжных баррикад. Вскоре обнаружились и ящики, сундуки, набитые книгами, да и утварь церковная: канделябры, подсвечники, сосуды, тарелки, которые несколько успокоившийся профессор Ольшевский собирал, стаскивал на расстеленный в одном из углов зала гобелен. То и дело слышался смех Людки и воркующий басок Феди, они то появлялись: «Вот, глядите, какие мы еще книги нашли!» — то исчезали в соседних комнатах и помещениях замка, вдруг слышался вскрик Людки: «Ой, тут полно мертвых!», и вновь — успокоительный басок Феди. Отец хмурился, курил, стоя у одного из окон, смотрел в замковый парк.

Вот, собственно говоря, и все. Федя куда-то «гонял» на «виллисе». К вечеру, напряженно взрыкивая, вкатился во двор замка «студебеккер», и солдаты нашего энергичного старательного лейтенанта Лобова принялись таскать в кузов связанные веревками, телефонными проводами и ремнями стопы книг, ящики и сундуки с книгами и рукописями, тюки с церковной утварью, все то, что из всех этих богатств отобрал пан профессор. Многое оставалось. Профессор нервничал, говорил, что необходимо ничего тут не оставлять, но, чтобы забрать все, нужен был еще один грузовик, и отец пообещал, вернувшись в Кенигсберг, доложить в штабе. Конечно же машину сюда пришлют, а что до охраны, о которой беспокоится пан профессор, то зачем она тут? Кому нужны эти книги? Мертвые тут все сохранят.

Не знаю, существует ли какая связь между докладной отца, направленной им в штаб по возвращении в Кенигсберг, и появлением в замке «Лохштедт» литовских ученых, но спустя много лет я узнал, что примерно в эти же дни, следом за нами, тут появилась еще одна специальная группа, разыскивающая рукописи Кристионаса Донелайтиса, его поэму «Времена года». Помню, как в маленькой «секретной комнатке» Литовской Публичной библиотеки показали мне извлеченную из сейфа рукопись поэмы и несколько листочков отчета о той экспедиции. И тут же, с листа, переводили мне на русский, а я записывал. Вот этот, с некоторым сокращением, текст.

«Отчет Повиласа Покарклиса о находке рукописи Кристионаса Донелайтиса „Времена года“…

Мне из всех членов делегации Кенигсберг был хорошо знаком — в 1927 году я жил там. Все выезды на поиски делались по моим планам. После поиска в ряде замков и оборонительных сооружений мы обратили внимание на замок „ЛОХШТЕДТ“, который находится в 50 километрах от Кенигсберга. Замок находится на пути к ПИЛЛАУ, и я пришел к выводу, что именно там надо искать — по-видимому, книги и рукописи вывозились из Кенигсберга морским путем, возможно, что они могли осесть в замке „Лохштедт“. А шли еще отдельные бои с недобитыми фашистскими отрядами, была большая опасность на дорогах, пожары.

На подъездах к замку тоже остались следы боев, в полях множество разбитых танков, пушек и другого оружия. В толстой стене замка — громадные пробоины от тяжелых снарядов. Через одну из них мы и проникли внутрь. В большой зале мы нашли сделанную из бетона яму, которая была завалена разными рукописями и старинными книгами. Книги и рукописи валялись повсюду, даже снаружи замка. Тут же лежали еще не убранные трупы немецких солдат, автоматы, винтовки, а в одной из темных комнат мы обнаружили двадцать отрезанных голов!..

Осмотрев все внутренние помещения замка, мы стали собирать и рассматривать рукописи. Вот немецко-литовский словарь, написанный Бродовским, весьма ценная книга, а вот и еще очень ценная находка, несколько рукописей профессора Кенигсбергского университета ЛЮДВИКАСА РЕЗЫ, создавшего первый букварь литовского языка. Он же первым издал „Времена года“ Донелайтиса, чем спас великое творение от безвестности и гибели…

Тот факт, что мы нашли эти книги и рукописи, говорил, что мы можем найти и нечто другое, не менее, а может, более ценное, в том числе и рукописи Кр. Донелайтиса. Мы продолжали поиски. Вползли через пролом в стене в небольшую комнатку, я зажег спичку и увидел в руке убитого немца… рукопись! Я осторожно освободил ее из закостеневших пальцев и выбрался из комнаты. Стал рассматривать, и сразу понял, что держу в руках… рукопись Донелайтиса „Времена года“. Вскоре тут же я нашел несколько писем, написанных рукой Донелайтиса. Все найденные рукописи мы сложили в рюкзаки и ушли из замка. Рукописи Донелайтиса, ряд старопечатных книг и документов были добычей нашего путешествия в Кенигсберг. Вскоре были организованы новые выезды в Кенигсберг, Клайпеду и другие города для розыска ценных изданий на литовском языке.

Повилас Покарклис, Вильнюс, май-июнь 1945 г.»

Эти отрезанные головы, эта рукопись, великое поэтическое творение в закостенелых пальцах трупа… Сколько тайн! Кто и кому отрезал головы? Кто был этот немецкий офицер, уползший с рукописями в маленькую комнатку? Что он хотел? Спасти рукописи в этом горящем, разваливающемся замке? Украсть, понимая, что спустя недолгие годы за древние листки Литва отдаст невероятные деньги? Мертвец спас рукопись, огонь пощадил ее, как тут не вспомнить Булгакова: «Рукописи не горят»?

Тайны, поиски, находки, радости и трагедии. Да, так важно отыскать то, что ты ищешь! Отважный ученый, литовский академик отыскал то, что мечтал отыскать, во что верил и не верил… В конце 50-х годов моего отца и Федю Рыбина вызвали в Москву и включили в небольшую группу ответственных сотрудников Министерства культуры для поездки в Варшаву: наша страна возвращала Польше обнаруженные на пожарищах войны, в немецких городах, на складах и в тайных бункерах польские ценности, среди которых был и архив Фромборкского капитула. Как рассказывал мне отец, все было очень торжественно. Зал в картинах и коврах, речи, поздравления, банкет. Правда, отца и Федю почему-то на банкет не пригласили, но они не очень и огорчались: «Закатились с Николаем Александровичем в одну „пивницу“, — уже после смерти отца рассказывал, понизив голос и поглядывая на „полковника“, свою строгую жену, Федя. Мы сидели с ним на кухне, а „полковник“ что-то делала, жарила картошку. — Закатились в „пивницу“, попили там хорошо, повспоминали нашу боевую молодость… Милая, когда же ты нам подашь картошку?..»

И Георг Штайн нашел сокровища стеклянных ящиков, о которых мечтал точно так же, как о янтаре, о которых столько размышлял, выстраивая цепочку фактов, версий, догадок. В конце концов — после длительной переписки, выяснений, протестов эстонского эмигрантского правительства, то поддержки, то сопротивления иеромонахов со святой горы Афон — эти сокровища были доставлены в СССР. Штайн сопровождал их. И тоже все было так торжественно, значительно. Речи, аплодисменты, рукопожатия, орден, поездка по СССР, о которой он потом подробно сообщал графине Марион Дёнхофф. И ожидание предстоящего расчета церкви с ним, тех счастливых минут, когда наконец-то он выплатит налоговому управлению все до последнего пфеннига!