Шоу непокорных - Баркер Хейли - Страница 40

В одном из них есть нечто знакомое, даже в темноте. То, как он засунул руки в карманы, как сутулит плечи. Выждав пару секунд, я, крадучись, следую за ним. Я подбираюсь все ближе и ближе, пока наконец не убеждаюсь в том, кто это такой.

— Феликс, стой!

Дождь льет еще сильнее прежнего. Феликс резко оборачивается, и дождевые капли веером слетают с его капюшона.

— Я слышала вас, — говорю я. — Там, за кучей мусора. Что вы задумали?

Он смотрит на меня непонимающим взглядом.

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Я ничего не задумал.

— Только не надо лгать. — Я подхожу к нему ближе. — Вы собираетесь напасть на цирк.

Бен

Где-то внизу живота затаилось дурное предчувствие. Я не знаю, что произойдет, если я нажму эту кнопку, но чувствую, что ничего хорошего не будет.

Внезапно Сильвио резко выбрасывает руку вперед и, ударив сверху по моей ладони, прижимает ее к кнопке.

Следует ослепительная вспышка, и Шон, дернувшись, падает вперед. Его тело сотрясают судороги, глаза готовы вылезти из орбит.

Я смотрю на лицо Лии на экране. Она бросает быстрый взгляд вверх, и ее губы что-то шепчут. Может, молитву? Затем она обнимает Шона за талию. Стоило ей прикоснуться к нему, как через ее тело пробегает электрический разряд. Оба беспомощно падают и в судорогах катаются по сцене: дергаются, трясутся.

Они больше не похожи на людей.

Я выдергиваю руку из-под руки Сильвио, но, увы, слишком поздно. Шон и Лия продолжают биться в конвульсиях.

Мой желудок подкатывается к самому горлу.

У них обоих перевязаны руки. Они уже прошли через это раньше, и будут проходить каждый вечер, начиная с завтрашнего дня. Каждый вечер, до тех пор, пока?.. Видимо, пока не умрут. Сколько электрических разрядов способен выдержать человеческий организм, прежде чем лишится последних сил?

Наконец конвульсии прекращаются, и они оба тяжело падают на пол. Я даже не уверен, что они живы.

— Да ладно, пора привыкнуть! — кричит Сильвио и театрально закатывает глаза. — Подумаешь, легкий шок. Эти людишки чересчур хилые!

Шут уставился на их неподвижные тела. На его лице на экранах читается весь спектр переполняющих его эмоций — жалость, горе, ужас…

— Живо продолжайте номер! — рявкает Сильвио. — Вы знаете, какие будут последствия! Это не номер, а жалкое недоразумение! К этому времени у вас все должно быть без сучка без задоринки!

Лия медленно принимает сидячее положение. Шут торопливо выходит вперед и вручает ей букет цветов.

Пару мгновений она растерянно смотрит на него, затем, похоже, овладевает собой, потому что берет цветы и поднимается на ноги. Она слегка покачивается, однако стоит прямо и даже целует шута в щеку. Тот делает вид, что страшно этому рад.

Шон по-прежнему лежит на полу. Он даже не шелохнулся.

Неужели это тоже часть номера? Он притворяется? Я очень на это надеюсь.

Видя, как он лежит там, я вспоминаю Анатоля, бедного мальчугана, искалеченного, обгоревшего, умирающего во дворе цирка. Мне впервые в жизни приходит в голову мысль, что, возможно, даже лучше, что тогда он погиб. Потому что сейчас он по-прежнему был бы здесь. И его все так же истязали бы по любому капризу Сильвио.

Из-за кулис появляется третий клоун — Пьеро, одетый во все белое. Увидев Лию и шута вместе, он кулаками трет глаза, делая вид, будто плачет, и веселая музыка тотчас сменяется печальным пением одинокой скрипки. Пьеро возвращается за кулисы и вытаскивает нечто громоздкое, похожее на гигантскую мышеловку. Осторожно поставив ее на сцену, он смотрит вверх, после чего подвигает мышеловку так, чтобы та оказалась прямо под люком в потолке.

Шут берет Лию за руку, и они вместе идут через всю сцену. Пьеро провожает их ревнивым взглядом. Шон так и не пошевелился.

Счастливая парочка притворяется, будто не замечает огромного капкана на их пути. Оба одновременно наступают на него. Пружина тотчас срабатывает, и мышеловка захлопывается вокруг их лодыжек. Ни ему, ни ей не хватает актерского мастерства, чтобы скрыть охвативший их ужас. Лица их искажены страхом, оба съеживаются и втягивают головы в плечи, не зная, что последует, когда я открою люк над их головами.

— Нажимай на кнопку! — шипит на меня Сильвио. — Нажимай чертову кнопку! — и через меня тянет к ней руку.

Во мне вспыхивает ярость. Горячая, раскаленная докрасна. Я отпихиваю табурет, отталкиваю Сильвио и поворачиваюсь к нему лицом.

— Нет, — говорю я. — Я не собираюсь нажимать ни на какие кнопки. Но я скажу тебе кое-что еще: ты тоже на них не нажмешь!

Хошико

— Закрой рот, дурочка! — шипит Феликс и, резко развернувшись, быстро шагает прочь.

— Постой! — кричу я ему вслед. — Скажи мне, что происходит!

Он ускоряет шаг. Я бегу за ним, шлепая по лужам.

— Если ты мне не скажешь, я сдамся полиции и расскажу им все, что только что услышала. — Я повышаю голос. — Вот увидишь, я это сделаю!

Он оборачивается и сердито смотрит на меня, затем хватает за руку и, оглядываясь по сторонам, тащит в один из узких переулков.

— Немедленно прекрати орать! Братство готовило это в течение нескольких месяцев. Мы не позволим тебе в самый последний момент разрушить все наши планы.

— У меня там друзья! — сердито отвечаю я. — Люди, которые мне небезразличны! Ты считаешь, что я просто кивну головой и позволю кучке террористов взорвать их ко всем чертям?

Он толкает меня дальше по переулку.

— «Братство» — это не террористы! — говорит он. — Мы — борцы за свободу!

— Борцы за свободу? Послушать тебя, убийство людей — это что-то из разряда героизма.

Он скептически смотрит на меня. Капли дождя скатываются по нашим лицам и холодными ручейками стекают по моей спине.

— А разве ты сама не пыталась сделать то же самое? — со злостью спрашивает он. — Ты не слишком-то думала о других, когда швырнула гранату на цирковую арену.

— Это несправедливо, — говорю я. — Там никого не было. То есть был только один человек, но он заслуживал смерти.

Передо мной вновь всплывает лицо Сильвио, его устремленный на меня взгляд, его выпученные глаза в тот момент, когда я бросила гранату.

Феликс вновь беспокойно оглядывается.

— Что, по-твоему, ты делала, когда бросила ту гранату? Боролась за свободу, вот что! Ты вдохновила нас — ты сделала именно то, что сделали бы мы все, будь у нас такая возможность. Разве у тебя был выбор? Разве ты могла допустить, чтобы он и дальше обращался с вами, словно с дрессированными животными? Чтобы убивал вас и дальше? — Его глаза пылают негодованием. — Вежливо просить у власти изменений, ждать, пока кто-нибудь из Чистых, у которых есть совесть, чудом захватит власть и хоть немного улучшит нашу жизнь? Тебе нужно это? Нет, этого недостаточно. Если мы хотим настоящих перемен, надо порвать этот мир в клочья, разрушить его! Думаю, тебе, как никому другому, хотелось бы это видеть.

Его слова — как пощечины. От них у меня темнеет в глазах. Возможно, он прав. Я действительно взорвала арену и убила Сильвио. И я ни на секунду не пожалела об этом. Кто я теперь после этого? Террористка или борец за свободу? Если цель оправдывает средства, если это действительно важно, разве вы не будете вести борьбу всеми доступными вам средствами, даже если это означает, что кто-то пострадает в этой передряге?

Вот ключевые слова: «кто-то пострадает».

Для таких группировок, как «Братство», гибель людей — это не злополучное стечение обстоятельств. Это их цель. Их единственное стремление.

— Послушай, никто не умрет, — увещевает меня Феликс. — По крайней мере, никто из Отбросов. — Он тяжело вздыхает. — Если я скажу тебе, что мы готовим, ты обещаешь хранить это в тайне?

— Я не уверена. Может быть.

— «Братство» собирается напасть на цирк. Как только он откроется, мы намерены полностью взять его под свой контроль. Ты ведь наверняка будешь этому рада? Сначала мы выведем оттуда Отбросов, освободим всех до одного. Мы уже все тщательно спланировали.