Под сенью исполинов. Том II (СИ) - Калинин Никита - Страница 11

– Эй, ты чего?.. Русские же не сдаются.

Как встряхнул кто. Он замер, не в силах ни сказать, ни подумать ничего.

«Русские не сдаются». Кто это ему говорил? Девушка, над которой дважды надругался тот, с кем он заключил соглашение? Чью руку отрезали чёртовы белотелые? Девушка, которая даже не русская!

Он рассмеялся: коротко, надрывно. С силой потёр большими ладонями широкое скуластое лицо. И улыбнулся.

– Неа, не сдаются.

Спали урывками, болезненно-беспокойно. Роберту снилось, что у него нет рук, что он никак не может помешать аборигену, издевающемуся над Викой. Он то и дело подскакивал, озираясь. Но когда ложился, сон повторялся.

Утром их разбудил голод. В течение дня он обычно притуплялся, зато каждый раз сполна отрывался спозаранку. Желудок сводило так, что не думалось ни о чём. Они просто лежали двумя эмбрионами-переростками и почти не шевелились.

Роберт в очередной раз тупо пялился на культю Вики. Почему не стали отнимать часть руки ему? Ведь почти уже сделали это... Почти... Он глянул на яйцо в ладони. Перекинул в другую руку и присмотрелся к коже, насколько позволяло освещение. Ничего. Ни трещинки. И цвет вполне обычный.

А ведь у аборигена рука отнялась всего за полчаса. Кожа пошла трещинами, высохла, посерела. Точно отмерла. Даже пальцы не шевелились – он разжимал их с помощью второй руки. А ему, Роберту, хоть бы что. Возможно, это как-то связано с решением троицы пощадить его… Ведь они что-то там колдовали с его кровью, которая в конце концов стала фиолетовой...

Тут стены «ели ложечкой», как и везде в Изумрудном городе. Крепко сжимая голубое яйцо, Роберт поднялся и пошёл было к выходу, но засомневался и вернулся. Вика спала. В таком освещении веснушки на бледной коже вокруг вздёрнутого носика виделись почти бурыми.

Странно, но участок стены прямо за ней отличался, был немного светлее. Роберт присмотрелся. Это залитый стеклом ход! Он глянул на яйцо.

Якут пристально осмотрел и прощупал странный участок вдоль и поперёк. Контур «заплавленного» хода неплохо просматривался, и было удивительно даже – как это раньше он его не заметил?

Роберт «прожёг» изумруд на стыке двух пластов – его толщина тут оказалась каких-то семь-восемь сантиметров. Он старался держаться на вытянутую руку, чтобы не вдыхать продукты возгонки. Ведь зелёное стекло именно возгонялось, преобразовывалось в тот самый мятно-нашатырный газ, а не плавилось. Потому нигде и не было даже малейших следов выработки.

Поначалу Роберт отчаялся: комнатку скорее целиком заполнит мятным нашатырём, чем он пройдёт контур по всей протяжённости. Но как только появилось более или менее большое сквозное отверстие, сразу возникла тяга.

– Выход, – не то констатировала, не то даже посетовала проснувшаяся Вика. Она отошла в сторону и безэмоционально наблюдала, укрыв покалеченную руку здоровой.

Почти по-детски закусив от усердия язык, Роберт расширял отверстие на уровне лица. Когда в него уже протискивалась рука, он остановился и дал образовавшемуся сквозняку вытянуть нашатырь. Затем осторожно приблизил к отверстию лицо.

И шарахнулся, отскочив от стены.

– Что там?

Не ответив, Роберт заглянул снова. С той стороны стоял белотелый. Точнее, серотелый – кожа цвета гашённой извести с примесью пыли выглядела шершавой и была кое-где потрескавшейся. Длинные руки он вытягивал перед собой, стоя лицом к людям. Словно бы пытался продавить запечатавший ход изумруд, но не сумел. Или не успел...

Роберт растерянно отошёл в сторону, его место ненадолго заняла Вика.

– Карина...

Белотелого на той стороне убила многоногая подвижная жуть, получившая с лёгкой руки Романа звучное женское имя. Вика не могла ошибиться – гипсование кожи слишком характерно.

– Режь, – безапелляционно указала она на стену.

Роберт работал долго. Как выяснилось, им просто повезло наткнуться на тонкий участок стекла и с первых же минут работы устроить сносную вентиляцию. Дальше дела шли не так быстро. Стена то утолщалась по контуру, то вновь становилась тоньше. Порой, чтобы прорезать до конца, приходилось просовывать руку целиком и работать наугад.

И внезапно за эту самую руку его кто-то схватил. Сердце Роберта оборвалось.

– Я задержался... – донеслось с той стороны.

Абориген отпустил руку якута, они встретились взглядами – усталые глаза на юном лице смотрели почти безразлично. Роберт хотел было что-то сказать, в первую очередь Вике, как-то успокоить её, поддержать, но растерялся. Ещё больше он растерялся, когда она вдруг поравнялась с ним.

И взгляд аборигена блеснул.

– Моя Виктория...

Она смотрела ему в лицо. Долго, пристально и молча. Потом вдруг резким движением смахнула одну-единственную слезу с веснушек и проговорила твёрдо и уверенно:

– Если прикоснёшься ко мне, я тебя убью.

Абориген раскрыл было поплывший в улыбке рот, но Вика шагнула ближе и добавила:

– Убью так, как никто ещё не убивал. А затем – себя. Ведь я нужна тебе.

Беловолосый парнишка не отворачивал лица, глядел без вызова и нахальства, но с львиной долей снисхождения. Как уставший к концу жизни преступник, так и не обретший счастья ни в вине, ни в пустых женщинах, ни в деньгах, смотрит на заблудившуюся в пролеске девушку.

– Я не трону тебя... Но касаться буду... Путь будет непростым... иначе никак... – абориген помолчал и добавил: – Даю слово офицера...

Роберт закончил только спустя почти час. Абориген никак не помогал ему. Теперь он был вооружен не странным неправильным овалом, какой подарил якуту, а тем самым «бельгийским дерьмом», из которого в прошлый раз расстрелял его Роберт.

– Ещё немного... и в сторону... Я скажу...

Роберт слишком увлёкся и не услышал предупреждения. Лишь чудом ему удалось выскользнуть из-под ввалившейся к ним огромной глыбы стекла.

Труп белотелого был скован по рукам, точно когда проход запечатывали, он почти успел вбежать, а жидкое стекло вплавило его в себя по локти.

Абориген вошёл, держа автомат наперевес. Глянул на Роберта, зыркнул ему на руки и скользнул взором по Вике.

– Впереди опасно... – кашлянул он и наступил на то, что осталось от соискателя; хруст был несказанно приятен слуху Роберта. – Делайте всё... что я вам скажу... Не заставляйте... повторять... Идём...

Они покинули Изумрудный город. Больше не было остекленелых стен с иероглифами, так похожими на азиатские, ни заключённых в безвременье существ всевозможных форм и видов, но с обязательной «морской звездой». Теперь вокруг беглецов сочились голубоватым привычные тоннели, коих пройден был не один километр.

– Мы хотим есть.

Абориген глянул на Роберта, как на пустое место. Но грибы из висевшей у бедра сумки протянул обоим.

– Воды нет... Меня... задержали по пути... сюда... Придётся терпеть... Озеро будет... через пару часов...

Это были самые длинные два часа в жизни Роберта и Вики. Гриб, хоть и сочный, вкусный, закончился, как и не начинался, оставив после себя неприятную вязкость.

Вскоре тоннели начали пересекаться, и абориген сообщил, что осталось совсем немного. По бокам то и дело встречались как небольшие ходы дождевиков, так и полноценные перекрёстки, нередко целиком погружённые во тьму.

Нос почуял живительную влагу заранее. Настолько чутким люди делаются только в минуты нужды, когда звериное внутри встаёт вровень с человеческим. И вскоре они действительно вышли к озеру.

Вода была ниже их метра на полтора. Почти квадратный по форме грот насквозь прошивали бурые корни, образовывая своеобразный настил, а в промежутках виднелось безмятежное озеро. Но рукой до воды было не достать.

– Она питьевая... – очень тихим шёпотом сообщил абориген, снимая сумку.

Он отцепил длинный ремень и достал из неё тяжёлую чашку, в которой Вика узнала съёмную ступу для измельчения образцов. В самодельные дырочки вставлялась знакомая всем полиметаллическая нить в четыре слоя, образуя ручку. Абориген прицепил к ней ремень и опустил ступу в воду.