Шоу непокорных - Баркер Хейли - Страница 6

— Что нам теперь делать? — дрожащими губами спрашивает Грета.

Джек качает головой:

— Выбор невелик. Нужно пойти и попросить кого-нибудь о помощи.

Бен

Полицейские на передних сиденьях молчат. Мы медленно ползем в плотном транспортном потоке большого города. Кстати, мы двигаемся не на юг, к моему старому дому — не сбавляя скорости, мы проезжаем мимо сверкающего монумента Правительственного центра. Все понятно: к матери на работу меня тоже не отправят.

Я вижу огромное лицо Хоши: она сердито смотрит на меня с плаката. Ее фото изрядно подретушировали — всю красоту и благородство, которые составляют истинную ее суть, стерли одним нажатием кнопки. На плакате у нее не глаза, а узкие щелочки, а их взгляд подобен осколку холодного, твердого кремня. Губы свирепо поджаты. Это не она. Девушка на фотографии совсем мне не знакома.

Я отворачиваюсь. Куда же мы едем? Сначала мне кажется, что мы двигаемся в сторону тюрьмы, где меня без суда и следствия упекут за решетку, но нет, мы оставляем ее за поворотом.

Транспортный поток постепенно становится менее оживленным, и мы выезжаем из города на шоссе. Сначала дорога идет в гору, затем бежит вниз. И становится ясно, куда мы направляемся.

Над макушками деревьев вздымается огромный сводчатый купол. С его высоты гипнотическим каскадом стекают вниз полосы красного и белого цвета. Мы подъезжаем ближе. Я смотрю на купол и на другие здания, что возвышаются вокруг. Здесь полно куполов — оранжевых и зеленых, розовых и фиолетовых, похожих на закрученные завитки сливочного крема.

В жилах стынет кровь.

Мы, разумеется, знали, что происходит. Мы были в бегах, но ведь не на Луне. Как только арена сгорела, правительство приняло решение отстроить ее заново, устроив на ее месте большой постоянный цирк. Думаю, это был их способ заявить о своей победе, этакий щелчок по носу тем, кто выступал против цирка. На окраине Лондона выделили огромный участок, где началась стройка. Новый цирк, больше, лучше и смелее прежнего, как было написано на рекламных щитах, с волшебными трюками-сюрпризами.

Когда мы приближаемся к цирку, я замечаю силуэт гигантской спиральной горки, а вдалеке маячит огромное колесо обозрения. Цирку уже недостаточно обычных аттракционов и палаток со всякой всячиной — теперь здесь целая ярмарка, вернее, тематический парк: огромный и просторный.

Я думаю о том, через что мы прошли вместе с Хоши и Гретой.

Мы взорвали арену. Мы сбежали из цирка. И что?

Они убили Амину, которую Хоши любила больше всех на свете, — повесили над ареной и выставили части ее тела на аукцион за бешеные деньги. Они убили Прию — ту, что рассказала мне правду об этом мире — и превратили ее в зомби, в мишень на потеху кровожадным головорезам с дробовиками в руках.

Ради чего они погибли, Амина и Прия?

Выходит, их смерть была напрасной. Мы так ничего и не добились.

Цирк восстал из пепла, стряхнул с себя пыль и вознесся ввысь, став еще больше, лучше, сильнее, чем прежде. Его артисты будут и дальше умирать на потеху праздной публике. Ничего не изменится, лишь у руля этой адской машины встанет кто-то другой.

Очень хочется надеяться, что он не будет таким мерзавцем, как Сильвио Сабатини. Вспомнив о нем, я вздрагиваю. По крайней мере, мы уничтожили его. Эту победу у нас никто не отнимет.

— Зачем вы привезли меня сюда? — спрашиваю я, пока машина двигается вперед.

Полицейские игнорируют мой вопрос.

Мы проезжаем мимо дорожного указателя. На нем значится: «Цирк. Двести метров».

— Остановите машину! — срываюсь я на крик.

Мы сворачиваем налево, едем мимо огромной головы клоуна. Губы на его пластмассовом лице растянуты в дурацкой ухмылке, а широко раскрытые глаза двигаются из стороны в сторону. Мы двигаемся по длинной дороге мимо огромных пустых парковок, пока не останавливаемся у стены, покрытой разноцветными трехмерными изображениями львов, слонов, акробатов и новых клоунов.

Полицейский за рулем машины выглядывает в окно и вводит код на наружной панели. Стена сдвигается, и я понимаю, что она не сплошная — это всего лишь пара огромных двойных ворот. Они медленно открываются, и по воздуху разливается знакомая мелодия.

Это та же самая музыка, как и раньше, бодрая, но безвкусная цирковая мелодия, которая когда-то, целую вечность тому назад, заставляла мое сердце замирать от волнения, но теперь наполняет его лишь страхом и отвращением. Я чувствую, как меня накрывает волной паники.

— Остановите машину! — снова кричу я, но полицейские будто не слышат меня. Я толкаю дверь. Заперто. — Остановите машину! Остановите машину!

Мои попытки спастись бесполезны.

Не хочу находиться здесь. Зря я позволил им схватить меня. Следовало застрелиться сразу после того, как Хоши, Грета и Джек ушли.

Мы в огромном фойе под открытым небом. Вдоль стен растянулись ряды новых блестящих билетных киосков. Над ними яркими неоновыми огнями сияет огромная вывеска:

«Добро пожаловать в цирк! Представление продолжается!»

Хошико

Мы нерешительно шагаем к жалким лачугам. Впереди Джек, за ним мы с Гретой, позади ковыляет Боджо. Вокруг стоит жуткая тишина. Наверное, потому, что большинство обитателей сейчас в городе — обслуживают Чистых, выполняя скучную, опасную, грязную работу. Впрочем, люди здесь все-таки есть, я чувствую их присутствие. Миллионы глаз тайком следят за нами.

Я стараюсь не смотреть по сторонам. Не припомню, чтобы раньше я хоть раз чувствовала себя так неловко. У нас под ногами чавкает грязь, хотя уже пару недель не было дождя.

И вот мы уже у лачуг. Джек остановился.

— Думаю, будет лучше, если вы пойдете вперед, а я немного отстану от вас.

На лице Греты отразился ужас. На моем, должно быть, тоже. СМИ могут трубить, что мы хладнокровные отступники, но это не так. Мне действительно страшно. Смогу ли я попросить о помощи первого встречного?

Как местные жители могут нам помочь, когда у них ничего нет? И почему они должны нам помогать?

— Почему? — спрашиваю я его.

Джек нахмурился:

— Я не слишком похож на них, вот почему. Мне почти сорок два года, но все зубы целы, волосы не выпали, и я все еще довольно силен, хотя мы уже год в бегах. Как только меня заметят, то сразу поймут, что я Чистый.

Мне становится совсем страшно.

Джек рассказывал мне о трущобах. Он говорил, что это единственное место, куда мы никогда не рискнем пойти, единственное место, где нам ни за что не спрятаться, во всяком случае, Бену и Джеку, потому что они Чистые. По его словам, даже вооруженные полицейские стараются не бывать в трущобах. Здесь правят Отбросы, вокруг слишком много голодных, озлобленных, отчаявшихся людей, так что от этого места нельзя ждать ничего хорошего.

Грета сжимает мою руку.

— Мы пойдем вместе, — говорит она.

Я смотрю на нее и чувствую прилив уверенности. Грета уже переборола страх и готова делать все, что нужно. Она всегда была самой храброй из нас.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я Джека.

— Я пойду за вами следом. Опущу голову и попытаюсь, насколько это возможно, оставаться в тени, однако буду рядом. Если понадоблюсь, просто позови.

Мы с Гретой идем дальше. Я на всякий случай держу Джека в поле зрения. Он украдкой следует за нами. Надвинул шапку на самые глаза и старается придать лицу выражение унылой обреченности, типичное для большинства Отбросов. Но он прав: он действительно не похож на Отброса. Еще бы! Ведь он родился в другом мире.

Джек никогда не вспоминает свою прежнюю жизнь. Правда, однажды вечером, еще в первые дни наших скитаний, он рассказал мне и Бену о том, как стал таким, какой он есть — храбрым, верным и добрым.

Мы тогда прятались в лесу. Это была по-настоящему холодная ночь. Мы развели костер и, усевшись вокруг, разговаривали всю ночь. Грета и Боджо свернулись клубочком поближе к жаркому пламени и уснули.