Шоу непокорных - Баркер Хейли - Страница 18

Она вздыхает:

— В иные дни это очень трудно, почти невозможно. Я просто верю в то, что мир меняется, что однажды Шон выйдет на свободу и вернется домой. Вот почему я стараюсь держать этот дом в чистоте и порядке, вот почему здесь цветы. Я каждый день приношу свежие, ставлю их на подоконник, чтобы, когда мой Шон вернется домой, он увидел их и понял, что мы все еще здесь, что мы его ждем.

Она энергично встает.

— И чего это я все еще загружаю вас своими рассказами? Как только Феликс вернется, я отправлю его записаться на прием к парням Кадира. Он вряд ли ушел далеко.

Но Феликс не возвращался. Рози то и дело посматривала на дверь, в конце концов, мы все начинаем смотреть туда. Минуты сменяли друг друга, отсутствие Феликса становилось все более ощутимым.

Кто же такой этот пресловутый Кадир? «Записаться на прием», — сказала Рози. Это звучит смешно, как-то больше похоже на фразу из мира Чистых. Чистые постоянно записываются на прием: к врачам, стоматологам или адвокатам. Затем сидят в приемной в своей модной одежке и ждут, когда их вызовет секретарша. По словам Бена, там обычно есть кулеры с водой, если они захотят пить. Им также могут предложить чай или кофе.

Неужели у Кадира есть такой помощник? Секретарша?

Мне становится не по себе оттого, что Отброс обладает такой властью. Это напоминает мне о Сильвио Сабатини. Отбросы не назначают деловые встречи и не сидят в элегантной одежде в приемной. Я не хочу встречаться с этим парнем, перед которым Джеку придется пресмыкаться.

Я смотрю на Джека. Похоже, он думает так же.

— Может, не стоит? Что-то не нравится мне этот Кадир.

Джек хмурится:

— Ты слышала, что сказала Рози. Он властвует над трущобами. Даже полиция его не трогает. Если он обладает таким влиянием, то в наших же интересах попытаться заручиться его поддержкой как можно быстрее.

— Верно, — согласно кивает Рози. — Без него вы далеко отсюда не уйдете.

— Что, если он нам не поможет? А вдруг он тут же сдаст нас полиции?

— Он все равно узнает о нас, — отвечает Джек. — Нас уже видела куча народа. Если у него повсюду глаза и уши, то он скоро услышит о нашем появлении.

Рози нервно усмехается.

— Советую всем попридержать язык в разговоре с ним, особенно вам, — говорит она Джеку.

— Почему именно мне?

— Раньше вы были Чистым. Причем не просто Чистым, еще и копом. Кадиру это может показаться подозрительным. Он наверняка захочет убедиться в том, что вы понимаете, кто здесь главный.

Джек вопросительно поднял брови.

— Уверена, вам нечего опасаться, — поспешно добавляет Рози, заметив его реакцию. — С вами ничего не случится, главное — проявить уважение и признать его власть. Мы скоро пойдем. Я сама провожу вас.

— Если существует вероятность, что из-за знакомства с нами вы навлечете на себя неприятности, то лучше не стоит. Мы не можем рисковать вашей безопасностью, — заявляет Джек. Мы с Гретой согласно киваем.

— Мне нечего опасаться, — отвечает Рози. — Обещаю вам, Кадир не сделает мне ничего плохого. Я отведу вас к нему. — Она выглядывает в окно. — Думаю, прежде чем мы пойдем туда, нам стоит дождаться наступления темноты. Все знают, кто вы такие. Настоящие знаменитости, — добавляет она и улыбается Грете. — Знаменитые герои.

— Скорее, знаменитые преступники, — поправляю я. — Как только нас увидят, кто-нибудь непременно сообщит полиции. Почему бы и нет? Разве они нам чем-то обязаны?

Рози хмурится.

— Вот поэтому нам необходимо встретиться с Кадиром — нам нужна его защита. — Она переводит взгляд на Джека: — Лучше нанести ему визит прежде, чем он начнет искать вас.

Бен

Оказавшись на запятках гольфмобиля Сильвио, колесящего по бескрайней территории нового цирка, я начинаю понимать, насколько она велика. Покуда хватает глаз, вдаль тянутся сотни застывших ярмарочных аттракционов. Их яркие, свежие цвета радуют глаз.

Поначалу я чувствую себя вполне спокойно. Кто знает, вдруг Сильвио сознательно отказался от всех ужасов, которые пышно расцветали в старом цирке. Возможно, все будет хорошо. В конце концов, в ярмарочных аттракционах нет ничего страшного.

Я начинаю читать надписи на указателях, и по моей спине тотчас пробегает холодок сомнения. «Смертельный удар», написано на одном. «Погребенный заживо» — на другом. Когда мы вихрем пролетаем мимо автодрома — «Увернись от Отброса», — я понимаю, что был прав. Это не обычный луна-парк.

Справа высится огромное колесо обозрения, его кабинки слегка покачиваются на ветру.

— Я вижу, что ты впечатлен нашим колесом обозрения, — говорит Сильвио, оглядываясь через плечо. — И ты прав. Это исторический раритет. Когда-то это была гордость города, и называлась эта штука «Лондонский глаз». С его высоты как на ладони был виден весь город. Его убрали, когда трущобы стали разрастаться. Чистым не нравилось, что Отбросы занимают слишком много пространства, которое они постоянно загрязняют. Колесо остановили, и, в конце концов, демонтировали, запрятав на какой-то старый склад. Воскресить его — идея твоей матери. Она сказала, что такая грандиозная вещь не должна ржаветь без дела. Она умна, твоя милая мамочка, ты должен ею гордиться. Когда мы откроемся, колесо обозрения станет нашей главной приманкой.

Сильвио с любовью смотрит на аттракцион.

— Кстати, оно оказалось в рабочем состоянии. И это после стольких лет! Потребовалось добавить лишь кое-какие мелочи, чтобы оно превратилось в потрясающий аттракцион, отражающий дух этого места. Мы назвали его Колесом Неудачи! Может, однажды ты тоже прокатишься на нем, если я сумею убедить твою мать ослабить ее жесткие требования. — Его глаза возбужденно сверкают. — Не могу выразить словами, как бы я хотел посадить тебя в одну из этих кабинок, Бенедикт!

Я молчу. Я не собираюсь ему отвечать. Пусть даже не мечтает. Я прекращаю озираться и тупо смотрю вниз, на блестящее металлическое дно гольфмобиля. Мы катим все дальше и дальше.

В конце концов, жужжание мотора затихает, и мы тормозим.

Сильвио вылезает из гольфмобиля и, постукивая тростью, подходит ко мне.

— Что ж, — усмехается он и протягивает руку в перчатке. — Позволишь?

Я делаю вид, что не замечаю его руки, и соскакиваю на землю. Причем так, чтобы он не понял, как это чертовски трудно, когда твои руки закованы в наручники. Моя нога всегда немеет, если я слишком долго стою неподвижно, а поскольку я ехал, сгорбившись, на запятках гольфмобиля, то даже после короткой поездки она одеревенела и затекла.

Сабатини наблюдает за тем, как я вылезаю из его автомобильчика, а затем, подавшись вперед, тычет тростью мне в ногу.

— Согласись, Бейнс, палка тебе пригодилась бы. Но ты слишком гордый, верно? Признайся, что боялся показаться слабаком перед своей маленькой канатоходкой? Не хотел, чтобы она поняла, что ты вовсе не крутой парень. А вот я даже не беру это в голову, моя трость нисколько мне не мешает. Скажу больше, я даже полюбил ее. Она придает мне некую… респектабельность, ты согласен? Кроме того, в нее по моей просьбе внесли некоторые изменения. Уверен, что ты в какой-то момент познакомишься с ними. — Сильвио расправляет плечи и вытягивает шею. — Сейчас я чувствую себя гораздо сильнее, чем раньше. Сильнее, чище и лучше, несмотря на все старания твоей подружки.

Я впервые могу рассмотреть его вблизи, подметить мельчайшие детали его новой внешности. Моим глазам тотчас становится больно. Он весь белый, будто обесцвеченный отбеливателем. Начиная с хрустящего, накрахмаленного костюма, перчаток, галстука, платка в кармане и заканчивая обувью: все это ослепительно-белое. Но дело не только в его наряде. Его кожа сливается с нарядом, оставаясь того же цвета, если это можно назвать цветом. Но это не цвет. В начальной школе нам рассказывали про цвета и свет. Белый — это отсутствие цвета. Так вот что стало с Сильвио Сабатини! Он превратился в негатив. Даже ресницы, и те белые, не говоря уже про сверкающие зубы. Лишь пронзительно-голубые глаза и красные губы, растянутые в его коронной мерзкой ухмылке, нарушают ослепительную белизну этого холста.