Полет нормальный (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 25

— Дорогие, сэр, — неуверенно протянул швейцар.

— Что хочешь делай, — отмахнулся попаданец, — хоть кури, хоть продавай!

— Спасибо, сэр!

Улыбнувшись, Потников прошёл мимо, вдыхая привычный с детства запах бойцовского зала.

— Сегодня в спарринг становится не буду, — сразу предупредил он тренера, — настроение поганое, могу всерьёз начать.

— С лапами поработаешь, — согласился тот, глянув мельком в глаза, — нормально?

Угукнув, мужчина начал разминаться, не пренебрегая растяжкой. Боксёры и в двадцать первом веке часто относятся к ней спустя рукава, а уж в начале двадцатого и подавно. После лекций Аркадия Валерьевича о подвижности суставов и снабжении мышц кислородом, прониклись, подходя порой за советами.

Попаданец не отказывал, демонстрируя широкую эрудицию и знание предмета. К настоящему времени он имел репутацию бойца-ветерана (не боксёр, но всё же настоящий мужик!), с которым незазорно общаться даже жёстким парням с улиц.

— Ты нормальный мужик, русский, — сказал как-то один из бойцов в порыве откровенности, — понятный. Видно, что образован, но яйца у тебя есть, не то что у умников из колледжей.

— Да там многие… с яйцами, — усмехнулся попаданец.

— Не… они жёсткие, пока в привычном мирке крутятся. Убери у них образование, деньги да родственные связи, так что останется? Слизи лужица. Не у всех, врать не буду — в братствах более-менее… остальные так, амёбы. А ты улицы прошёл, но своё у судьбы вырвал зубами. Приходилось убивать, русский? Глядя глаза в глаза?

Постников улыбнулся криво, но отвечать ничего не стал. Молчание добавило ему очков в глазах бойца, не последнего человека в одной из ирландских группировок.

— Время! — Раздался голос тренера и боксёры остановили тренировку, отдыхая. На ринге к канатам прислонился Тревор, входящий в ирландскую группировку.

— Почему бы и нет? — Подумал Постников, — обратить к ирландцам за помощью. Не Тревор, конечно, слишком мелкая сошка. Но свести с нужными людьми может, здесь главное аккуратно сработать. Слышал я, что ирландцы всем хороши, но по части сохранения тайн не сильны. По родственному, да по свойственному… и вот уже вся округа в курсе.

— Но если продумать всё самому, то вполне реально. Ведь что мне нужно? Несколько человек, которые отследят, что же за сволочь меня за жабры держит! Будет информация, будет с чем к политиканам за помощью обращаться.

— А что? Среди ирлашек много бандитов и много копов, челюсть ставлю, что связи между ними имеются. Детективы хорошие найдутся, деньги на стимуляцию воодушевления имеются. Так что… всё не так плохо, Аркадий Валерьевич! Зажму в кулак яйца этого Луиджи… и ножичком.

Глава 15

Под бравурную музыку, доносящуюся из динамиков, не умеющие танцевать новички разучивают движения.

— Тяжёлый набор, — чуть повернувшись ко мне, говорит Андерсон, — ребята хорошие, но социализация у каждого второго хромает, будто до выпуска их школы родители в вате держали.

— Женское воспитание.

— Оно самое… — с тяжёлым вздохом, — вон… тощенький такой…

— Ларри?

— Он. Родственник мой в четвёртом колене, из Пибоди бостонских. Отец у него в двадцатых состояние делать спешил, тогда у нас экономика на подъём шла. Состояние сделал, а сына упустил… мать занималась. А у женщин что главное?

— Чтоб уроки были сделаны, не шалил и не шумел, — усмехаюсь невольно, вспоминая своё детство, — Да! Ещё чтобы воспитанный и мамочку слушался.

— Вот то-то и оно… и плавать учиться, верхом ездить, стрелять, охотиться… драться наконец, некому получается, а то и вовсе запрещают. Вот Ларри и вырос мамочке на радость… Четыре языка знает, причём один из четырёх — латынь. Не знаешь, зачем латынь нормальному человеку?

— Нормальному незачем… расслабленней двигайтесь, парни! Что вы как марионетки на ниточках!

— Латынь, на рояле играет, рисовать умеет. А вот драться — ни разу не дрался! Домашнее образование, чтоб его! Общался только с приходящими учителями, слугами, да подругами мамочкиными. С детьми если и играл, то под присмотром взрослых.

— Тяжёлый случай, — соглашаюсь с президентом, не слишком огорчаясь. Это здесь такие как Ларри, редкость… в двадцать первом веке двое из трёх! И как лечить таких пациентов, известно давно.

Проживание отдельно от родителей, вечеринки, девушки… Вбратствах всё давным-давно отработано, лечат и не таких. Другое дело, как этот Ларри… да и не только он, испытания прошёл. Значит, есть стержень.

— Скорее пропаровозили, — мелькает мыслишка, — что, неужели при испытаниях новичков одинаково относились ко мне и к Заку? Нет, конечно! По мелочам, но различий хватало — более мягкие индивидуальные задания, чаще ободряли. Свой…

— Займёшься? — Чуточку неловко спрашивает Андерсон, — из Зака человека сделал, может и из него что получится?

Видя, что не спешу соглашаться, добавляет нехотя:

— Буду должен.

Киваю молча, подавляя вздох. Специализация на неврастениках… не то, что хотелось, совсем не то. С другой стороны, можно и привязать к себе этих домашних мальчиков, стать для них безусловным вожаком.

А можно и врагом… недавние слабаки и рохли часто ненавидят тех, кто был свидетелем их слабости.

* * *

— Лучшие, — с гордостью сказал Чагин, окинув взглядом шеренгу бедно одетой молодёжи, — ленинградские комсомольцы!

Собравшиеся в одном из санаториев в выходной день, комсомольцы вели шумно, весело переговариваясь и переходя от одной компании к другой с самокрутками в руках. Ясно было, что все они друг с другом знакомы, да и могло ли быть иначе, ведь здесь собрали ленинградских активистов.

Максим не дрогнул лицом, оглядывая неровный строй с равнодушным видом. Если Чагин думал воодушевить Заморского гостя, то зря — в настоящее время комсомольцы весьма… своеобразная публика.

Предельно идеологизированые фанатики, разбавленные любителями похулиганить под прикрытием государства, и приспособленцами, пытающимися использовать комсомол как трамплин для партийной карьеры. Разобраться, кто есть кто в этой пёстрой массе, проблематично даже опытному следователю, возьмись тот за столь сомнительную задачу.

— Боевые отряды еврейской молодёжи, — возникла в голове попаданца безрадостная мысль, — интернационал всех мастей под руководством Шацкина, Цетлина и Рывкина[73]. Хунвейбины, бля… один в один, только что китайского размаха достигнуть не успели. Но пытались. Поддарочек…

— Отряд, смирно! — Скомандовал он, продолжая обдумывать проблему.

— Мутная публика… то ли третья сила, уже сильно подвядшая, то ли сторонники ОГПУ, сам чёрт не разберёт. Интересно, Мироныч хоть в курсе, как его слова Чагин перевернул. Ох, что-то мне подсказывает, что нет…

— Многие из них в ЧОНе[74] служили, — вклинился Чагин. Прахин повернулся к нему и смерил ледяным взглядом. Опытному бюрократу, прошедшему горнило Гражданской и межфракционные стычки, к тяжёлым взглядам было не привыкать, но Максим справился. Аппаратчик заткнулся и увял под смешки комсомольцев, тяготевших одновременно к демократии и сильным лидерам.

Не знаю, что вам наговорили, — начал попаданец хрипловато, смерив взглядом каждого из полусотни в строю, — и какие у вас заслуги. Можете не выпячивать их — поверьте — у меня их больше.

Неприятно улыбнувшись, Макс помолчал. Возражать никто не стал, легенда кадрового разведчика, ещё до Революции начавшего сотрудничество с партией большевиков, прижилась на диво удачно.

— Теперь о неприятном, — снова улыбнулся он, — учить я могу не более пятнадцати человек, поэтому проведу отбор.

— Мы что, зряшно приходили? — Гневно сказал какой-то нервного вида молодой мужчина в старых ботинках и много раз чиненом костюме, — Отбор какой-то! Мы тут все отборные — чай, не шпана дворовая, а наиболее сознательная часть молодёжи! Пошли, парни.

Харкнув демонстративно на пыльную траву, он выразительно посмотрел на попаданца и двинулся в сторону станции. За ним зашагало с полдюжины человек, и Макс не стал никого задерживать, мысленно отмечая тех, кто решил плюнуть на него… в прямом и переносном смысле.