Под сенью исполинов (СИ) - Калинин Никита - Страница 44

Импульс-предупреждение от Ординатора пронёсся по позвоночнику лёгким покалыванием. Только его присутствие и обнадёживало, придавало сил бороться со сползанием в тихую истерику. Вика до смерти перепугалась увиденного в той половине колонии. Захотелось забиться куда-нибудь в угол и ждать. Ждать, когда скажут: пойди, ляг в капсулу, закрой глаза, а откроешь их уже дома. Не на Земле даже, а сразу – дома!

У медблока она остановилась, опёрлась дрожащей рукой о стену и выдохнула. Успокоиться. Нужно успокоиться. Пусть вмешательство, вроде как, абсолютно безвредно. Но это не повод осознанно подставляться под него.

Рената – вот с кого стоило брать пример! Она видела того несчастного, пригвождённого к полу табуретом. И ничего – ни словом не обмолвилась. А Вика меж тем точно знала: она женщина чувствительная.

Рената хлопотала над бывшим командиром. Вывод из медикаментозного сна затягивался, пришлось даже прибегнуть к детоксикации крови. Видимо, у Александра Александровича проявилась индивидуальная реакция на какую-то составляющую наркоза, отчего он так долго приходил в себя.

Вика отметила собранные на ближней столешнице инструменты. Грамотно разложенные – чуть ли не как в учебнике – сверкая металлом, своего часа дожидались ампутационные принадлежности.

Женщины долгое время не проронили ни слова. Когда Рената устало присела и выдохнула, подперев голову рукой, её место заняла Виктория.

– Их будто вчера убили… – тихо произнесла Вика. – Они не разлагаются…

– Я видела. Что ты об этом думаешь?

– Нужно исследовать образцы, – как можно спокойнее ответила Вика. – Так ничего нельзя сказать. Возможно, поливалентный бактериофаг. Чересчур поливалентный и прожорливый, правда… Или отсутствие сапрофитов, как таковых. Но скорее первое, ведь разлагаться они должны были начать изнутри…

Тишина, возникшая в медблоке, нарушалась только волнообразным гудением реаниматора.

– Что теперь?.. – спустя какое-то время не сдержалась Виктория. – Мы же не можем вернуться, так ведь?..

Ренате хотелось взять да и приподнять голову руками, хотя бы на несколько минут. Желательно – в тишине. Жжение в основании черепа, где-то ниже затылка с недавних пор сделалось несказанно назойливым.

– Всё будет хорошо, – не открывая глаз, пробормотала Рената. – Командир вызовет ещё один челнок. Вернёмся в Новосибирск. Выпьем чаю. Поспим.

– Челнока не будет. Мне Роберт сказал.

Рената удивилась самой себе – настолько наплевать ей было в данный момент на челнок, на трупы учёных и на всю Ясную. Её бесконечно удручала единственная вещь – тяжесть собственной головы. Казалось, вселенная сжалась до объёма её черепной коробки, притом ничуть не потеряв в массе.

Неожиданно Рената услышала стук. Решив поначалу, что это эхо её собственного сердца, выждала. Оказалось, нет – стучали. Оторвать от скул спасительные руки было выше её сил, и она попросила Вику:

– Открой…

– Что?

– П-переборку. С-стучат же… – Рената снова заикалась.

Опять постучали. Уже громче, настойчивее. И как бы в стекло. Странно, но в медблоке не было витражей, кроме пустовавшего карантинного изолятора и двух капсул гибернации. Может, кто-то открыл витражи в лаборатории напротив и зачем-то стучал?..

– Я ничего не слышу. Ты чего, Ренат?..

Удар по голове откуда-то сзади был внезапным и сильным; перед глазами вспыхнули красные и жёлтые круги, а по рукам и ногам пробежал болезненный ток, как если бы они вдруг разом обрели чувствительность после продолжительного онемения. Рената ощутила толчок в грудь. Потом ещё один, и ещё. Вот это уже точно было сердце: улучив удобный случай, оно опять рвалось наружу, прочь из осточертелой костяной клетки!

Стук слышался отовсюду и был настолько чётким, что картина представлялась сама по себе – ладонь тщетно колотит по запотевшему толстому стеклу. Женская ладонь… И голос. Голос тоже – женский. Голос Ольги…

Хлёсткая пощёчина вернула Ренату в реальность. Она лежала на полу, голова жутко болела. Но это даже радовало, ведь теперь голова болела вся целиком и вполне привычно. Жжение исчезло бесследно.

***

Подобной расторопности от Трипольского не ожидали – на всё ему потребовалось чуть более часа. Когда он вышел из командного пункта, Роман решил, что ЭВМ не вынес-таки пытки. Оказалось, вынес. В отличии от самого Трипольского: бледный, взмокший, Фарадей помахал рукой, что-то промямлил, типа: «сделано», и упал.

Когда его отнесли в медблок, выяснилась причина обморока - прежде чем доложить командиру, он просмотрел извлечённые программой кадры.

От количества людей в командном стало тесно и душно. Вместо девяти трёхгодовых фильмов с различных камер, на большом настенном мониторе аккуратными колонками располагались видеофайлы, обозначенные цифрами от одного до сорока двух. Продолжительность каждого в среднем составляла не более двух минут. Трипольский поработал на славу.

– Иконников?

Высказанное кем-то предположение давно засело в голове Романа. Но он не спешил обвинять полковника во всём, что тут произошло.

На первых кадрах две женщины целились пистолетами куда-то в соединительную переборку, стоя примерно там, где теперь лежал убитый табуретом. Одна рыдала и что-то кричала в сторону второй половины колонии - звука не было. Но качество материала позволяло легко распознать характерное для русской речи движение губ. Почти под самый конец файла к переборке подбежал тот самый лысый здоровяк, а за ним высокий, лопоухий детина с протоволновой сваркой. Заканчивалось всё тем, что дуга начинала своё шествие по серой шершавой поверхности углепластика, а одна из вооружённых женщин падала на пол в истерике, роняя пистолет, будто раскалённую железяку.

– Кислых тут и не пахло… – глубокий бас Бурова кое-кого заставил вздрогнуть.

Далее следовали непродолжительные кадры простого быта изоляционистов: семи человек, среди которых оказались три женщины. Космопроходцы терпеливо отсматривали всё подряд, ведь программа, настроенная на выделение кадров с перемещением объектов в пространстве, не могла идеально соответствовать запросам людей. Она не понимала разницы между убийством и занятием сексом, например. И доверять ей с точки зрения хронологической достоверности тоже вряд ли стоило.

Искомые кадры с убийствами не заставили себя долго ждать.

Лаборатория. Высокий лопоухий детина втаскивает внутрь уже изломанное, будто попавшее под грузовик тело. Бросает его и с абсолютно равнодушным видом выходит прочь.

Один из жилых кубриков. Двое в укромном углу, в тени от верхних ярусов лежаков, мужчина со спины похож на лысого здоровяка. Внезапно женщина снизу начинает дёргаться и размахивать руками, царапает партнёру спину. В итоге она затихает. Мужчина отстраняется и, не одеваясь, выходит прочь.

Снова лаборатория. То ли случилась какая-то неполадка, то ли программа немного сбоила, но кадры начинаются чуть ли не с конца ожесточённой драки между женщиной, в самом начале рыдавшей на полу, бросив пистолет, и тем высоким и лопоухим. Последнему отчего-то никак не удаётся справиться с хрупкой на вид соперницей, она играючи укладывает его на столешницу и вырубает резким тычком в подбородок. Затем привязывает чем-то и, приведя в чувства, принимается ввинчивать в суставы заострённые штифты, предназначенные для фиксации исследовательских приборов.

Кадры из медблока заставили отвернуться даже Романа. Несчастную, привязанную к глянцу реаниматора, мучил ранее не попадавший под камеры человек.

– Они с ума сошли… – потрясённо произнёс Майкл.

– Возможно… – сглотнув, предположил Ганич. – Возможно, тут вина газа. Этого, как его, кхм… триполия…

Роман прочистил горло, вздохнул, будто собираясь духом, и включил запись, на которой исповедовался тот, кто расставил все эти камеры.

– Вика перевела. Он говорит, что с ними, то есть с забаррикадировавшимися, имитатор. Или повторитель. И что они обречены.